Часть четвертая. Декабрь 1941—январь 1942 года

Раздел I. Контрнаступление русских войск. Декабрь 1941—январь 1942 года

1. Подготовка русских войск

Замысел операции. В то время как командование германской армии в начале декабря считало, что в основу замысла Верховного Главнокомандования русских положена идея «строительства новой боеспособной армии под прикрытием установившейся линии фронта, чтобы в 1942 году с этого плацдарма в европейской части России перейти в крупное контрнаступление против немецких войск», и что Красная Армия «не в состоянии предпринять крупное контрнаступление в настоящее время», первые мощные контрудары русских под Ростовом и Тихвином уже были нанесены и были закончены последние приготовления к крупному контрнаступлению 18 армий против группы армий «Центр» под Москвой. В русском контрнаступлении под Москвой участвовали 61, 13, и 3-я армии Юго-Западного фронта, 10, 49, 43, 33, 5, 50, 16, 20, 1-я ударная и 30-я армии Западного фронта, 39, 30, 31, 29 и 22-я армии Калининского фронта, а также самостоятельные оперативные группы генералов Белова и Костенко{268}. [232]

В начале декабря подтвердилась правильность оперативных планов русского командования, которое после сражения под Вязьмой и Брянском исходило из необходимости удержать имеющимися силами фронт и выиграть дополнительное время для создания новой армии и выдвижения ее к рубежам обороны.

Советское командование считало, что для формирования новых соединений и переброски резервных армий потребуется 15— 20 дней{269}. Из данного расчета времени вытекало, что эти войска едва имели время для боевой подготовки и, как правило, состояли из резервистов. Для укомплектования этих соединений в районы формирования в ноябре был направлен кадровый лжчный состав и штабы.

Оперативный план контрнаступления под Москвой предусматривал наступление войск Калининского, Западного и Юго-Западного фронтов{270}. Главный удар наносили войска Западного фронта. Основной целью было отбросить танковые ударные группировки группы армий «Центр» (на севере— 3-ю и 4-ю танковые группы и на юге— 2-ю танковую армию), предотвратив тем самым опасность наступления на русскую столицу в будущем. Так как для успеха контрнаступления, по всей видимости, не было [233] нужных сил, русское командование решило воспользоваться фактором внезапности. Внезапность должны были обеспечить строгая секретность и особенно переход в наступление войск без оперативной паузы{271}.

Одновременно с этим было принято другое решение— атаковать немецкие войска под Тихвином и Ростовом, опасно выдвинувшиеся далеко вперед, с задачей отбросить или даже разгромить их, но прежде всего для того, чтобы воспрепятствовать переброске войск из групп армий «Север» и «Юг» в группу армий «Центр» и не позволить усилить эти войска во время контрнаступления под Москвой. После того как подготовка к контрнаступлению в основном уже началась, боевые действия под Тихвином и Ростовом приняли благоприятный оборот для Красной Армии, а резервные армии находились в пути к своим районам сосредоточения. 10-я армия 25 ноября выдвигалась в район Рязани. 1-я ударная армия к 20 ноября находилась под Дмитровом, Яхромой, Загорском, 20-я армия с 29 ноября стояла под Лобней, оперативная группа генерала Костенко{272}, образованная из резервов Юго-Западного фронта, сосредоточивалась 25 ноября в районе Касторного. 29 ноября Ставка отдала приказ штабу Западного фронта разработать подробный план контрнаступления. В телефонном разговоре в этот же день Жуков доложил Сталину о том, что немцы исчерпали свои возможности и наступило благоприятное время для начала контрнаступления. Посоветовавшись с Генеральным штабом, Сталин дал свое согласие и утвердил разработанный в ночь с 29 по 30 ноября план операции Западного фронта. Этот план преследовал цель в ходе контрнаступления по сходящимся направлениям, которое должно было начаться 3-4 декабря, оттеснить танковые войска, угрожающие Москве, и устранить тем самым непосредственную опасность для столицы{273}. Для этого планировалось [234] нанести удары с севера на глубину до 60 км и с юга на глубину до 100 км. На большее ни Жуков, ни начальник штаба фронта Соколовский, учитывая наличие сил, не рассчитывали. Командование Западного фронта планировало силами северной группировки, состоящей из 30, 20, 16 и 1-й ударной армий, нанести удар в направлении на Клин, Солнечногорск и Истру по войскам 3-й и 4-й танковых групп с трех сторон и отбросить их, так как они, находясь ближе всего к Москве, представляли большую угрозу городу. На этом фланге сосредоточивались главные силы Западного фронта. Здесь были собраны основные силы авиации и 290 танков из 720, которые имелись в распоряжении фронта{274}. В то время как на центральном участке Западного фронта, где находились 5, 33, 43 и 49-я армии, предстояло только сковать действия немецких войск и помешать осуществлению их маневра, сильное южное крыло силами 10-й и 50-й армий и оперативной группы Белова должно было, наступая в направлении Узловая— Богородицк, вклиниться в позиции противника на стыке немецких 2-й танковой и 2-й общевойсковой армий, чтобы во взаимодействии с войсками, находящимися под Тулой, окружить их и уничтожить. Ставка планировала наряду с наступательными действиями Западного фронта сковать силы 9-й немецкой армии основной массой сил Калининского фронта, а также частью сил этого фронта во взаимодействии с северным флангом Западного фронта выйти под Клином в тыл войскам 3-й танковой группы и отрезать ей пути отхода. 1 декабря Ставка отдала приказ войскам Калининского фронта прекратить малоэффективные частные наступательные действия. Вместо этого ему предстояло силами 5— 6 стрелковых дивизий предпринять наступление с задачей обойти с тыла группировку противника под Клином и, соединившись с войсками Западного фронта, уничтожить ее.

Группа Костенко должна была на юге вместе с [235] войсками 13-й армии Юго-Западного фронта отбросить и окружить немецкую 2-ю армию под Ельцом и Ливнами{275}.

Поскольку наступление соединений правого крыла немецкой 4-й армии, проведенное 1— 3 декабря 1941 года, упредило наступление русских, Жуков решил перенести начало операции на 5— 6 декабря. 30 ноября он отдал приказ войскам провести разведку боем и взять по возможности больше пленных, чтобы получить достаточно данных о состоянии немецких войск и подтвердить целесообразность начать операцию{276}. Результаты этих действий, а также контрудар 33-й армии против немецкой 4-й армии 2 и 3 декабря показали Жукову, что силы против-ника на исходе. В своем приказе на наступление войскам Западного фронта от 6 декабря он указывал, что немецкая пехота при наступлении русских танков

«все бросает и в сильной панике бежит... По нашим данным, противник больше не располагает резервами. В течение последних 18 дней он их полностью израсходовал. В танковых дивизиях насчитывается только 30 % штатного состава [236] и в среднем имеется по 40— 50 танков различных тиной. У противника осталось совсем немного артиллерийских боеприпасов и горючего... Противник боится прежде всего окружения и танковых ударов во фланги и в тыл»{277}.

Подготовка личного состава и материальной части. Практически подготовка контрнаступления русских войск началась в начале ноября усилением трех фронтов за счет ввода новых соединений{278}. В период с 1 ноября по 5 декабря Ставка перебросила дополнительно на фронт западнее Москвы по меньшей мере 10 стрелковых и 6 кавалерийских дивизий, а также 8 стрелковых и 6 танковых бригад.

Важным делом было также формирование новых армий полной штатной численности, которые были включены в состав фронтов и явились ядром новых ударных группировок. Армии, формирование которых началось в октябре (1-я ударная, 10, 20 и 26-я армии), закончили в целом обучение личного состава в середине ноября. 14 ноября в районе Пенза, Кузнецк закончилось формирование 10-й армии под командованием генерала Ф. И. Голикова{279}. Она предназначалась для включения в состав войск Западного фронта. 24 ноября Голиков получил приказ совершить марш и занять позиции южнее Москвы{280}. В первой половине ноября был отдан приказ о комплектовании шести других армий (28, 39, 58, 60 и 61-й), причем 39, 60 и 61-ю армии планировалось использовать для ведения боевых действий под Москвой. В конце ноября из войск, прибывших из Сибири, Средней Азии и с Дальнего Востока, в районе севернее Москвы под Дмитровом, Яхромой, Загорском формировалась 1-я ударная армия, а в районе [237] Лобня, Пушкино— 20-я армия. Одновременно для занятия Московской зоны обороны в Москве была сформирована 24-я армия, на которую вместе с 60-й армией возлагалась задача непосредственной обороны советской столицы. 60-я армия в начале декабря имела задачу прикрыть Москву с севера на направлении Солнечногорск— Истра— Кубинка. Позиции 24-й армии проходили по западной и юго-западной окраинам Москвы, и она должна была отразить удары противника из района Наро-Фоминск, Калуга, Тула, Кашира, Коломна. В составе 60-й и 24-й армий имелось 10 стрелковых и 1 кавалерийская дивизии, 19 стрелковых бригад, 9 артиллерийских полков и 6 пулеметных батальонов.

Ставке удалось ввести в бой севернее Москвы в ходе подготовки контрнаступления три новые армии (20-ю, 1-ю ударную и с 22 декабря 39-ю), южнее Москвы против группы армий «Центр» 10-ю армию, а с 18 декабря также 61-ю армию и дополнительно еще две армии в качестве резерва для непосредственной обороны русской столицы{281}. В общей сложности эти семь армий насчитывали 33 стрелковые и 7 кавалерийских дивизий, 30 стрелковых и 2 танковые бригады и большое число отдельных частей и подразделений{282}. В это время (29 ноября) Гитлер считал,

«что война в целом уже выиграна... То, что еще оказывает сопротивление в России, исходит не от людей, а от природных условий, то есть от погоды и проходимости дорог... У Красной Армии нет не только материального обеспечения для ведения войны, но и подготовленных войск». [238]

Бесспорно, новые русские соединения были плохо подготовлены и слабо вооружены. В качестве примера можно привести 10-ю армию, которая была укомплектована и оснащена лучше других. Ее численность составляла около 100 тыс. человек, на вооружении она имела 65 тыс. винтовок, 2 тыс. пулеметов, 249 минометов{283}, 69 противотанковых орудий и 27 малокалиберных зенитных орудий. В связи c недостаточным вооружением своих соединений Голиков был вынужден 1 декабря обратиться в Государственный Комитет Обороны и доложить, что только три его соединения (322, 323 и 330-я мотострелковые дивизии) боеспособны{284}. Другие три дивизии (326-я стрелковая, 57-я и 75-я кавалерийские дивизии) вообще не имеют вооружения, остальные должны вступить в бой, не имея карабинов, пулеметов, минометов, автомашин, средств связи и противотанковых средств. В армии к началу наступления не было частей обеспечения. Она почти не имела машин и танков. Голиков констатировал, что часть вооружения 10-й армии только прибыла на железнодорожные станции в районе Рязани. Армии были доставлены автомашины и танки. Об этом донесла немецкая воздушная разведка, выявившая в этом районе четыре состава с танками, автомашинами и орудиями. Так как на всю армию приходилась только одна рота связи, связь между штабами дивизий и армии в ходе боя поддерживалась конными нарочными{285}. Укомплектованность личным составом оставляла желать лучшего. Основная масса солдат состояла из резервистов, не имеющих боевого опыта. Штаб армии был укомплектован, правда, офицерами Генерального штаба, но и у них не хватало опыта практической работы в войсках. Сформированный первоначально для 10-й армии штаб был передан в качестве штаба [239] фронта вновь сформированному Калининскому фронту, чем было задержано и затруднено комплектование штаба армии для Голикова{286}. Только около одной трети командиров частей были кадровыми офицерами. Большинство офицеров штабов дивизий и полков были призваны из запаса и не имели достаточной подготовки. Во время формирования армии солдаты занимались тактикой, стрельбами, обучались обращению с оружием и действиям в различных видах боя. Но было слишком мало времени, и боевая подготовка носила импровизированный характер. Большинство командиров сами не имели должного представления о требованиях к боевой подготовке.

Несмотря на эти недостатки, названные армии включились в боевые действия и вопреки ожиданиям имели успех. При этом следует учитывать, что во время их ввода в бой немецкие войска как с точки зрения вооружения, так и в психологическом и физическом отношении были на пределе своих сил и было достаточно только появления новых соединений противника, чтобы фронт дрогнул.

Своевременное создание стратегических резервов, которому советское командование придавало большое значение, позволило Красной Армии перейти в контрнаступление, в то время как, по расчетам немецкой стороны, она была на пределе своих возможностей. Все имеющиеся под Москвой советские войска, которые перешли в контрнаступление, насчитывали, несмотря на большие потери, понесенные в оборонительных боях, около 1 060 300 человек{287}, около 8000 орудий и минометов, 720 танков, 1370 самолетов. Эти войска, усиленные в течение декабря за счет 39-й и 61-й армий и имевшие у себя в тылу еще две армии Московской зоны обороны, насчитывали 84 мотострелковые или стрелковые дивизии, 3 танковые и 23 кавалерийские дивизии, 21 стрелковую и 23 танковые бригады, 11 отдельных стрелковых, кавалерийских или мотоциклетных полков, И лыжных батальонов, 42 артиллерийских и 26 противотанковых полков, 49 саперных батальонов и большое число вспомогательных отдельных частей и подразделений. [240] Они составляли 41 % всех Советских Вооруженных Сил, имели 33% всех орудий и минометов, 40% танков и значительную часть русских военно-воздушных сил{288}.

2. Промахи немецкой разведки

Возникает вопрос: каким образом передвижение и сосредоточение русских соединений остались незамеченными немецкой разведкой? Историки, анализирующие эти обстоятельства сегодня, считают, что донесения воздушной разведки и войск на поле боя давали правильную картину о положении противника. Уже 19 ноября командование группы армий «Центр» в обобщенной оценке противника констатировало, что, по донесениям агентов, возможно выдвижение новых сил на участки фронта севернее Москвы. 21 ноября отмечались новые формирования в районе Тамбова. 26 ноября воздушная разведка отмечала усиление железнодорожного движения между Тамбовом и Раненбургом и дополнительно сообщала, что «нельзя уточнить, идет ли речь о переброске новых сил или об эвакуации». В тот же день было отмечено

«крупное сосредоточение колонн противника в районах Озеры и севернее Каширы. 27 ноября летчики наблюдали днем и ночью усиленное двустороннее движение на участке Рязань, Коломна»{289}.

Были сделаны правильные выводы о том, что, возможно, эти передвижения свидетельствуют о выдвижении новых сил против фланга 2-й танковой армии. На следующий день наблюдались усиленные железнодорожные перевозки и выгрузка войск в районе Рязани. Одновременно было отмечено очевидное сосредоточение новых [241] сил севернее Москвы.

«Перед центральным участком фронта группы армий средствами ночной разведки были отмечены значительные передвижения автомобильных колонн по дорогам Владимир— Ногинск и Переяславль— Загорск в направлении Москвы, а также сосредоточение автомашин в Загорске{290}

Данные, полученные разведкой 29 ноября, подтвердили донесения предыдущих дней и заставили предположить, что противник стягивает войска также и перед фронтом 2-й армии{291}. 2 декабря поступило донесение, что перед фронтом 3-й танковой группы в лесах сосредоточены крупные силы механизированных войск и кавалерии. 3 декабря вследствие сильного снегопада вести воздушную разведку было невозможно. Результаты разведки последующих дней подтвердили, что в направлении Рязани и севернее Москвы сосредоточиваются новые силы. 5 декабря наблюдатели обнаружили, что под Рязанью и северо-западнее города сосредоточено 2000 вагонов и 20 паровозов, в Ряжске— 500 вагонов и 10 паровозов и в Данкоове— 400 вагонов и 5 паровозов. Повсюду разгружались войска.

Несмотря на тревожный характер этих сообщений, им давалась неправильная оценка. Немецкая разведка находилась в плену неверных представлений, что русские не могут больше сформировать значительные новые войсковые объединения. Почти во всех приведенных донесениях указывалось на то, что все эти сосредоточения войск— следствие переброски сил,

«высвобожденных со спокойных участков фронта и предназначенных для контрударов в целях выравнивания линии фронта».

Еще 4 декабря командование группы армий сделало следующий вывод из донесений разведки:

«В остальном боевые возможности противника не столь велики, чтобы он мог этими силами, находящимися перед фронтом группы армий, начать в настоящее время большое контрнаступление».

Так как немецкое командование не хотело согласиться с тем, что СССР был в состоянии перебросить на фронт крупные резервы, оно закрывало глаза на реальные факты, [242] хотя удары Красной Армии под Ростовом и Тихвином должны были бы явиться предостережением. Сигналом опасности должно было послужить и усилившееся сопротивление войск противника западнее Москвы, его участившиеся контратаки. Немецкое командование было уверено и надеялось и дальше на ослабление русской армии. Недооценка возможностей противника должна была еще сыграть свою фатальную роль.

3. Ход боевых действий

Оперативный кризис группы армий «Центр». Момент для проведения контрнаступления был выбран русскими очень удачно{292}. Армии и танковые группы, входившие в состав группы армий «Центр», только что прекратили свои наступательные действия и не успели еще занять позиции для обороны. Растянутые коммуникации, по которым шло снабжение немецких войск, были легкоуязвимы и могли быть сравнительно быстро перерезаны. Кроме того, Бок не располагал больше резервами и его группа армий занимала невыгодный для обороны рубеж, сильно выдвинувшись вперед перед соседними группами армий и обнажив тем самым свои фланги. Помимо всего прочего, немецкие соединения не были оснащены для ведения боевых действий в зимних условиях и не были подготовлены [243] к контрнаступлению русских морально. То, что немецкое командование было застигнуто врасплох, свидетельствует о хорошо удавшемся развертывании русскими своих сил и о правильно выбранном моменте контрнаступления{293}.

5 декабря войска 29-й и 31-й армий Калининского фронта начали сковывающие удары по обе стороны от Калинина и осуществили глубокие прорывы на участке фронта 9-й армии, командование которой, сильно обеспокоенное этими действиями противника, перенесло центр тяжести своей обороны на восточное направление и потребовало от войск решительных мер для отпора противнику. В тот же день 1-я ударная армия предприняла наступательные операции против 3-й танковой группы в районе Яхромы. 6 декабря ее удары усилились и также привели к таким прорывам, что генерал Рейнгардт был вынужден оттянуть свои войска. Однако русским соединениям, перешедшим 6 декабря в наступление силами ударной группировки всего северного фланга, не сразу удалось осуществить желаемый прорыв, несмотря на то что 8-я танковая бригада Ротмистрова уже 7 декабря вырвалась вперед до района западнее Ямуги, создав угрозу с тыла Клину и одновременно всей 3-й танковой группе, войска которой днем вели сдерживающие бои, а ночью отходили. 7 декабря командование 3-й танковой группы признало, что ее войска

«больше небоеспособны. Блокировать прорывы противника или наносить контрудары они не в состоянии».

Но положение усугублялось еще и тем, что в тыловых службах, отходивших через Клин (единственный крупный узел сообщений), при появлении противника западнее города немедленно распространились панические слухи, под влиянием которых отход превратился в настоящее бегство. Русским 30-й и 31-й армиям удалось по обе стороны Волжского водохранилища вклиниться на стыке между 9-й армией и 3-й танковой группой, нарушив между ними связь, которую, несмотря на переброску подкреплений, восстановить не удалось. Это грозило тем, что 4-я танковая группа, которая в этот день пока еще могла удерживать свои позиции, будет вынуждена в связи с отходом своего соседа на севере также отступить в западном направлении. [244] Грейфенберг обратил внимание командования 4-й танковой группы на опасность оперативного прорыва на северном фланге 36-й мотопехотной дивизии и дал указание

«ценой оголения фронта выделить некоторое количество сил... даже если это будет последний велосипед».

Шарль де Болье ответил ему, что это исключено, но в конце концов все же был отправлен один усиленный батальон. 7 декабря Гитлер дал разрешение на отход 4-й и 3-й танковых групп{294}, в зависимости от обстановки, на отсечную позицию{295}. В целях обеспечения согласованности отхода обеих танковых групп Гёпнер предложил Боку передать 3-ю танковую группу в его непосредственное подчинение, и Бок 8 декабря согласился с этим. Однако кризис на участке фронта 3-й танковой группы и 9-й армии юго-восточнее Калинина продолжал обостряться. Хотя все силы, стянутые из войск связи, снабжения, из личного состава штабов, были брошены на оборону Клина, русская 30-я армия сумела пробиться через Спас-Заулок до района западнее Клина и 10 декабря достигла Некразино. Это поставило под угрозу пути отхода из Клина и явилось причиной прорыва линии обороны 3-й танковой группы противником, силы которого пока были невелики, но постоянно возрастали. 10 декабря 30-я армия создала ударную группу в составе 82-й кавалерийской и 107-й стрелковой дивизий, одного стрелкового полка, одного танкового батальона и двух лыжных батальонов. Эта группа должна была наступать через Ямугу в направлении на Теряеву Слободу. Так как Рейнгардт понял, что Клин долго удержать нельзя, он предложил немедленно отойти через Клин в [245] западном направлении{296}. В журнале боевых действий 3-й танковой группы 12 декабря 1941 года отмечалось:

«Теперь важно не удержать территорию, а занять выгодную позицию, которая, несмотря на недостаток сил, позволила бы нам до середины января отражать возможные атаки противника».

Приемлемым рубежом для этого Рейнгардт считал рубеж от северной окраины Истринского водохранилища, река Истра, Теряево, Большая Сестра, река Лама до западной оконечности Волжского водохранилища. Но отход 3-й танковой группы осуществить организованно было трудно, так как единственная предназначенная для отхода всей танковой группы и 5-го армейского корпуса, а также для подвоза снабжения войскам на передовой шоссейная дорога от Клина на Теряево была очень перегружена. Кроме того, русская авиация, действовавшая очень активно на этом участке фронта, непрерывно бомбила транспортные колонны.

На первом этапе контрнаступления советская авиация сосредоточивала свои удары главным образом на правом фланге Западного фронта, особенно в районе Клина. Только в период с 6 по 11 декабря в районе Клин, Рогачево было совершено 700 самолето-вылетов{297}. Положение осложнялось еще тем, что ударной группе 30-й армии постоянно удавалось, несмотря на контратаки немецких войск, перекрывать шоссейную дорогу. Следствием этого явились значительные потери. 6-я танковая дивизия насчитывала 13 декабря всего лишь 2350 человек, были потеряны все танки. Штаб 7-й танковой дивизии тремя днями позже сообщал о том, что в дивизии осталось только 200 человек. В 6-й танковой дивизии боевой состав сократился за эти дни до 180 человек. В 14-й моторизованной пехотной дивизии осталось всего два батальона. Непрекращающиеся бои до предела измотали немецких солдат физически и психологически, что способствовало успехам русских войск, хотя они были плохо обучены и вооружены.

Командование 3-й танковой группы сообщило 9 декабря, что русские силы настолько слабы и незначительны, [246] при наличии пополнений их можно было бы «сдуть», но наши соединения сильно потрепаны и переутомлены. В журнале боевых действий 3-й танковой группы 14 декабря имеется следующая запись:

«Вокруг то и дело можно видеть поодиночке двигающихся солдат, кто пешком, кто на санях, кто с коровой на веревке... Вид у людей безразличный, безучастный... О том, чтобы как-то защититься от беспрерывных налетов русской авиации, почти никто и не думает. Убитые в результате прямых попаданий бомб солдаты так и остаются лежать, никем не замеченные... Трудно сказать, когда теперь снова восстановится линия фронта. Если даже такие отличные соединения, как 1-я и 7-я танковые дивизии, находятся теперь под угрозой почти полного уничтожения, то это является достаточным мерилом того, насколько велико перенапряжение боевых сил наших войск».

В связи с переходом 3-й танковой группы в подчинение 4-й танковой группы отношения между руководством обеих групп стали еще более натянутыми. Так, 19 декабря Гёпнер жаловался Клюге на недостаточный контакт с командованием 3-й танковой группы.

«К сожалению,- отмечал Гёпнер,- оценку обстановки и отношение к представлению донесений 3-й танковой группы нельзя назвать безупречными. Тон донесений и отчетов бывает подчас недружеским. Налаживать сотрудничество весьма непросто... Командование 3-й танковой группы судит обо всем только со своей точки зрения, шлет донесения в различные инстанции... Оно постоянно считает свои силы слишком слабыми, поддержка соседей у нас, как правило, отсутствует...»

Подобным же образом выражало свое недовольство командование 3-й танковой группы в адрес командования 4-й танковой группы. Когда Гёпнер при прорыве русских на участке фронта 5-го армейского корпуса отдал 3-й танковой группе приказ немедленно выделить 2-ю танковую дивизию в помощь этому корпусу, Рейнгардт отказался выполнить приказ. Он бросил Гёпнеру упрек в неверной оценке обстановки, на что Гёпнер возразил, что оценивать обстановку может только он, а командующий 3-й танковой группой делать этого не в состоянии, так как у него нет полного представления о сложившейся обстановке. Если Рейнгардт торопил с оттягиванием своих соединений, чтобы на соответствующем рубеже снова занять оборону, то Гёпнер настаивал на медленном,

«по возможности организованном отходе своих войск, тем более что они могли пока сравнительно хорошо противостоять натиску противника». [247]

Только в тот момент, когда русская 20-я армия прорвала оборону 5-го армейского корпуса севернее Истринского водохранилища, а соединениям 5-й армии удалось на южном фланге 4-й танковой группы глубоко вклиниться в ее оборону в районе Рузы, 16-я армия русских овладела городом Истра.

Гёпнер счел необходимым во избежание угрозы окружения быстрее, чем планировалось, оттянуть свои соединения и укрепиться на рубеже рек Руза, Лама. Несмотря на то что командование группы армий все время пыталось вмешиваться в управление боевыми действиями танковых групп и настаивало на медленном, постепенном их отходе, Рейнгардт и Гёпнер к 20 декабря оттянули свои соединения на рубеж рек Руза и Лама, задержав здесь на какое-то время наступающего противника. Чтобы не была нарушена связь между 4-й и 9-й армиями в результате отхода 3-й и 4-й танковых групп, Бок пытался закрепить войска Гёпнера на рубеже озеро Нарски, южная оконечность Волжского водохранилища. Но Гёпнер, полагая, что он уже находится под угрозой обхода противником, возражал Боку и потребовал разрешения продолжать отвод своих войск.

Боевой состав 3-й группы армий во время боев при отходе так сократился, что на 19 декабря в 56-м танковом корпусе насчитывалось только 900, а в 41-м армейском корпусе только 1821 человек. Что касается артиллерии, то во всей танковой группе имелось всего только 63 легкие и 21 тяжелая полевые гаубицы и одна 100-мм пушка. Для борьбы с танками 56-й танковый корпус располагал всего 12 противотанковыми пушками. Танковый парк всех четырех танковых дивизий сократился до 34 танков, готовых к использованию. 18 декабря командование 4-й танковой группы констатировало, что ее соединения располагают всего лишь 25— 30% первоначального вооружения и боевой техники и что все резервы истощены. Таким образом, несмотря на различного рода трудности, русским соединениям на северном фланге Западного фронта удалось отбросить немецкие танковые группы севернее советской столицы до 100 км на запад, нанести им очень большие потери и снять угрозу, нависшую над русской столицей на севере. [248]

На участке 9-й армии, непрерывно подвергавшейся с 5 декабря ударам соединений Калининского фронта, 27-й армейский корпус, оборонявшийся юго-восточнее Калинина, был вынужден отойти под натиском русской 31-й армии. Высказанное 10 декабря генерал-полковником Адольфом Штраусом мнение о том, что линия фронта юго-восточнее Калинина, где бои уже «перешагнули кульминационный пункт», может быть удержана, уже на следующий день оказалось несостоятельным. И хотя 9 и 10 декабря на Калининском фронте действительно наступила короткая передышка, необходимая для приведения в порядок соединений и подтягивания резервов, однако 11 декабря русские 29-я и 31-я армии снова начали наступление с целью овладеть городом Калинин. Советское командование было недовольно результатами наступления Калининского фронта и торопило Конева с захватом Калинина. Несмотря на принятые командованием 9-й армии интенсивные контрмеры, все же силы были недостаточны для того, чтобы отбросить противника, соединения которого, разгромив 162-ю пехотную дивизию, продвинулись далеко на запад и уже поставили под угрозу пути отхода из Калинина. 15 декабря штаб 9-й армии сообщал о состоянии 162-й пехотной дивизии следующее:

«...осталось лишь небольшое количество людей, остальные захвачены противником в плен, ранены, убиты».

Чтобы предупредить опасность окружения соединений в Калинине, необходимо было 14 декабря принять решение об их эвакуации из города, что и было осуществлено 15 и 16 декабря. Правый фланг 9-й армии надлежало оттянуть с таким расчетом, чтобы он мог через Старицу установить связь с 3-й и 4-й танковыми группами на рубеже рек Руза и Лама. К 18 декабря сильно потрепанные соединения 9-й армии создали новый рубеж обороны и тем самым сумели задержать продвижение противника. Однако соединениям генерал-полковника Штрауса до этого момента пришлось понести тяжелые потери. Из его 12 дивизий одна была разбита и пять сильно потрепаны, четыре дивизии считались еще в хорошем состоянии и две в нормальном. Главная цель, которую противник преследовал на этом участке фронта— окружить и уничтожить главные силы 9-й армии,— не была достигнута, так как ей все же удалось отойти в сравнительно организованном порядке.

Красная Армия, предпринявшая также 6 декабря наступление соединениями своего южного фланга, добилась [249] на этом участке фронта сначала больших успехов, чем в районе севернее Москвы. Соединения 10-й армии, брошенные буквально из вагонов в бой{298}, во взаимодействии с оперативной группой Белова атаковали незащищенный восточный фланг танковой армии Гудериана и уже 7 декабря овладели Михайловом, вызвав панику в немецких войсках. 2-я танковая армия, атакованная с трех сторон, во избежание окружения была вынуждена, обогнув Тулу, отойти в западном направлении. В тяжелой обстановке в полосе действий 10-й мотопехотной дивизии, которая под ударами 330-й стрелковой дивизии в районе Михайлова вынуждена была отойти, бросив свое тяжелое оружие, Гудериан отдал 9 декабря следующий приказ:

«Мои боевые товарищи! Чем сильнее угрожают вам войска противника и зимние морозы, тем крепче вы должны сплотить свои ряды. Сохраняйте по-прежнему железную дисциплину. Каждый должен оставаться в своем подразделении, и каждому надлежит как можно лучше использовать свои машины и оружие, обеспечивая тщательный уход за ними. В единстве нашей воли и наших действий кроется залог успеха».

Натиску наступающей с севера группы генерала Белова, овладевшей 11 декабря Сталиногорском{299}, и 10-й армии, уже пробившейся к 10 декабря на широком фронте к Дону, не могли противостоять ослабленные соединения Гудериана{300}.

Форсировать Дон немедленно соединения Голикова не могли, так как они должны были изменить главное направление наступления, чтобы пропустить действующие более успешно войска генерала Белова в западном направлении. Форсировать Дон 10-я армия с тяжелыми, кровопролитными боями сумела только 14 декабря 1941 года{301}. Из-за медленного продвижения 10-й армии русским не удалось окружить войска Гудериана.

Командование Западного фронта было весьма недовольно 10-й армией и ежедневно требовало от нее более [250] быстрых и энергичных наступательных действий. Оно надеялось, что 10-я армия без особых боев сможет вести преследование поспешно отступающей 2-й танковой армии, однако в действительности оказалось, что Голиков, не имея поддержки с воздуха и не располагая танками, был вынужден своими малоопытными соединениями вступить в схватку с испытанными в боях войсками Гудериана. 13 декабря, когда Соколовский упрекнул Голикова в том, что из-за его медленного продвижения срывается весь план операций Западного фронта, и высказал свое недовольство по поводу его пассивности и систематического невыполнения приказов, Голиков обратился непосредственно к Сталину. Он изложил свои трудности, которые состояли в том, что у него не было ни тыловых служб, ни продовольствия, что оружия и боеприпасов едва хватало, что средства связи почти полностью отсутствовали и что он располагал лишь недостаточно обученным командным составом и еще хуже подготовленным штабом. Только после этого ему была оказана помощь{302}.

Решающим моментом для дальнейшего хода операций явилось то, что русским удалось совершить небольшой прорыв в полосе обороны 43-го армейского корпуса в районе севернее Тулы. Командир этого корпуса генерал пехоты Готтхард Хейнрици с 6 декабря неоднократно информировал об опасной обстановке в полосе действий корпуса. При ширине фронта 70 км и значительно ослабленном боевом составе соединений было невозможно что-либо противопоставить удару противника между Тулой и Алексином{303}. Когда соединения 50-й армии 8 декабря перешли в наступление в полосе обороны корпуса, то вскоре немецкая оборона была прорвана на стыке между 31-й и 296-й пехотными дивизиями. Гудериан тотчас же распознал, какая опасность возникла на этом участке, и попросил подтянуть сюда часть сил 4-й армии, которая до этих пор находилась на относительно спокойном участке фронта{304}. Попытки ввести в бой для ликвидации прорыва пехотный полк «Великая Германия» окончились неудачей. [251] 50-я армия, поняв свои преимущества, стала немедленно наносить удары из Тулы по 296-й пехотной дивизии, 24-му танковому корпусу с целью сковать эти силы и воспрепятствовать их соединению с отошедшей на северо-запад 31-й дивизией. Осуществившие прорыв 258-я и 290-я стрелковые дивизии продолжали стремительно двигаться в западном направлении на Дубну и Воскресенское, чтобы нанести удар по тыловым коммуникациям 2-й танковой армии.

10 декабря разрыв в позициях обороняющихся немецких войск составил 20 км. Попытки Бока высвободить из 4-й армии какое-то количество сил для нанесения контрудара в целях ликвидации этого прорыва остались так же безуспешными, как и намерения Гудериана сделать это частью сил 3-й и 4-й танковых дивизий. Из-за больших снежных заносов движение по дорогам было сильно затруднено, а в стороне от дорог продвижение немецких танковых соединений было невозможно. Между командующим группой армий «Центр» и Гудерианом происходили ежедневные споры по вопросу, какие силы можно использовать для ликвидации этого прорыва, а также прорыва в районе Ливны. В связи с этим Бок становился все более раздражительным, он упрекал Гудериана в отсутствии доброй воли. Гудериан старался втолковать ему, что армия подвергается атакам противника на всем фронте и поэтому не может высвободить никаких сил, что вследствие потерь при отходе у нее осталось всего около 40 танков. Гудериан потребовал от командования группы армий подтянуть к нему резервы.

Но командование группы армий не имело больше никаких резервов. 12 декабря Бок отдал распоряжение о немедленном запрещении отпусков во всех своих соединениях. Из тылового района группы армий «Центр» он вопреки протестам начальника тылового района перебросил на фронт 1-ю бригаду СС, 221-ю охранную дивизию и два полицейских батальона.

Начальник тылового района группы армий в письме, адресованном ОКХ, со всей серьезностью отмечал, что в результате переброски из тылового района на фронт большого количества охранных соединений стало невозможно обеспечивать охрану сооружений и шоссейных дорог и вести борьбу с партизанами. 221-я охранная дивизия и 1-я бригада СС были переброшены в полосу действий 2-й армии, полицейские батальоны были использованы для ликвидации прорыва в районе Лихвина. [252]

Части этих охранных дивизий и полицейские батальоны должны были по обе стороны от Лихвина вдоль Оки оборудовать новый рубеж обороны для того, чтобы задержать дальнейшее продвижение русских соединений в западном направлении, но их главные силы уже повернули на север.

Командование 2-й армии, еще 5 декабря рассчитывавшее относительно спокойно укрепиться на зимней позиции (перед этой позицией создавалась на глубину 15— 20 км «зона пустыни», в пределах которой предполагалось сжечь и разрушить все дома; речь шла даже об уничтожении Ельца с его 50 тыс. жителей), 7 декабря сообщило командованию группы армий о грозящей войскам серьезной опасности и просило срочно перебросить подкрепления. 7 декабря, когда русские соединения оперативной группы Костенко предприняли наступательные операции против 2-й армии, там начал вырисовываться самый тяжелый на всем участке фронта кризис, который удалось преодолеть только в конце месяца.

6 декабря русская разведка захватила офицера квартирмейстерского отдела штаба 95-й пехотной дивизии, имевшего при себе различного рода документы. Штаб Костенко, узнавший из этих документов диспозицию и намерения 95-й пехотной дивизии, сумел выгодно использовать полученные сведения для организации наступления своих соединений. Оперативная группа немедленно нанесла удар по 95-й пехотной дивизии и уже 7 декабря отбросила ее и 45-ю пехотную дивизию в северном направлении, а кавалерийскими и танковыми соединениями двинулась в направлении Ливны, чтобы рассечь силы 2-й армии. 9 декабря оборона была прорвана и русские передовые отряды подошли к Ливнам. Попытка 2-й армии контрударами по флангам русских соединений отрезать их передовые части не увенчалась успехом. Создалась угроза глубокого оперативного прорыва Красной Армии на курском и орловском направлениях и связанная с этим опасность нарушения всех важнейших коммуникаций и путей отхода 2-й танковой армии.

Командование 2-й армии в своем донесении указывало, что, если противнику удастся перерезать железную дорогу Орел— Курск, будет поставлено под угрозу снабжение значительной части сил на Восточном фронте, а это может привести к полному развалу армии. [253]

10 декабря интенсивные наступательные действия стала развивать также русская 13-я армия, отбросившая 35-й армейский корпус в западном направлении. Генерал танковых войск Рудольф Шмидт обратился в этот день к командованию группы армий с просьбой немедленно предоставить ему не менее четырех дивизий, так как в противном случае он не сможет силами своих семи, а фактически четырех дивизий удерживать линию фронта в 300 км. Но резервов не было, тем более что почти на всех участках фронта группы армий наблюдалась такая же картина.

Поэтому как единственный выход из положения было решено выделить в распоряжение 2-й армии два усиленных полка двух пехотных дивизий группы армий «Юг», на прибытие которых в Курск можно было, однако, рассчитывать не ранее 13 и 14 декабря. Но и эти силы были лишь каплей в море и совершенно недостаточными для ликвидации прорыва.

Все предпринимаемые с 10 декабря попытки установить связь с 34-м армейским корпусом, попавшим в окружение в результате внезапного удара группы Костенко, также оставались безуспешными. Таким образом, на участке фронта 2-й армии сложилась чрезвычайно опасная обстановка. В районе Ливны противник осуществил прорыв на фронте 30 км, ликвидировать который было невозможно в связи с недостатком сил. В окружение попали и были разгромлены армейский корпус (две дивизии) и одна дивизия другого корпуса{305}.

Уже 11 декабря командование 2-й армии констатировало, что на боеспособность 45-й и 134-й пехотных дивизий едва ли можно рассчитывать и что 95-я пехотная дивизия почти полностью разгромлена. 21 декабря ОКХ отдало приказ расформировать 34-й армейский корпус. [254]

Моральный дух солдат настолько упал, что командующий 2-й армией генерал танковых войск Шмидт был вынужден отдать приказ выявить лиц, ведущих пораженческие разговоры, и для примера другим расстрелять. Положение на всем южном участке фронта группы армий «Центр» за одну неделю настолько обострилось, что Боку пришлось сосредоточить управление всеми войсками между Тулой и Тимом в одних руках. По просьбе Гудериана он 12 декабря передал 2-ю армию в подчинение 2-й танковой армии и объединил эти силы в танковую группу Гудериана, поставив перед ней задачу остановить вклинившиеся соединения противника по крайней мере на общем рубеже район восточнее Курска, Новожил, Алексин. Но немецкие войска были уже настолько ослаблены, что не могли задержать продвигающегося вперед противника. Гудериан объяснял слабость своих соединений их малочисленностью и, главным образом, плохим моральным и физическим состоянием солдат:

«У нас остались, собственно, только еще вооруженные шайки, которые медленно бредут назад».

Выслушав сообщение Бока о тяжелом положении на фронте, Гальдер все еще сомневался в том, что противник сможет использовать свои успехи. На это Бок возразил ему:

«Да, он сделает это. При появлении русского танка наши солдаты бегут без оглядки».

Страх немецких войск перед русскими танками объяснялся тем, что русская броня была неуязвима для обычного противотанкового оружия. Эффективная кумулятивная граната, так называемая «красноголовочная граната», не применялась, так как Гитлер опасался, что она попадет в руки противника и тот возьмет ее на вооружение и будет использовать против немецких танков. Однако 12 декабря Гитлер наконец разрешил пользоваться «красноголовочными гранатами». Затем он добавил, что появилась танкобоязнь и что положение «настолько серьезно, насколько можно себе представить». Только теперь Гальдер тоже, кажется, осознал всю меру опасности и сделал вывод, что в войсках сложилось критическое положение. Командир 8-го авиационного корпуса генерал Рихтгофен также пытался вразумить верховное немецкое командование. В беседе с начальником штаба военно-воздушных сил генералом Ешоннеком он сказал, что решается вопрос: быть или не быть? Ешоннек заявил, что никто так ясно не отдает себе в этом отчета, как он.

В связи с тем что группа армир «Центр» на обоих своих флангах испытывала чрезвычайно большие трудности и не имела возможности их преодолеть без переброски к ней должного количества резервов, становилась совершенно необходимой непосредственная помощь со стороны главного командования сухопутных сил. [255]

Кризис немецкого оперативного руководства и кризис доверия. 7 декабря, когда началось русское контрнаступление и обстановка резко изменилась, командующий группой армий «Центр» должен был признать, что руководство операциями в последние недели было неправильным. Беспощадный натиск, который испытывали его соединения, можно было пассивно выдерживать только до тех пор, пока верховное командование пребывало в уверенности, что противник уже из последних сил борется за свое существование. Но это оказалось заблуждением, и группа армий была вынуждена в тяжелейших условиях перейти к обороне. Наступивший, таким образом, тяжелый кризис Бок объяснял следующими причинами: осенней распутицей, парализовавшей снабжение и не позволившей использовать успех под Вязьмой, плохой работой железных дорог и, наконец, недооценкой силы сопротивления противника и его людских и материально-технических резервов. При этом следует сказать, что сам он в немалой степени способствовал неправильной оценке сил противника и что его требование продолжать наступление в середине ноября, несмотря на трудности железнодорожных перебросок, о которых он был информирован, сыграло роковую роль в том, что его соединения оказались в таком тяжелом положении. «Указания о задачах армии на Восточном фронте в период зимы 1941/42 года», исходными моментами для которых были удержание оккупированной территории на возможно более выгодном оборонительном рубеже, обеспечивающем минимальную потерю сил, и пополнение соединений зимой 1941/42 года, не соответствовали больше сложившейся обстановке. Несмотря на неоднократные напоминания командования группы армий, своевременная подготовка тыловых позиций не была обеспечена. Когда 8 декабря Гитлер отдал приказ о немедленном прекращении всех крупных наступательных операций и о переходе к обороне, то предпосылок, которых он требовал для осуществления отхода войск, просто-напросто не было. Он позволял производить отход соединений только в том случае, если

«заблаговременно будет подготовлена тыловая позиция... которая [256] обеспечит людям для жизни и обороны лучшие условия, чем прежние позиции».

Но соединения группы армий «Центр», вынужденные сразу от наступления перейти к обороне, за исключением 9-й и 4-й армий, не имели в районе боевых действий оборудованных позиций и не могли высвободить с передовой необходимые силы для создания укрепленных рубежей в тылу. Тем не менее 9 декабря Бок отдал приказ об оборудовании тыловой позиции на рубеже Курск, Орел, Медынь, Гжатск, Ржев, Волжское водохранилище с таким расчетом, чтобы она была по возможности прямой и позволила бы сэкономить силы. Выдвижение 3-й и 4-й танковых групп на отсечную позицию по обе стороны сильного естественного рубежа в районе Волоколамска, как того требовал еще 8 декабря Гальдер, по его мнению, было при такой погоде неосуществимо без больших потерь в технике, тем более что эта позиция не могла быть подготовлена из-за недостатка сил как в тылу, так и на передовой. Таким образом, войска оказались перед дилеммой, которая со временем становилась все более очевидной: чтобы избежать ударов противника, они должны были отойти на более короткую отсечную позицию, но вместе с тем ввиду снежных заносов и недостатка горючего и тягачей для тяжелого оружия их ожидала потеря большей части тяжелой техники, без которой на новом рубеже они были бы слабее, чем прежде. Об этой ситуации Бок детально информировал главнокомандование сухопутных сил:

«Если при учете сложившейся обстановки все же будет принято решение о необходимости отхода моих соединений в крупном масштабе, то это будет стоить большого количества оружия и материально-технических средств. Какие бы меры я ни принимал, эти потери будут неизбежны, а это граничит с поражением. Если же мне будет приказано оставаться на передовых без резервов, то я должен буду донести, что не в состоянии выдержать сильного наступательного натиска противника».

Несмотря на это, ни ОКХ, ни Гитлер не осознали всей опасности положения, в котором оказалась группа армий «Центр». И хотя Гальдер по телефону неоднократно уверял, что ему знакомы тревоги о крушении групп армий еще со времен 1918 года и что ОКХ подготовило соответствующий документ для того, чтобы фюрер имел ясное представление обо всем, Бок во всех своих донесениях не переставал повторять об угрожающей ему опасности. [257] Гальдер недвусмысленно высказался о «важных решениях», которые заключались в отходе группы армий «Центр» на рубеж Руза, Осташков. Даже этот рубеж находился еще слишком далеко на Востоке. Бок отмечал, что речь шла не о том, чтобы избежать личной ответственности.

«Если потребуют интересы Германской империи, я готов подставить себя под любые удары. Опасность непомерно велика, если мне не выделят резервы. Это должно быть ясно всем и каждому».

Просьба о резервах была отклонена главнокомандованием сухопутных сил со ссылкой на то, что фюрер запретил подтягивать дивизии в полном составе. Кроме того, прибытие их раньше середины января невозможно ввиду затруднений с транспортом. Рассчитывать можно единственно на маршевые батальоны и на батальоны выздоравливающих. Таким образом, немецкое руководство все еще считало, что контрнаступательные действия русских могли представлять опасность лишь в местном масштабе и что поэтому серьезных причин для беспокойства не существует.

Между тем немецкие солдаты видели, что на фронте перед ними постоянно появляются все новые русские соединения, а их собственные поредевшие соединения совершенно не получают пополнения. Как следствие, доверие немецких солдат к военному руководству было подорвано.

После начала русского контрнаступления командующие армиями уже совершенно открыто говорили о кризисе доверия, вызванном тем, что решения руководства оставались непонятыми, что личный состав соединений чувствовал себя покинутым и заброшенным, принося бессмысленные жертвы. Донесение Гудериана от 9 декабря о том, что среди солдат и младших чинов возник серьезный кризис доверия, было лишь одним из примеров подобного рода высказываний, имевших место в других армиях и танковых группах. Грейфенберг говорил о напряженных отношениях с командующими другими армиями. Клюге так же, как и Гудериан, требовал немедленного объяснения с Браухичем и грозил, если никто сейчас не прибудет из главнокомандования сухопутных сил, послать телеграмму Гитлеру.

Гальдер, которому Бок сообщил об этом донесении Гудериана от 9 декабря, воспринял его без трагичности, да к тому же еще нарисовал оптимистическую картину обстановки. Говоря о наступающих русских соединениях, он [258] полагал, что это только тыловые части, оставленные, по-видимому, противником в тылу до весны для пополнения, и создаваемые заново формирования, которые противник должен теперь же бросить в бой, чтобы продержаться.

«Я полагаю,- указывал Гальдер,- что контратаки продолжатся еще до середины или до конца этого месяца, а потом станет поспокойнее».

На лаконичное замечание Бока, что «потом нашей армии будет капут», Гальдер заявил так, как бы это мог сделать Гитлер: «Немецкому солдату не будет капут». С иллюзиями подобного рода трудно было что-либо изменить в обстановке. Хотя Гальдер на повторный запрос Бока об отправке резервов ответил, что ничего больше нет, Гитлер на следующий день решился все же оттянуть две-три дивизии с Запада. Но так как переброска этих соединений должна была начаться только 16 декабря и продолжаться не менее четырех недель, то группа армий «Центр» могла рассчитывать на получение подкреплений не раньше середины января. О немедленной помощи, которая была так необходима, не могло быть и речи. Гальдер со смиренным видом констатировал, что в данный момент он тоже ничем не может помочь.

Вопросы о переброске дивизий с Запада или формировании соединений из армии резерва находились в компетенции Гитлера. Однако он не собирался из-за трудностей на фронте, в которых фюрер целиком винил главнокомандование сухопутных сил, нарушать свои планы на 1942 год, перебрасывая эти соединения на Восточный фронт. 19 декабря, приняв на себя командование сухопутными войсками, он упрекнул Гальдера в том, что сухопутная армия действовала схематично и двумя своими ошибками сама вызвала кризис. Первая заключалась в том, что в войска «была брошена мысль о «тыловой позиции», хотя такой позиции вовсе не существовало. Это привело к отходу войск. Вторая состояла в том, что армия была недостаточно подготовлена к морозам. Но этот упрек нужно было в первую очередь отнести к самому Гитлеру, который отвергал любой намек на возможную в зимних условиях войну.

Пообещав в середине декабря подтянуть на Восток некоторое количество сил, Гитлер, по-видимому, решил, что этого достаточно и что запросы о предоставлении резервов он вполне удовлетворил.

Но положение продолжало ухудшаться. В связи с недостатком [259] русских паровозов и выходом из строя немецких 10 декабря на нескольких участках фронта возник продовольственный кризис. В донесении о положении на железных дорогах на участке фронта группы армий «Центр» сообщалось, что при температуре ниже -15° железные дороги могут обеспечить снабжение войск только на 50%, а во время снежных заносов не исключена возможность полного прекращения движения поездов. Но так как соединения не были снабжены необходимыми запасами продовольствия, то выход из строя каждого железнодорожного состава отражался на боевой готовности войск. Это положение усугублялось еще большой потерей автомашин при отходе соединений и образованием обледенелостей и заторов на дорогах.

По мере того как русские успешно наносили удары, вклиниваясь в оборону и тесня немецкие соединения, беспокойство среди немецкого командного состава стало усиливаться{306}. Для того чтобы поднять настроение в войсках, главнокомандующий сухопутными силами 10 декабря послал телеграмму, в которой сообщил, что ему, а также верховному главнокомандующему хорошо известно о тяжелой обстановке на фронте, что принимаются все необходимые меры для улучшения положения и что он по-прежнему верит в немецкого солдата и в его волю к победе. В связи с усилившимися разногласиями с командованием группы армий «Центр» и угрозами Гудериана и Клюге немедленно поехать к Гитлеру или же телеграфировать ему, если главнокомандующий сухопутными [260] силами не появится сам на фронте, Браухич был вынужден 13 декабря вылететь в Смоленск.

Бок сообщил ему, что его войска находятся на пределе возможностей и он не может больше делать какие-либо предложения в отношении дальнейшего руководства операциями, так как вопрос, который надлежит сейчас решить, выходит за рамки военной сферы. Касаясь вопроса о том, должна ли группа армий пробиваться дальше вперед или же ей следует отходить, он заметил, что в первом случае ей грозит разгром, а во втором ей не обойтись без значительных потерь, особенно в технике. Сам Бок настаивал на том, чтобы отвести войска, и рекомендовал немедленно отдать соответствующий приказ, чтобы соединения могли лучше подготовиться. Одновременно Бок попросил, чтобы Браухич подумал о его замене, так как он, Бок, физически очень сдал.

После совещания 14 декабря с Клюге и Гудерианом, которые прибыли в Рославлъ из своих главных квартир в Малоярославце и Орле, Браухич пришел к убеждению, что единственное спасение группы армий состоит в том, чтобы отойти на предложенный командованием тыловой рубеж Курск, Орел, Медынь, Гжатск, Ржев, Волжское водохранилище. Но решение по этому вопросу Браухич сам принять не осмелился, и тогда адъютант сухопутных войск при фюрере и верховном главнокомандующем вооруженных сил полковник Рудольф Шмундт, которого Гитлер тоже послал в Смоленск, позвонил по телефону Йодлю и попросил его посодействовать в том, чтобы Гитлер дал разрешение на отход. Именно тогда Гитлер разрешил

«выравнять слишком выступившие вперед углы в районе Клина и Калинина... а также отвести группу Гудериана, а в остальном ничего не сдавать, пока на тыловых рубежах не будет подготовлено самое необходимое».

С облегчением командование группы армий отдало приказ о подготовке к отходу. Кроме того, Бок обсудил с главнокомандующим сухопутными силами и Шмундтом вопрос о необходимости наметить и оборудовать дальнейший рубеж на таком расстоянии, чтобы он при любых обстоятельствах мог быть вовремя занят вновь подтянутой из тыла сильной группой, которая должна создать заслон противнику, если ему удастся прорвать оборону группы армий. Бок, по-видимому, уже опасался, что решение об отходе принято слишком поздно и что оно не может больше отвечать требованиям обстановки. 15 декабря Хойзингер вновь сообщил [261]

командованию группы армий, что Гитлер дал свободу действий в отношении отхода на рубеж Курск, Орел, Гжатск, Ржев. Это сообщение, переданное около полудня, уже во второй половине дня было опровергнуто. Гальдер уведомил Бока, что Гитлер примет окончательное решение по этому вопросу только 16 декабря. Командующему группой армий было непонятно, как при такой сложной обстановке можно терять столько времени и не принимать немедленно решений, когда положение ухудшается.

Тем более непонятным был приказ Гитлера, переданный командованию группы армий 16 декабря и запрещавший отход крупных соединений сухопутной армии на больших пространствах{307}. Группе армий ставилась задача, стянув все резервы, ликвидировать прорывы и удерживать линию обороны{308}. Бок немедленно обратился к Гальдеру с просьбой доложить Гитлеру, что «у него резервов нет, нет ни единого человека». До 14 декабря, несмотря на все угрожающие сообщения, Гитлер не считал обстановку на фронте настолько серьезной, чтобы пересматривать свои дальнейшие планы. Он хотел продолжать перестройку сил на Западе, но не мог рассчитывать на крупные резервы в самой Германии, так как там были затруднения с рабочей силой. Гитлер не отказался еще от мысли оттянуть зимой с фронта подвижные соединения и часть пехотных дивизий, чтобы перебросить их на Запад для пополнения. На запрос военного руководства Восточного фронта о необходимости переброски подкреплений Гитлер ответил:

«Я не могу всех отправить на зимнюю стужу только потому, что на фронте группы армий имеется несколько прорывов». [262]

При этом можно предположить, что фюрер в должной мере не был информирован о действительно угрожающем положении на фронте. Впрочем, главнокомандование сухопутных сил на вопросы Бока постоянно утверждало, что Гитлеру хорошо известно обо всем. Напряженные отношения, сложившиеся между Гитлером и ОКХ с августа и обострившиеся к началу декабря, а также состояние здоровья главнокомандующего сухопутными силами, у которого началось сердечное заболевание, послужили причиной тому, что главнокомандование сухопутных сил всячески старалось избегать столкновений с Гитлером{309}.

В военном дневнике Гальдера отражаются все более обостряющиеся отношения между Гитлером и ОКХ. Свидетельством этого является запись от 7 декабря:

«События этого дня опять ужасающи и постыдны. Фюрер, не замечая главнокомандующего сухопутными силами, сам сносится с командующими группами армий. Самым ужасным является то, что верховное главнокомандование не понимает состояния наших войск...»

Это, между прочим, проявилось в том, что не Браухич, а Шмундт запросил 14 декабря Гитлера, можно ли отвести войска. Как сообщил Боку Шмундт, главнокомандующий сухопутными силами после своего посещения группы армий «Центр» не передал Гитлеру содержания донесения Бока.

Принципиальную роль сыграл и тот факт, что Гитлер не доверял сообщениям ОКХ и считал их преувеличенными. На совещании 6 декабря он заявил, что сообщаемые главнокомандованием сухопутных сил цифровые данные ничего не доказывают и что, даже если вооруженные силы потеряли 25% своего боевого состава, все равно

«русские, несмотря на свое трехкратное преимущество в новых формированиях, понесли значительно большие потери в боевом составе. И если наши дивизии удерживают участки в 30 км по фронту, то это свидетельствует о недостаточной силе противника».

Гитлера вряд ли можно было убедить в необходимости подтянуть на фронт резервы или сократить линию фронта. Поэтому он послал [263] на фронт одновременно с Браухичем Шмундта, чтобы получить от него достоверную информацию. Только тогда, когда главнокомандующий сухопутными силами и Шмундт в один голос заявили о катастрофическом положении группы армий «Центр» и Браухич, совершенно подавленный, вынужден был признаться, что у него нет никакого выхода, чтобы вывести армию из тяжелого положения, Гитлер пришел к выводу, что следует немедленно принять меры. Получив 14 декабря во второй половине дня донесение от Шмундта, он в ночь на 15 декабря вызвал к себе командующего армией резерва генерал-полковника Фрица Фромма, чтобы выяснить, нельзя ли высвободить из армии резерва какое-то количество сил для переброски на фронт. Фромм сообщил ему, что он может в кратчайший срок сформировать из армии резерва четыре с половиной дивизии. Но при этом он указал на трудности, которые будут связаны с формированием этих дивизий из состава всех военных округов. Тем не менее Гитлер отдал приказ о немедленном формировании этих соединений и о выяснении, насколько быстро может быть осуществлена их переброска на Восток. Помимо этого 15 декабря он приказал перебросить с Запада на Восточный фронт пять дивизий, причем три из них предназначались для группы армий «Центр». Но эти соединения не могли пока считаться полноценными, так как в целях ускорения переброски их на фронт в первую очередь должны были быть отправлены «пехотные стрелки», сведенные в маршевые батальоны.

Гитлер требовал, в частности:

«На передовые позиции должна быть направлена пехота с легким оружием и противотанковыми пушками и саперными средствами, а также, возможно, и один артиллерийский дивизион. На 8— 10 дней обеспечить консервами, спиртом, шоколадом»{310}.

Далее он дал указание в самой Германии мобилизовать всех, кто

«способен строить, нести охранную службу или участвовать в боях и не занят в жизненно важных отраслях производства. Их следует на месте обеспечить обмундированием и подготовить к отправке».

Командующему армией резерва Гитлер приказал кроме намеченных уже четырех дивизий сформировать возможно большее количество истребительных команд силой до батальона, снабдив их лыжами и санями. Был также отдан приказ [264] немедленно выделить 8-му авиационному корпусу четыре бомбардировочные авиагруппы, одну авиагруппу ночных истребителей-бомбардировщиков, а также пять транспортных авиагрупп, в том числе четыре транспортные авиагруппы и три бомбардировочные авиагруппы из новых формирований. С помощью транспортных авиагрупп Гитлер планировал немедленно перебросить в группу армий «Центр» некоторую часть «пехотных стрелков», а главным образом дислоцировавшийся в Кракове 4-й полк СС.

Вынужденный признать, что, если не подтянуть крупные резервы, Восточный фронт рухнет, Гитлер начал в срочном порядке переброску соединений в Россию. Но для этого, как он считал, необходимо было удержать фронт. Свои соображения по этому поводу он высказал в беседе с Боком.

Разговор Гитлера с Боком состоялся после того, как Бок, основательно поспорив с Гальдером и Шмундтом, попросил обратить внимание Гитлера на то, что верховное командование играет ва-банк и что он готов при таких обстоятельствах оставить свой пост, если Гитлер полагает, что требуется замена (свежая сила). Взвешивая доводы «за» и «против» решений удерживать фронт или отвести войска, Гитлер пришел к убеждению, что в сложившейся обстановке не имеет смысла отходить на неподготовленную позицию, которая не может быть должным образом оборудована в такие короткие сроки, тем более что несколько дней спустя можно оказаться в подобном же положении, но без тяжелого оружия и артиллерии, и что есть только одно решение, оно таково:

«ни шагу назад, залатать бреши и держаться».

На замечание Бока о том, что до прибытия подкреплений на том или ином участке фронта может ежечасно возникнуть угроза нового прорыва, Гитлер ответил:

«Тогда я должен буду это принять во внимание»{311}. [265]

Чтобы придать своим словам еще большую значимость, он в этот же день, 16 декабря, отдал приказ

«удерживать фронт до последнего солдата... Командующим, командирам и офицерам, лично воздействуя на войска, сделать все возможное, чтобы заставить их удерживать свои позиции и оказывать фанатически упорное сопротивление противнику, прорвавшемуся на флангах и в тыл. Только подобного рода тактикой можно выиграть время, которое необходимо для переброски подкреплений из Германии и с Западного фронта, о чем я уже отдал приказ. Только когда резервы прибудут на отсечные позиции, можно будет подумать об отходе на эти рубежи».

Этот приказ Гитлера держаться вызвал оживленную дискуссию как в тот период среди командиров войсковых частей и соединений, так и впоследствии среди историков. Одни утверждали, что Восточный фронт в середине декабря стабилизовался исключительно благодаря этому приказу Гитлера и что сухопутная армия в России была спасена только благодаря воле фюрера. Его решительное вмешательство якобы укрепило моральный дух отступавших немецких дивизий и способствовало тому, что планы русского командования окружить всю группу армий «Центр» и уничтожить ее были сорваны{312}. Другие бросали Гитлеру упрек в том, что именно его приказ «вцепиться в землю и удерживать каждую ее пядь» стоил громадных потерь в людях и технике. Он парализовал фронт и низвел немецких командиров сухопутных соединений до роли простых исполнителей его воли. Принятие собственных решений им больше не было дозволено, даже батальоны в [266]

конечном счете управлялись непосредственно Гитлером{313}.

Решение командира дивизии сократить линию фронта в связи с требованием обстановки должно было визироваться чуть ли не пятью инстанциями и в конце концов отклонялось. В результате приходилось занимать тактически невыгодные, выдвинутые вперед позиции, которые едва можно было прикрыть. А ведь командованию следовало бы выровнять фронт, чтобы сэкономить силы и чтобы отражать удары русских на максимально благоприятных рубежах обороны.

Оценив все эти обстоятельства, можно констатировать следующее: когда Гитлер принял решение о безусловной необходимости удерживать дотигнутые рубежи, он выбрал для себя единственно возможный путь из тех, которые вообще были хоть сколько-нибудь приемлемы в подобной ситуации.

Отход был связан с потерей тяжелого оружия. На расположенных в тылу необорудованных и неподготовленных позициях немецкие войска наверняка не смогли бы задержать наступление русских, тем более что в армии появились признаки разложения, в значительной мере напоминавшие отступление «великой армии» Наполеона в 1812 году. Такому отходу можно было воспрепятствовать только решительными, суровыми мерами. Так как Бок и подчиненные ему командиры соединений видели [267] единственный путь спасения в удержании занимаемых позиций и в немедленном подтягивании на фронт резервов, то решение Гитлера полностью совпадало с решением фронтового командования. Поэтому утверждение, что приказ Гитлера в первую очередь способствовал спасению Восточного фронта, само по себе правильно.

Но негативной стороной этого приказа Гитлера было то, что он лишал командование войсками инициативы на фронте. Когда Гитлер отдал свой приказ, то фронт группы армий был в нескольких местах прорван, войска уже отходили и заняли рубежи, непригодные для обороны. После поступления приказа прекратить отход и обороняться на занимаемых в данный момент позициях линия фронта, и без того чрезмерно вытянутая, еще более удлинилась. При этом следует принять во внимание, что в принципе сама по себе правильная мысль удерживать достигнутые рубежи до тех пор, пока не будут подтянуты резервы, страдала изъяном в том отношении, что положение с транспортом не позволяло немедленно перебросить эти резервы на фронт. Таким образом, нужно было бы решиться вести подвижную оборону и занять выгодный с точки зрения условий местности оборонительный рубеж. Но из-за приказов Гитлера, в которых после 16 декабря все больше звучали призывы к фанатическому сопротивлению, русским соединениям удавалось все чаще прорывать фронт обороны группы армий «Центр». Группа армий «Центр» больше не могла вести осмысленную подвижную оборону, так как Гитлеру приходилось на всех участках фронта заниматься своего рода латанием дыр, что в перспективе ие могло дать никакого успеха. Поэтому причину больших потерь группы армий «Центр» и дальнейших успехов Красной Армии не в последнюю очередь следует искать в его приказе о безусловном удержании позиций.

Неудивительно, что командующие армиями и танковыми группами, а также командиры подчиненных им частей отклонили выдвинутый Гитлером новый курс, считая его неосуществимым и губительным для их соединений.

Когда в связи с приказом Гитлера Бок заявил о том, что любой отход частей производится с разрешения командующих армиями, любой отход соединений, начиная с дивизии и выше,- с его личного разрешения, командующие армиями подняли голоса протеста. Гёпнер сообщил, что он не может больше удерживать свой участок фронта, так [268] как не располагает резервами.

«Требуемое от нас сопротивление ведет к гибели беззащитных войск».

В подобных же выражениях против этого приказа держаться высказывались и командующие 2-й и 9-й армиями, отмечая, что в конечном счете это только приведет к уничтожению армий. Гудериан в конце концов вообще отказался передавать дальше в войска этот приказ.

«Приказ фюрера о боевом использовании войск без остатка я пока еще не передал... Положение теперь настолько серьезно, что не каждый может себе это представить... Я готов эти приказы принять и подшить в дело... Дальше я их не передам, даже если мне будет грозить опасность предстать перед военным судом...»— заявил Гудериан.

Отдав в ночь с 15 на 16 декабря приказ об удержании линии фронта и обсудив затем 16 декабря с руководством ОКХ складывающуюся обстановку и связанные с этим необходимые меры, Гитлер пришел к убеждению, что Браухич не способен больше руководить сухопутными силами. По словам Кейтеля, Гитлер снял Браухича за то, что последний одобрил планомерное отступление и неправильно оценил мощь немецкой армии.

Гитлер приказал известить командование группы армий о том, что с этого момента он полностью освобождает главнокомандующего сухопутными силами от его обязанностей и что в течение этого времени непосредственную связь с группой армий «Центр» будет осуществлять полковник Шмундт. Таким образом, после событий 14— 16 декабря Гитлер решил практически сам стать во главе ОКХ и лично осуществлять руководство всеми мероприятиями по спасению Восточного фронта.

Если учесть состояние здоровья главнокомандующего сухопутными силами, который оценивал обстановку и принимал решения только на основании телефонных переговоров с командующими, то Гитлер явно поступил правильно, освободив от обязанностей этого больного, неспособного к принятию решений человека. Однако тот факт, что он сам занял этот пост, вряд ли можно оценить положительно. Решение сменить Браухича возникло у Гитлера не под влиянием перемены в настроении, оно подготавливалось давно. Гитлер искал лишь подходящий случай, который и представился ему в середине декабря. Йодль еще раньше в своем ответе Лосбергу, внесшему предложение поручить стратегическое руководство войной Манштейну, [269] указал, что проблема командования уже решена фюрером в другом направлении.

Официальный акт принятия на себя командования сухопутными силами 19 декабря явился лишь подтверждением и доведением до общего сведения того, что фактически уже произошло.

После двукратного заявления Бока о том, что он нездоров и не возражал бы против его замены, Гитлер склонился к тому, что Бок больше не сможет с достаточной энергией управлять группой армий. Через уже отстраненного от дел Браухича он передал Боку, что тот должен подать рапорт об отпуске для восстановления здоровья.

Бок сразу же после этого разговора с главнокомандующим сухопутными силами позвонил 17 декабря по телефрну Шмундту и спросил его, не истолкует ли это фюрер как уклонение от дел в тяжелый для армии час. Шмундт успокоил Бока и заверил командующего группой армий «Центр», что Гитлер ни в чем его не упрекнет и примет рапорт о болезни. Однако факт остается фактом: Гитлер, приняв решение любой ценой удержать фронт, 16 декабря пришел к выводу о необходимости заменить на посту как Браухича, так и Бока, которые были, по его мнению, не способны больше преодолеть кризисную обстановку. Бок вскоре сам подтвердил Гитлеру, что считает принятые по отношению к нему меры совершенно правильными. Явившись 22 декабря в ставку фюрера, он сказал Гитлеру:

«Русская болезнь» в сочетании с известным перенапряжением настолько подорвали мое здоровье, что я должен был опасаться, смогу ли осуществлять руководство».

Гитлер в ответ на это заметил, что снова использует его, как только тот поправит здоровье.

Когда Бок 25 декабря узнал, что на его место назначается Клюге, то он позвонил в главное управление кадров, где ему ответили:

«В сложившихся тяжелых условиях фюрер считает целесообразным произвести новые изменения в командовании группы армий. Вы переходите в резерв фюрера»{314}.

Новый командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Клюге сохранял за собой и пост командующего 4-й армией{315}.

К тому моменту, когда Клюге сменил Бока, положение 4-й армии было чрезвычайно тяжелым. С 17 декабря 49-я армия русских, которая вела наступление против 13-го армейского корпуса по обе стороны реки Протва, а также в районе Алексина, глубоко вклинилась в оборону немецких войск. После двух дней наступления русских командование 4-й армии не сомневалось в том, что ее правый фланг постепенно будет оттеснен еще дальше и связь с южной группировкой прекратится{316}. Кроме того, сосед справа, 2-я танковая армия, связь с которой прервалась, был вынужден отойти дальше в западном направлении. После совещания с командирами корпусов Гудериан 17 декабря доложил, что, поскольку в дивизиях насчитывается чуть более одной трети боевого состава, невозможно удержать рубеж перед реками Ока и Зуша. Поэтому Гудериан намеревался отвести свои соединения за эти реки и закрепиться на выгодном для обороны рубеже и там ждать подкреплений. Но этот отход противоречил приказу Гитлера держаться.

Однако Гитлеру все еще представлялся такой немецкий солдат, который, как в начале русского похода, готов был сражаться и жертвовать собой, то есть такой солдат, которого в середине декабря можно было встретить все реже и реже.

Мессершмитт справедливо указывал на то, что Гитлер с помощью строгого приказа «ни шагу назад» намеревался в условиях наступившего кризиса привить войскам чувство собственного превосходства. Об этом он еще раз напомнил, когда удалось остановить прорвавшиеся русские войска.

После совещания с командующими армиями и танковыми группами командование группы армий 19 декабря констатировало:

«Неудачи можно объяснить следующими причинами: до предела снизившимся уровнем физического и морального состояния войск, боязнью солдат попасть к русским в плен, сильно сократившимся боевым составом соединений, недостатком горючего, напряженным положением [271] со снабжением и плохим состоянием конского состава. Сюда же примешивается чувство беззащитности перед тяжелыми русскими танками... Благодаря этому русским удается, вводя в бой на удивление громадные массы людей и неся подчас чрезвычайно большие потери, просочиться через наши слабо прикрытые позиции. Русские прорываются в образовавшиеся вследствие растянутости фронта дивизий бреши, наносят кавалерийскими и мотосоединениями удары в тыл и во фланги наших малочисленных и потрепанных войск и сеют панику. Наступательный дух русских невысок, так что можно было бы отражать атаки противника и вести активную оборону, если бы в наших войсках был нормальный боевой дух и была бы возможность направить им небольшие подкрепления».

Поскольку Гитлер не хотел считаться с создавшейся обстановкой, то Клюге, чтобы обрисовать действительное положение дел на фронте, решил послать в ставку фюрера Гудериана, которого Гитлер высоко ценил.

Гудериан немедленно дал свое согласие, сознавая, что, если пытаться и дальше удерживать занимаемые позиции, его группа просуществует недолго. 20 декабря в течение пятичасовой беседы командующий 2-й танковой армией пытался уговорить Гитлера отменить свой строгий приказ держаться, так как для 2-й танковой армии он практически был невыполним. Группа Гудериана могла более или менее успешно противостоять наступающим силам противника только на рубеже Ока, Зуша. Но Гитлер не поверил ни Гудериану, нарисовавшему тяжелую картину, ни Клюге, звонившему ему по этому поводу по телефону. Он считал все это преувеличением.

«Вы видите события со слишком близких дистанций,- сказал он командующему 2-й танковой армией.— Вам бы следовало отойти немного подальше. Поверьте мне, издали можно лучше судить о вещах».

Он указал далее, что русское командование бросает в бой последние, плохо обученные резервы и что поэтому необходимо, чтобы натиск численно превосходящего по силам противника разбился, натолкнувшись на упорную оборону{317}. Поэтому группа Гудериана получила приказ любой ценой удерживать рубеж, достигнутый 19 декабря, и не уступать ни одного квадратного километра. [272]

Пока велись эти переговоры, на левом фланге и на восточном участке фронта 2-й танковой армии русские наносили новые удары, вынудившие армию отойти. Когда Клюге узнал об отходе, он отдал приказ любой ценой удерживать вновь занятые позиции. Исходя из ранее представленного доклада Гудериана о подготовке промежуточного рубежа на Оке, а также из донесения о том, что в Орле создана оборонительная зона, Клюге пришел 20 декабря к убеждению, что все эти мероприятия направлены на то, чтобы отвести войска за Оку, что противоречит приказу фюрера и повлечет за собой отход на всем фронте. Клюге сказал Гальдеру, что у Гудериана, по-видимому, расшатались нервы и нужно сделать все возможное, чтобы Гитлер лично запретил Гудериану отходить до реки Ока. При этом, однако, он сделал оговорку, что, с другой стороны, Гитлер должен понять, что требование любой ценой держаться не может полностью относиться ко 2-й танковой и 2-й общевойсковой армиям, так как силы их для этого слишком малы. Позиция Клюге была противоречивой. В то время как, с одной стороны, он с помощью Гудериана пытался побудить Гитлера отказаться от своего приказа «ни шагу назад», с другой стороны, он стремился с помощью Гитлера заставить Гудериана прекратить отход.

Обстановка, сложившаяся в группе Гудериана, оказавшейся не в силах удерживать фронт и вместе с тем не имевшей права отойти на выгодный с точки зрения местности рубеж, была настолько напряженной, что дело дошло до настоящего взрыва.

21 декабря 40-й армии Юго-Западного фронта удалось прорвать оборону на фронте 2-й армии в районе Тима. В результате этого удара связь с 6-й армией и тем самым с группой армий «Юг» была нарушена. Одновременно в результате наступления русских на Калугу 43-й армейский корпус 2-й танковой армии был поставлен перед необходимостью отойти к Оке, и Гитлер не возражал против его отхода{318}. Когда в связи с этим последовал охват [273] южного фланга 4-й армии, Клюге поставил Гальдера в известность, что, вероятно, уже 22 декабря потребуется отдать приказ об отходе 4-й армии. Гальдер очень резко возразил. Он заявил,

«что если бы войска везде стойко держались, то за 14 дней было бы все позади. Противник не может наносить такие фронтальные удары продолжительное время. Придется сильно раскаиваться, если отойдем слишком рано или напрасно».

22 декабря прорыв в районе Тима был расширен в западном направлении. Кроме того, 10-й армии Голикова удалось прорвать оборону 53-го армейского корпуса и вынудить его к отходу.

После того как 10-я армия 19 декабря захватила Плавск, Голиков получил указания продвигаться в северо-западном направлении, предварительно выделив две дивизии, чтобы овладеть Юхновом, Мосальском и Сухиничами{319}. В ходе боевых действий задача овладения Юхновом была поставлена перед группой Белова. В результате ударов 10-й армии почти полностью были разгромлены 296-я и 167-я пехотные дивизии.

Оперативная группа генерала Белова своими передовыми отрядами продвинулась до района Лихвина и 24 декабря перешла на западный берег реки Ока, чтобы двигаться на Юхнов. Клюге счел необходимым дать разрешение на отход 2-й армии за реку Тим, а также в районе Новожила и Ливны, где противник вел активные наступательные действия. 23 декабря Гитлер санкционировал отход южного фланга 2-й армии за реку Тим, однако запретил сдавать Ливны. 24 декабря в результате сильных ударов противника Шмидт решился на свою ответственность оставить Ливны и отойти на подготовленную позицию. [274] Одновременно командование 2-й танковой армии сообщило, что оно готовится силами 47-го корпуса и испытавшего на себе сильный натиск противника 53-го корпуса сразу же отойти за реки Зуша и Ока. Позиции в районе Черни удерживать больше было невозможно.

Когда Клюге информировал об этом Гальдера, начальник штаба сухопутных сил сказал, что хотя Гудериан и стремится отойти на этот рубеж, но и его не станет удерживать. По его мнению, Гудериана следовало предать военному суду. Клюге повторил, что отход войск Гудериана фактически происходит в силу вынужденных обстоятельств. И все же он подтвердил свой приказ 2-й танковой армии дальше не отходить, ибо любые подобные действия могут производиться только с непосредственного разрешения фюрера. Несмотря на этот приказ, начальник штаба 2-й танковой армии Либенштейн обратился в этот же день в штаб группы армий с просьбой получить у Гитлера разрешение на отход, так как армия не может больше удерживать свои позиции. Клюге немедленно информировал об этом Гальдера и запросил решение Гитлера. Гальдер пообещал доложить фюреру и высказал предположение, что если он сможет доложить фюреру о наличии на реках Ока и Зуша достаточного количества сил, чтобы успешно вести на этом рубеже оборону, то, учитывая обстановку, фюрер, возможно, даст такое разрешение. Клюге сразу же информировал по телефону Гудериана о результатах этого разговора с Гальдером и о своем приказе немедленно перебросить 4-ю танковую дивизию в направлении Сухиничей, чтобы удержать этот город, на который наступала 10-я армия Голикова. Гудериан в ответ на это сказал, что все эти меры и действия командования слишком запоздали, что он не может больше выполнять свои обязанности и просит (даже если придется пойти под суд) отстранить его от должности, так как меры, предпринимаемые командованием, ничего не могут изменить в общей обстановке.

Прорыв, осуществленный группой Белова и частями 10-й армии, которые через образовавшуюся в районе Лихвина брешь продвигались в западном направлении и поставили под угрозу железную дорогу Сухиничи— Малоярославец, 24 декабря стал настолько значительным, что перед Клюге возник вопрос, сражаться ли до последнего на предусмотренных ранее для обороны рубежах или отвести 2-ю общевойсковую и 2-ю танковую армии.

Гальдер высказался за то, чтобы Северный фланг армии Гудериана оставался на месте с целью сохранения возможности перебрасывать силы в район Сухиничей. Гитлер решил лично распоряжаться использованием 3-й и 4-й танковых дивизий (семью батальонами и 26 танками) для ликвидации прорыва между Калугой и Белёвом. Однако Гудериан, убежденный в бессмысленности дальнейшего удержания рубежа восточнее рек Ока и Зуша, 24 декабря позволил 47-му танковому корпусу оставить Чернь. 25 декабря Клюге, узнав об этом из донесений командования 2-й танковой армии, обвинил Гудериана в том, что тот сознательно дал накануне ложные сведения. Гудериан не опровергал эти обвинения, но заявил командующему группой армий «Центр»:

«Я командую армией при таких необычных обстоятельствах так, как велит мне моя совесть».

В ответ на слова Клюге, что он доложит обо всем этом Гитлеру, Гудериан повторил свою просьбу о замене его на посту командующего армией. Через полчаса Гитлер отстранил Гудериана от должности и уволил в резерв. Его преемником стал бывший командующий 2-й армией генерал Шмидт.

Но произведенные Гитлером замены ни в коей мере не улучшили положения группы армий «Центр». 23 декабря, когда 4-я армия дрогнула под ударом группы Попова, двигавшейся на Калугу, и войск центральной группировки Западного фронта и когда стало невозможно задержать устремившиеся на запад русские войска, Клюге был вынужден доложить Гитлеру, что поставлен перед дилеммой: следует ли оставаться на месте и позволить себя уничтожить или же отойти, пожертвовать частью своей техники, но сохранить войска?

Клюге беспокоил в первую очередь прорыв войск русской 49-й армии под Тарусой и в направлении Малоярославца, что угрожало тылам 4-й армии. Гальдер, чтобы успокоить Клюге, сообщил ему, что речь идет о прорыве лишь нескольких подразделений лыжников. Начальник штаба сухопутных сил указывал, что будет стыдно, если после войны выяснится, что прорыв небольшой группы лыжников явился причиной отдачи приказа об отходе целой армии.

В конце концов Гитлер дал Клюге согласие на отход, если у него нет никакой другой возможности. Однако это не означало, что Клюге был свободен принимать подобные [276] решений вообще. Незадолго до этого Галъдер уточнил, что о каждом намерении отвести войска необходимо доложить фюреру, а не ставить его перед свершившимся фактом.

На следующий день русские 33-я и 43-я армии на центральном участке Западного фронта снова предприняли атаки против левого крыла 4-й армии на стыке с 4-й танковой группой. 26 декабря им удалось овладеть Наро-Фоминском и вклиниться в немецкую оборону южнее этого пункта{320}. Гальдер, поняв, что противник имеет цель выбить 4-ю армию с ее укрепленных позиций, в тот же день приказал Клюге перебросить навстречу наступающим подвижные части. На это Клюге возразил:

«У меня нет больше подвижных сил! Речь давно шла о том, что 4-я: танковая армия сумеет что-то высвободить. Связь по фронту прекратилась... Желает фюрер или нет, но он должен отдать приказ об отходе. Если снабжение не наладится, то в скором времени наступит крах... Фюрер должен спуститься с заоблачных высот и обеими ногами стать на землю».

Однако фюрер отказался выполнить требование об отходе войск группы армий, утверждая, что

«в один прекрасный день у русских должно не хватить сил для ведения наступления, как это уже случалось раньше».

На просьбы командования группы армий о помощи он снова отвечал полными патетики приказами. В сильных выражениях он пытался внушить войскам волю к сопротивлению и объяснял, как нужно вести боевые действия на Восточном фронте. Но фронт нуждался не в подобного рода наставлениях, а прежде всего в резервах и в свободе принятия решений. Прибывших на фронт пополнений (маршевых батальонов и батальонов выздоравливающих) было недостаточно, и, кроме того, личный состав этих подразделений не имел оружия и зимнего обмундирования.

Когда Клюге доложил об этом Гитлеру, тот взорвался и назвал это свинством. Ведь ему докладывали, что эти пополнения хорошо оснащены.

Попытки перебросить на фронт значительное количество пехотных соединений по воздуху были безуспешны [277] из-за сильных снежных буранов. С 20 по 26 декабря по воздуху для войск 4-й армии, оборонявших Калугу, было доставлено 8512 человек. Самолетам пришлось совершить посадку в Орше, Витебске и Смоленске, а дальше пополнения перебрасывались по железной дороге и автомобильным транспортом.

Переброска подкреплений по железной дороге была сильно затруднена также из-за снежных заносов. Следствием новой волны похолодания являлось увеличение нехватки паровозов. В результате снегопада железнодорожные пути были занесены на большом протяжении.

Вместе с тем в результате обморожений войска несли потери, превышающие пополнение, прибывшее за эти дни на фронт с Запада и из Германии. И хотя это положение в последние дни декабря немного выправилось, все же в декабре потери группы армий, достигшие 103 тыс. человек{321}, не шли в сравнение с пополнением, которое составляло только 40 тыс. человек. До 27 декабря было получено: 2-й армией— 2553 человека, 4-й армией— 7085 человек, 9-й армией— 5914 человек, 2-й танковой армией- 4951 человек, 3-й танковой группой— 4000 человек, 4-й танковой группой— 3499 человек. Вместе с тем командование 2-й армии 28 декабря доложило, что для удержания позиций в течение продолжительного времени необходимо получить шесть новых дивизий, а также по 3000 человек в каждую из имеющихся дивизий. Это означало, что в одном только этом месяце не могли быть восполнены потери в количестве 62,8 тыс. человек. Кроме того, поскольку пополнения не были ни обучены, ни оснащены для боевых действий в зимних условиях, то потери во вновь прибывающих войсках были особенно велики, а их боеспособность ниже, чем даже можно представить по приведенным цифровым данным.

В журнале боевых действий 4-й танковой группы 2 января 1942 года записано:

«Войска жалуются на совершенно неудовлетворительное и плохое оснащение прибывающего пополнения. Из-за нехватки зимнего обмундирования наблюдается упадок морального духа»{322}. [278]

Таким образом, боевой состав группы армий сокращайся быстрее, чем удавалось подтянуть пополнения. Разногласия между Клюге, Гитлером и Гальдером в последние дни декабря и начале января настолько усилились, что о каком-либо разумном сотрудничестве не могло быть и речи. В то время как Клюге все время говорил о необходимости отхода, Гитлер бросал ему упрек, что тот готов отойти до самой польской границы. Гитлер спросил Клюге, используют ли русские крупные силы артиллерии и не является ли это причиной прорывов. Когда Клюге сказал, что прорывы осуществлялись главным образом танками и пехотой, Гитлер иронически заметил:

«Ведь в мировую войну мне неоднократно приходилось подолгу находиться под ураганным огнем. Однако войска, хоть и имели не более 10% своего боевого состава, все же удерживали свои позиции».

Клюге возразил, сказав, что речь идет не о мировой войне во Франции, а о войне в зимних условиях в России при температуре минус 20— 30° и что войска физически и морально истощены. Тогда Гитлер прервал разговор словами:

«Ну если так, то немецкой сухопутной армии придет конец».

Клюге, поняв, что Гитлер не откажется от своего приказа держаться, попытался воздействовать в этом смысле на Гальдера. Когда Гальдер выразил свое удивление тем, что командование группы армий так низко оценивает оборонительные возможности своих войск, Клюге бросил ему в ответ, что военное руководство, сидя за зеленым столом, тоже не может судить, как войска выглядят и как в действительности развивается обстановка. Но Гальдер все же считал требования войск преувеличенными. Гитлер в тот же день сообщил Клюге,

«что он со всеми господами пришел к единому мнению, которое особенно поддерживается генерал-полковником Гальдером. Он разделяет взгляд, что даже при угрозе прорыва не следует предпринимать отходных маневров в крупном масштабе... Опыт показывает, что обстановка может измениться в благоприятную сторону. Решающим является то, чтобы без ущерба для тактически оправданного отхода оборонять каждый населенный пункт и каждую пядь земли. Войска даже и сегодня чувствуют свое превосходство над русскими».

Однако, несмотря на все приказы войскам, которые в эти дни исходили от Гитлера и ОКХ с целью

«привития фанатической воли к защите территорий, на которых находятся войска... всеми самыми жесткими средствами»,

боевой и моральный дух немцев не улучшился. [279]

Для того чтобы убедить Клюге в необходимости держаться до прибытия резервов, Гитлер заявил о переброске на фронт нескольких соединений. Но обещанные Гитлером пополнения были недостаточны. С 1 декабря 1941 года по 31 марта 1942 года группа армий «Центр» получила всего только 180,4 тыс. человек, в том числе: в декабре— 40,8 тыс., в январе— только 19,1 тыс. человек, в феврале— 69,7 тыс. человек и в марте— 50,8 тыс. человек. За этот же период группа армий понесла следующие потери: в декабре— 103,6 тыс. человек, в январе— 144,9 тыс. человек, в феврале— 108,7 тыс. человек и в марте— 79,7 тыс. человек. Это означало, что потери группы армий, которые к 30 ноября составили 335,8 тыс. человек и едва были покрыты за счет пополнений, в последующие четыре месяца увеличились еще на 436,9 тыс. человек. Но Гитлер обещал, что с середины января в группу армий поступит пополнение в количестве 220 тыс. человек. Такими ложными обещаниями немецкое командование, отдававшее себе отчет в нереальности осуществления их, пыталось побудить войска к фанатическому сопротивлению.

2 января Клюге снова потребовал у Гитлера отвести 9-ю армию и часть других соединений группы армий. Попытки сделать твердым нового командующего группой армий не привели к желаемым результатам. Гитлер бушевал в ОКХ и обвинял руководство сухопутными силами в «парламентаризации» армии, в отсутствии строгой дисциплины в управлении войсками. Он высказал сомнение в том, обладают ли генералы мужеством принимать твердые решения. В конце концов Клюге не мог больше ничего добиться от Гитлера и стал говорить, как до него Бок, о кризисе доверия. Ежедневные разговоры с Гитлером и Гальдером, не приводившие ни к каким решениям, а с другой стороны, непрерывные требования командующих армиями и командиров корпусов о необходимости отвода их соединений под сильным натиском русских, подорвали нервы у Клюге. С грустью ему приходилось констатировать, что он не в состоянии убедить Гитлера в том, что русские располагают крупными силами, а это вынуждает его срочно отводить войска. [380]

Командир 43-го корпуса генерал пехоты Хейнрици докладывал, например, 5 января 1942 года, что

«...его со всех сторон осаждают вопросами о том, как следует действовать в сложившейся тяжелой обстановке, и что командиры полков, в том числе и самые усердные, находятся в состоянии смятения. Войска должны знать, что им предстоит...»

В середине декабря Гитлер снова послал па фронт генерал-майора Шмундта, который должен был передать командованию группы армий «Центр» обещание о новых пополнениях и внушить ему мысль удерживать занимаемые позиции. После того как Шмундт 9 января доложил Гитлеру о своих впечатлениях об обстановке на фронте и мнении командования группы армий и армий о необходимости в обязательном порядке отвести войска и перебросить на фронт подкрепления, Гитлер пришел к выводу, что управление всей группой армий находится под угрозой. Он решил, что необходимо лично воздействовать на Клюге, и вызвал его к себе в ставку. Там он снова заверил Клюге, что транспорты с подкреплением для фронта находятся в пути и что нужно приложить все силы к тому, чтобы остановить противника.

«Борьба за каждый день, за каждый час— залог успеха»,— говорил Гитлер.

Но так как Клюге по-прежнему оставался при своем мнении, фюрер попытался повлиять на него обещанием, что, если фронт будет удержан, все лавры победы пожнет он, Клюге.

Позднее Гитлер приписал эту славу себе:

«Это были дни, которые истрепали мне нервы. Почти все оказались несостоятельными, вплоть до тех немногочисленных людей, которые продолжали вместе со мной сражаться. И день и ночь я вынужден был думать о том, что сделать, что может произойти, как заткнуть ту или иную брешь. Мне стало ясно, что отступать— значило бы испытать на себе судьбу Наполеона. Тому, что мы выстояли в эту зиму... мы обязаны храбрости солдат на фронте и моей твердой воле».

Однако командующий группой армий «Центр» продолжал упорно бороться за разрешение отвести свои войска. Знание фактического положения дел на фронте заставляло его противодействовать взглядам Гитлера, который не хотел отступиться от своего приказа оборонять каждую пядь земли.

Расширение целей русского контрнаступления. Объяснение тому, что немецкий фронт вообще держался, следует искать прежде всего в просчетах русского командования. [281] Первоначальный план Ставки разбить немецкие танковые соединения севернее и южнее Москвы в ходе успешно развивавшегося контрнаступления был быстро скорректирован. Когда Жуков увидел, что немецкие войска отходят быстрее, чем он предполагал, он решил своими силами ударить вслед отступающим{323}. Но командиры дивизий и командующие армиями не были готовы быстро и решительно развить достигнутый успех, продолжали атаковать противника с фронта, недостаточно энергично вели преследование отходящих соединений Бока. Тогда Жуков отдал 9 декабря приказ, в котором категорически: запретил своим подчиненным командирам вести фронтальные атаки{324}. Он требовал обходить противника ударными подвижными группами, создаваемыми из лыжных ж кавалерийских частей, наносить ему удары с тыла, нарушая его коммуникации. Но недостаточный опыт его войск в ведении наступления, а подчас и полное отсутствие боевого опыта и недостаток вооружения и снаряжения— все это привело к тому, что поначалу в действиях русских командиров среднего и низшего звена никаких сдвигов не произошло. В директиве от 14 декабря: Жуков снова потребовал более быстрого наступления своих войск и дал для этого необходимые тактические указания. Однако на следующий день на трех ведущих наступление фронтах была объявлена передышка{325}, чтобы перегруппировать силы и подготовиться для дальнейшего [282] удара в глубину{326}. Б связи о этим в подчинение Калининского фронта 16 декабря была передана 30-я армия, действовавшая ранее на Западном фронте, а 22 декабря вновь сформированная 39-я армия. Сталин планировал, что Конев вне зависимости от операций на других фронтах предпримет наступление на участке немецкой 9-й армии с задачей, нанося главный удар с севера, окружить ее и уничтожить. Для этого 22, 29 и 39-я армии должны были наступать с севера через Старицу до Ржева, а 31-я и 30-я армии в направлении на север и северо-запад. 30-я армия получила задачу глубоко вклиниться в западном направлении, чтобы отрезать 9-й армии пути отхода.

На южном крыле наступающей группировки был восстановлен бывший Брянский фронт под командованием Я. Т. Черевиченко{327}. В его состав вошли 3-я, 13-я и вновь введенная в бой 61-я армии. 17 декабря советские войска возобновили контрнаступление с целью оттеснить немецкие соединения. В тот же день начальник Генерального штаба Шапошников позвонил, по телефону командующему 50-й армией генералу Болдину и приказал по возможности быстрее овладеть Калугой. Ввиду своего географического положения этот город являлся крупным узлом коммуникаций и поэтому играл решающую роль в обеспечении дальнейшего наступления Западного фронта. Жуков в этот же день детально обсудил с Болдиным план наступления и обратил его внимание на то, что одновременно с 50-й армией будет наступать в западном направлении и 49-я армия, которая до сих пор вела только сковывающие бои. Болдин немедленно выслал передовой отряд, усилив его танками, и поставил перед ним задачу, используя бреши в обороне противника западнее Тулы, двигаться на Калугу и овладеть ею. Пройдя по немецким тылам, эта ударная группа 21 декабря вышла к Калуге, атаковала полностью застигнутые врасплох части 137-й пехотной и 20-й танковой дивизии и частично [283] овладела городом. И несмотря на то что немецким соединениям удалось тотчас же окружить эту ударную группировку (наступающие соединения 49-й армии не могли достаточно быстро следовать за соединениями 50-й армии), несмотря на то что Гитлер делал все возможное, чтобы удержать город, было очевидно, что немецким войскам с этой задачей не справиться. 30 декабря Калуга была окончательно сдана.

В результате этого удара русских соединений на стыке между 2-й танковой и 4-й армиями внутренние фланги этих армий оказались открытыми. Противнику удалось прорваться в глубину расположения войск группы армий.

Группе Гудериана повезло, что русское командование осуществило прорыв в северо-западном направлении на Калугу, а не на Орел, так как этот город в это время почти не был подготовлен к обороне. Взятие Орла Красной Армией означало бы безусловный разгром армий Гудериана.

20 декабря Ставка приняла решение не только отбросить на запад группу армий «Центр», но и силами Калининского и Брянского фронтов обойти ее с флангов, чтобы окружить и уничтожить. Эта задача была Сталину так же не по силам, как Гитлеру окружение Москвы. Сталин, введенный в заблуждение первоначальными успехами контрнаступления, допустил здесь такую же ошибку, как и его противник: он недооценил силу сопротивления немецких соединений и переоценил собственные силы. Сталин ставил перед войсками слишком далеко идущие цели, не обеспечивая их достижения должной подготовкой, поэтому уже с самого начала операция была обречена на неудачу{328}. [284]

Кризис на северном крыле группы армий «Центр».

В то время как 9-я армия успешно отражала на рубеже Старица непрерывные удары соединений Калининского фронта и была вынуждена только своим правым флангом отойти под натиском 30-й армии Лелюшенко, 26 декабря вновь введенная в бой русская 39-я армия начала атаковать ее левый фланг и в нескольких местах прорвала фронт. Это создало угрозу оперативного прорыва и на северном крыле всей группы армий. Конев имел задачу пробиться к Вязьме, чтобы совместно с соединениями правого крыла Западного фронта окружить немецкую 9-ю армию и 3-ю и 4-ю танковые группы и уничтожить их. Командование 9-й армии доложило, что соединения армии настолько измотаны и изнурены, что не в состоянии больше вести упорную оборону, и просило разрешения отвести войска на так называемый «кенигсбергский рубеж» от Волжского водохранилища через Ржев, Гжатск. Но командование группы армий отклонило эту просьбу, так как отход этой армии повлек бы за собой также отход 3-й и 4-й танковых групп, которые к этому времени еще могли отбивать русские атаки, а отойти не смогли бы ввиду снежных заносов и недостатка горючего.

На третьем этапе наступления правого крыла Западного фронта, несмотря на все усилия русских, им прорваться не удалось и ценой больших потерь немцы удерживали позиции в районе Рузы.

Вследствие снежных заносов с 25 декабря на фронт не доставлялись на протяжении нескольких дней горючее, боеприпасы и продовольствие. В журнале боевых действий 3-й танковой группы 27 декабря говорилось:

«Полковник Окснер, которому ОКХ поручило изучить обстановку, прибыл к начальнику тыла армии и после [285] беседы с ним пришел к такому выводу: не хватит никаких человеческих сил, чтобы выполнить предъявляемые требования. Начальник тыла армии подчеркнул, что достоин сожаления тот факт, что высшие командные инстанции мало проинформированы о положении дел со снабжением».

29 декабря главные силы оборонявшегося в районе Старицы 6-го армейского корпуса были разбиты соединениями русской 29-й армии. Ничего не дала попытка Гитлера исправить положение отстранением от должности командира корпуса генерала инженерных войск Отто Вильгельма Фюрстера и назначением вместо него генерала авиации Вольфрама фон Рихтгофена, который своими тенденциозными донесениями ввел Гитлера в заблуждение относительно обстановки в районе Старицы. За несколько часов до назначения на пост командира 6-го армейского корпуса Рихтгофен доложил Гитлеру, что, по данным воздушной разведки,

«различные населенные пункты, которые, по данным наземных войск, заняты противником, находятся еще в наших руках, что противник под контрударами панически отступает и что не видно русской кавалерии, якобы прорвавшейся в юго-восточном направлении. Командование 6-го корпуса ведет себя очень нервозно».

Несмотря на то что командование 6-м армейским корпусом принял Рихтгофен, 31 декабря русские разгромили корпус и, развивая успех, устремились на Ржев. Тем не менее Гитлер продолжал настаивать на своем приказе держаться. После горячих споров, в которых Клюге доказывал Гитлеру необходимость отхода 9-й армии, ему удалось добиться разрешения на вынужденный противником отход. Командование 9-й армии с огромным облегчением приняло это решение, но уже 2 января поняло, что обманулось в своих надеждах. Гитлер, считавший, что все трудности на участке фронта 9-й армии объясняются пребыванием войск в опасных мечтах о тыловой позиции, 2 января 1942 года отдал 9-й армии приказ, невзирая на опасность охвата, прорывов линии фронта и так далее, не отступать ни шагу назад. Но к этому времени русской 39-й армии удалось прорваться западнее Ржева и создать угрозу захвата Сычевки. Командир 27-го армейского корпуса генерал-лейтенант Эккард фон Габленц, не в силах больше нести ответственность за уничтожение подчиненных ему войск в связи с выполнением [286] приказа держаться, демонстративно отказался от своего поста. Теперь всей 9-й армии нужно было изыскать возможность ликвидировать прорыв русских и восстановить фронт.

1-й гвардейский кавалерийский корпус Белова 31 декабря подошел на расстояние 8 км к Юхнову и поставил под угрозу пути подвоза 4-й армии. Днем позже русским войскам удалось овладеть Малоярославцем и развить прорыв в районе Боровска. Белову не удалось с ходу взять Юхнов, однако наступление его корпуса поставило под серьезную угрозу всю немецкую 4-ю армию, так как: через Юхнов проходило шоссе— главная артерия снабжения армии.

Ударная группа из пяти стрелковых дивизий 33-й и 43-й армий прорвала оборону в полосе 15-й пехотной дивизии и вынудила ее отойти. Это произошло 30 декабря. На приказ Гитлера о том, что 15-я пехотная дивизия обязана удержать занимаемые позиции, Клюге возразил:

«Состояние 15-й дивизии таково, что ей можно приказывать что угодно, но она больше не имеет сил».

Срочно предпринятые командованием 4-й армии оборонительные меры с целью задержать противника оказались, несмотря на личное вмешательство Гитлера{329}, требовавшего любой ценой удержать Боровск, безрезультатными. 66-й армейский корпус был вынужден отвести свои правофланговые соединения в юго-западном направлении. 3 января 1942 года противник овладел Боровском{330}. Для ликвидации прорыва Клюге передал 20-й армейский корпус в подчинение 4-й танковой армии{331}, которая, учитывая обстановку на участке 9-й армии, подготовилась к отходу в направлении на Гжатск. Так как 4-я армия была уже не в состоянии ликвидировать прорыв, 3 января 1942 года Гитлер возложил эту задачу на 4-ю танковую армию. Ей разрешалось отойти в западном направлении только в том случае, если удастся активными действиями восстановить линию фронта. Но снежные [287] бураны и мороз, доходивший до— 40°, чрезвычайно затрудняли передвижение соединений 4-й танковой армии, которой и без того было сложно вести оборону на слишком растянутом фронте. Передача 3-й танковой армии и 5-го армейского корпуса 9-й армии в подчинение 4-й танковой армии нисколько не облегчила положения Гёпнера. 6 января он был вынужден просить разрешения на отвод 20-го армейского корпуса, который находился под угрозой отсечения русскими соединениями, наступавшими на Верею. Клюге отклонил эту просьбу. Атаки частей 267-й пехотной дивизии с целью ликвидации бреши остались безуспешными. В то время как русское командование надеялось через брешь в районе Боровска бросить достаточное количество сил, чтобы пробиться к Вязьме и соединиться там с войсками Калининского фронта, наступавшими с севера, и с соединениями Белова, наступавшими с южного направления, ОКХ все еще продолжало верить, что русские находятся на пределе своих сил и что в ближайшее время напряжение спадет.

Гальдер и Гитлер неоднократно утверждали, что прибывшие массы русских войск должны будут в конце концов выдохнуться.

8 января русские дивизии, повернув на Верею, перерезали коммуникации 20-го армейского корпуса и создали угрозу его окружения. Единственный выход из сложившегося положения Гёпнер видел в немедленном отходе соединений корпуса.

Клюге не осмелился сам принять решение и тут же позвонил в ОКХ. После разговора с Гальдером он в 12.00 сообщил Гёпнеру, что решение об отходе 20-го корпуса еще не принято, но что Гальдер отправился к Гитлеру в целях выяснения этого вопроса. Одновременно Клюге попросил немедленно выделить из состава 4-й танковой армии некоторое количество сил для оказания поддержки 4-й армии. Этого Гёпнер понять не мог, ведь положение его войск также было опасным. Клюге дал ему указание подготовить 20-й корпус к отходу, ибо приказы на отход передаются очень быстро. Поэтому у Гёпнера сложилось впечатление, что отход— дело решенное. Он попытался сам дозвониться до Гальдера, чтобы лично у него узнать о сроках отхода корпуса, но все его попытки связаться с начальником щтаба ОКХ оказались тщетными. Тогда Гёпнер в 13.45 принял самостоятельное решение— вечером 8 января снять с позиций и отвести корпус, чтобы [288] сократить фронт обороны. В 18.55 он доложил о своем решении Клюге, но командующий группой армий заявил, что он не может одобрить его приказ. В 23.35 Гёпнер был поставлен в известность о том, что фюрер немедленно отстраняет его от должности.

После этого Гитлер распорядился о

«выдворении Гёпнера из армии со всеми вытекающими последствиями».

Фактически за Гёпнером осталось только право ношения формы. Против него не было возбуждено дело, и он не был предан военному суду. Новым командующим 4-й танковой армией стал генерал пехоты Рихард Руоф, который до этого был командиром 5-го армейского корпуса. Одновременно с ним в должность начальника штаба 4-й танковой армии вступил О. Реггигер, который сменил Шарля де Болье.

Командование 4-й армии, которое в течение целого дня, подобно Гёпнеру, добивалось разрешения на отвод своих войск, в 19.30 потребовало от Грейфенберга окончательно решить вопрос.

Гитлер, опасаясь, что 4-я армия также самовольно отойдет, был вынужден дать свое согласие. В 20.15 4-я армия получила разрешение отвести свои соединения. Однако кризис на всем участке фронта группы армий не ослабевал.

Трудности оперативного руководства у русского командования. Несмотря на все меры, принимаемые Гитлером, ОКХ и Клюге, группу армий нельзя было бы спасти, если бы ей противостоял сильный, умеющий использовать свои преимущества противник, который обладал бы опытом ведения операций такого масштаба. Ей помогло то, что русские соединения также понесли большие потери и что отсутствовало единое руководство всеми русскими фронтами, принимавшими участие в битве за Москву{332}.

После самостоятельного отхода на зимнюю позицию 2-й немецкой армии удалось, несмотря на осуществленный русскими прорыв обороны в районе Дрошково, оборудовать новый рубеж в излучине реки Трудка и воспрепятствовать прорыву русских в направлении на Орел. [289]

Соединения Брянского фронта настолько ослабли, что были вынуждены 1 января 1942 года приостановить свое наступление на рубеже Белев, Мценск, Верховье{333}. Наступавшие южнее части Юго-Западного фронта хотя и сумели в тот же день вклиниться в немецкую оборону на стыке войск группы армий «Центр» с 6-й армией группы армий «Юг», но 2-я армия в общем итоге с начала января сумела прочно удерживать свои позиции и у ее командования были основания сообщить, что армия с уверенностью может противостоять атакам, которые противник предпринимает имеющимися у него сейчас в наличии силами. Чтобы облегчить группе армий «Центр» управление войсками, Гитлер 12 января 1942 года решил передать 2-ю армию (без 35-го корпуса) в подчинение группы армий «Юг». 15 января после двухмесячного отпуска по болезни в армию вернулся ее командующий генерал-полковник Вейхс.

В то время как на этом участке фронта силы противника и его активность ослабли, в районе бреши между 2-й общевойсковой и 2-й танковой армиями возникла новая угроза, связанная с ударами оперативной группы Белова, овладевшей 28 декабря 1941 года Козельском и наступавшей в направлении на Юхнов, и с наступательными действиями 10-й армии Голикова. 27 декабря Голиков получил приказ передовыми отрядами захватить важный железнодорожный узел Сухиничи и одновременно вести усиленную разведку в направлении Кирова, чтобы перерезать железную дорогу Вязьма— Брянск и таким образом частично нарушить пути подвоза группы армий «Центр». Следовательно, объединения левого крыла Западного фронта (49, 50, 10 и 60-й армии, оперативная группа Белова), прорвавшие у реки Ока позиции противника на фронте 100 км, создали для группы армий «Центр» угрозу разрыва ее жизненной артерии. Пока 10-я армия с 27 по 31 декабря вела бои за Белев, являвшийся опорным пунктом обороны на рубеже реки Ока, и в конце концов сумела овладеть этим городом, Голиков бросил две свои дивизии на Сухиничи, чтобы отбить у немцев этот важный пункт. Гарнизон Сухиничей во главе с командиром 216-й пехотной дивизии генерал-майором фон Гильза, [290] сведенный в группу фон Гильза, состоял из двух батальонов 216-й пехотной дивизии, одного батальна 403-й охранной дивизии, одного батальона 56-й пехотной дивизии, маршевого и строительного батальонов, а также трех батарей.

29 декабря начались бои за Сухиничи, которые непрерывно продолжались до конца января. Русским соединениям не удалось штурмом овладеть городом. Понеся тяжелые потери, они вынуждены были ограничиться тем, что окружили Сухиничи. Гитлер, стремившийся доказать, насколько правильны были его постоянные приказы держаться, употребил весь свой авторитет на то, чтобы этот город оборонялся так же, как Альказар{334}. При этом он никак не реагировал на то, что войска Голикова, минуя Сухиничи, продвинулись в западном и юго-западном направлении и 6 января овладели Мещовском, 8 января— Мосальском, 9 января— Жиздрой и 11 января— Кировом и что 61-я армия грозила окружением 53-му армейскому корпусу, оборонявшемуся юго-западнее Белёва. Русские войска, действовавшие слишком несогласованно, не сумели взять Сухиничи.

2-я танковая армия, пытавшаяся использовать на этом участке фронта переброшенные с Запада 208-ю и 211-ю пехотные дивизии для прикрытия железной дороги Рославль— Брянск, получила от Гитлера приказ деблокировать Сухиничи, нанося удары по флангам 10-й армии. 16 января, перегруппировав свои силы и подтянув резервы, 2-я танковая армия начала силами 24-го танкового корпуса наступление через Жиздру на Сухиничи. Немецкие войска не встретили особенного сопротивления со стороны слабых по своему боевому составу соединений Голикова.

Наступление немцев было для Голикова полной неожиданностью, так как он не думал, что 2-я танковая армия в состоянии нанести такой контрудар. С начала наступления до 6 декабря армия Голикова не получила ни одного человека пополнения. Ее стрелковые полки имели в своем составе в среднем по 250 человек. В дивизиях не было боеприпасов, кроме того, они сильно растянулись по фронту, так что немцам удалось быстро пробить брешь в обороне. Голиков, который в письме к [291] Жукову от 5 января указывал на эту опасность, получил ответ, что до конца января пополнения не ожидается, транспортных батальонов вообще нет и что танки могут быть поставлены только после того, как будет снова занята дорога через Калугу. Бои продолжались до 24 января, когда немецкому 24-му танковому корпусу удалось установить связь с находившимися в окружении войсками.

Сталин, опасаясь нового контрудара немцев, перевел в район Сухиничей с северного фланга Западного фронта штаб 16-й армии во главе с Рокоссовским. В его задачу входило обеспечить управление войсками в районе Сухиничей и прикрыть фланг Западного фронта с западного и юго-западного направлений. Таким образом, хотя 28 января Сухиничи были окончательно сданы, все же немецким войскам удалось добиться значительного морального успеха. Наступление русских на участке фронта 2-й танковой армии также было приостановлено.

Не оставляет сомнений тот факт, что русское командование распылило силы 10-й и 61-й армий в районе Сухиничей и потеряло шанс сосредоточенным ударом осуществить прорыв слабо подготовленных оборонительных позиций на стыке между 4-й и 2-й танковыми армиями, чтобы затем двигаться на Юхнов или даже на Вязьму. Овладев немецкой позицией на реке Ока, русское командование должно было бы немедленно подтянуть новые силы, которые без особых трудностей могли бы перерезать шоссе в районе Юхнова и даже захватить Вязьму. Но к этому времени в распоряжении Западного фронта уже не было больше готовых к боевому использованию резервов.

1-й гвардейский кавалерийский корпус, который на 10 января имел в своем составе пять кавалерийских, две стрелковые дивизии, одну танковую бригаду и восемь отдельных частей, вследствие понесенных потерь к этому времени насчитывал 28 тыс. человек, 500 орудий и минометов и восемь танков Т-60{335}.

Сталин же считал, что для выполнения поставленной задачи 1-й гвардейский кавалерийский корпус и 50-я армия располагают достаточным количеством сил и что остальные русские соединения, действующие в полосе прорыва, могут перейти к обороне. В результате плохо [292] организованного оперативного руководства у русских, когда командующие армиями оставались подчас в неведении относительно намерений вышестоящих штабов, немецким соединениям, поспешно стянутым для отражения удара, удалось упредить опасность глубокого оперативного прорыва и полного раскола группы армий на стыке между 4-й и 2-й танковыми армиями и оборудовать новый оборонительный рубеж{336}.

Перед началом наступления Голиков не был сориентирован Жуковым ни об общем замысле, ни о задачах соседних армий, ни о своих последующих задачах. Он и в январе не знал обстановку западнее Москвы. Информацию о замыслах взаимодействующих с ним 61-й армии и кавалерийского корпуса Белова он получал в частном порядке{337}.

Возникает вопрос, почему русское командование не использовало предоставлявшиеся ему конкретные возможности, а преследовало какие-то цели, которых ему в конце концов не удалось добиться.

4. «Генеральное наступление Красной Армии» в январе 1942 года

Новый оперативный план Сталина. Сталин, которому удалось отвести огромную опасность, нависшую над советской столицей, и к концу декабря оттеснить немецкие [293] войска местами до 250 км в западном направлении, который в операциях под Тихвином и Ростовом также добился успеха, хотя и более ограниченного, чем под Москвой, надеялся в конце декабря собрать свои силы для разгрома всей немецкой армии на Восточном фронте. Страх за Москву отступил, снова открылись школы, кинотеатры, театры, настроение у русского населения улучшилось.

Русские солдаты, окрыленные успехами, хотя и доставшимися им дорогой ценой, почувствовали свое превосходство над противником, и это Сталин стремился использовать. Однако он, как и Гитлер, переоценил боеспособность своих войск и недооценил силу сопротивления немецких соединений{338}. Он не прислушался к мнениям командующих фронтами, которые ежедневно вынуждены были отмечать, что немецкие соединения из страха быть отрезанными и окруженными бьются не на жизнь, а на смерть и что, укрепившись на своих оборонительных позициях, они способны оказывать более упорное сопротивление. Кроме того, командующие фронтами хорошо знали, как обеспечены их войска людьми и техникой, а также каковы трудности в управлении войсками.

Оперативный замысел русского Верховного Главнокомандования состоял в том, чтобы силами Брянского фронта нанести удар в направлении на Орел, обойти противника в районе Болхова с севера{339}. Жукову надлежало силами ударной группировки левого крыла своего фронта к 11 января разгромить немецкие соединения в районе Мосальска и Юхнова и тотчас же двигаться в направлении на Вязьму, чтобы соединиться там с наступающими с севера войсками Калининского фронта. В результате должен был образоваться громадный котел, в котором могли быть разгромлены главные силы группы армий «Центр». Для того чтобы расчленить группировку [294] в этом котле, 20-я армия получила задачу прорвать немецкую оборону на правом фланге Западного фронта, в районе Волоколамска, и наступать в направлении на Гжатск, в то время как Калининский фронт одной своей группировкой должен был нанести удар противнику в районе Ржева, а другой— двигаться на Вязьму с целью соединиться там с войсками Жукова. Одновременно этой группировке надлежало перерезать железную дорогу Минск— Вязьма и тем самым поставить под угрозу пути подвоза группы армий «Центр». Северо-Западный фронт имел задачу силами двух ударных армий во взаимодействии с Калининским фронтом вести наступление через Торопец, Велиж до Рудни, чтобы отрезать противнику пути отхода западнее Смоленска.

5 января 1942 года Сталин созвал в Москве Военный совет, в состав которого входил также и Жуков, с целью обсудить план дальнейших операций против немцев. Он считал, что, несмотря на потери, которые Красной Армии пришлось понести, настал момент перейти в генеральное наступление на всем протяжении фронта от Ленинграда до Ростова{340}.

Группы армий «Север» и «Юг», которые, подобно немецким войскам под Москвой, не были ни оснащены, ни подготовлены для ведения боев в зимних условиях, предполагалось также оттеснить на запад, а группу армий «Центр»— окружить и окончательно разгромить.

Подготовка к этим операциям началась еще за две недели до созыва Военного совета{341}. [295]

Развертывание 3-й ударной армии под командованием генерал-лейтенанта Пуркаева и 4-й ударной армии под командованием генерал-полковника Еременко, ранее командовавшего Брянским фронтом, началось в последние дни декабря и, поскольку оно велось без маскировки днем и ночью, стало известно немецкому командованию. В частности, в сводке штаба группы армий «Центр» 25 декабря 1941 года говорилось:

«...шоссе Клин— Калинин— Торжок: 1200 машин движутся плотной колонной в направлении на Торжок. На шоссе Боровичи— Вышний Волочек большие колонны машин... В Торжке сосредоточение техники и интенсивное движение на всех примыкающих дорогах».

Еще в конце декабря Жуков надеялся, что сможет получить одну армию для Калининского фронта, одну армию для Брянского фронта и две армии для Западного фронта, чтобы восстановить положение, которое существовало перед началом операции «Тайфун».

Однако 7 января 1942 года во все фронты поступили новые приказы Сталина о генеральном наступлении Красной Армии{342}.

Но этот широкий план, имевший цель окружить группу армий «Центр», был нереален и слишком мало учитывал соотношение сил между наступающими и обороняющимися{343}. Фронты и армии, которые в большинстве [296] своем уже больше месяца непрерывно вели наступательные бои, не получая достаточного пополнения, были не в состоянии развить достигнутый успех, так как не располагали резервами. Все имевшиеся пополнения Сталин распылил по всему советско-германскому фронту и тем самым в конце концов помешал достижению полного успеха операции, относительно хорошо начатой под Москвой. Свежие, но не имевшие боевого опыта соединения были только в распоряжении 3-й и 4-й ударных армий, которым, однако, пришлось вести наступление по сильно заболоченной и лесистой местности, вдали от путей подвоза, почти не имея возможности развернуть свои силы для удара по немногочисленным на этом участке фронта немецким войскам.

Еременко отмечает, что войскам его армии, чтобы продвигаться вперед, приходилось на каждом километре валить до тысячи деревьев. Тяжелое вооружение и обозы едва могли следовать за войсками.

Борьба на центральном участке фронта группы армий «Центр».

5 января 1942 года русские войска во взаимодействии с соединениями, наносившими удар через Боровск на Верею, а также в южном направлении, начали наступление на Медынь и с севера обошли немецкий 57-й армейский корпус. С 8 января{345} начались бои за Медынь, [297] а наступление соединений Белова через Мосальск в направлении автострады создало угрозу окружения 4-й армии. Генерал Людвиг Кюблер видел единственный выход из сложившегося положения в отходе на всем фронте. Жуков, считавший, что для захвата Юхнова силы 1-го гвардейского кавалерийского корпуса слишком недостаточны, 10 января отдал Белову приказ, минуя Мосальск, наступать в направлении на Вязьму, чтобы соединиться с наступающим с севера 11-м кавалерийским корпусом Калининского фронта. Удар на Юхнов должен был осуществляться силами 50-й армии с юга, силами 49-й армии с востока и силами 43-й армии с северо-востока. 43-я армия, продвигаясь из района Боровска все глубже в немецкие тылы, атаковала Медынь, которую Гитлер, подобно Сухиничам, приказал оборонять, как Альказар.

В то время как немецкие войска с трудом отбивали атаки русских в районе Медыни, всего в 5 км от передовой в тыловом районе находились хорошо оборудованные, господствовавшие над местностью позиции на восточном берегу реки Шаня, которые войска не имели права занять. Опасаясь, что противник в случае захвата Медыни отрежет пути отхода немецким войскам и сможет двигаться по шоссе в направлении на Юхнов, Кюблер снова стал настаивать на том, чтобы оставить город и занять позиции на реке Шаня.

«За всю свою жизнь мне едва ли приходилось говорить с такой убежденностью... Мы не можем открывать противнику дорогу в тыл. Я должен все бросить на чашу весов, ничего другого не остается, как оставить город. Медынь и так обречена, но в одном случае придется смириться с потерей большей части гарнизона, а в другом можно обойтись без потерь».

После долгих переговоров Клюге все же удалось добиться от Гитлера разрешения на отход 4-й армии на укрепленный рубеж по реке Шаня. Благодаря этому армия смогла снова обрести боевой дух.

Отмена приказа держаться. Глубокий прорыв, осуществленный русскими войсками в районе Ржева, предпринимаемые с 10 января соединениями правого фланга Западного фронта сильные удары против 3-й и 4-й танковых армий и совершенные 12 января прорывы в районе {298}Волоколамска, а также невозможность ликвидировать брешь в районе Боровск, Верея показали наконец Гитлеру, что крушение всей обороны группы армий «Центр» является лишь вопросом времени.

Прорвавшаяся западнее Ржева русская 39-я армия 10 января своими передовыми частями достигла района Сычевки и в тот же день вышла на шоссе Ржев— Великие Луки. Кроме того, 29-я армия непрерывно атаковала упорно оборонявшийся немцами Ржев. Штаб 9-й армии, чтобы не попасть в окружение, 12 января переместился в Вязьму{346}. Прорыв русской 20-й армии на участке 5-го армейского корпуса (3-й танковой армии) приостановить было невозможно. Генерал Рейнгардт докладывал 12 января,

«что, если сверху не последует приказ об отходе, он будет вынужден сам отдать такой приказ. Нельзя нести ответственность за сохранение настоящего рубежа без боеприпасов и продовольствия».

Требования Клюге, донесения о потерях и случаях обморожения{347} и трудности, связанные со своевременной переброской на фронт достаточного количества резервов,- все это поставило вопрос о необходимости отвода войск по всей линии фронта группы армий. Сильные снегопады в январе парализовали железные дороги. 26 января Гальдер говорил о катастрофическом положении с транспортом. В ежедневных переговорах с руководством Клюге приходилось добиваться отвода войск на отдельных участках фронта. 12 января он осуществил отвод правофланговых соединений 4-й танковой армии, 13 января— отвод [299] соединений 4-й армии, а 14 января — отвод 3-й танковой армии на новые позиции, сократив фронт обороны. 15 января 1942 года командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Риттер фон Лееб подал рапорт об отставке, поскольку ему было запрещено где-либо отводить войска. У командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала фон Рейхенау случилось кровоизлияние в мозг, и он вышел из строя. Командующий 9-й армией генерал-полковник Штраус обратился к Клюге с просьбой о замене, так как считал невозможным далее выполнять поставленные перед армией задачи{348}. В связи со сложившейся обстановкой Клюге удалось в конце концов получить от Гитлера принципиальное согласие на отход войск по всей линии фронта. Таким образом, в результате борьбы, продолжавшейся больше месяца, руководству группы армий удалось наконец снова обрести известную свободу действий{349}. Это способствовало тому, что к концу января Восточный фронт стабилизировался.

15 января 1942 года Гитлер отдал следующий приказ:

«В связи с тем что не удалось ликвидировать прорыв противника севернее Медыни и западнее Ржева, командующему группой армий «Центр» разрешается отвести 4-ю армию, 4-ю и 3-ю танковые армии на рубеж восточнее Юхнова, восточнее Гжатска, восточнее Зубцова, севернее Ржева. При выборе нового рубежа обороны необходимо строго соблюдать требование о том, чтобы шоссейная дорога Юхнов— Гжатск— Зубцов— Ржев не попадала в зону воздействия противника».

Этот отход войск на зимнюю позицию при сокращении фронта обороны на 100 км Гитлер обусловил целым [300] рядом дополнительных требований. Во-первых, необходимо было наступательными действиями ликвидировать прорыв противника в районе Ржева и отрезать его ударные группы. Во-вторых, 4-я армия и 4-я танковая армия до отхода на зимнюю позицию должны были предпринять активные действия в целях ликвидации прорыва в районе Медыни. В-третьих, 4-й армии была поставлена задача обеспечить прикрытие шоссейной дороги Рославль— Юхнов, а 2-й танковой армии— задача деблокировать Сухиничи.

Чтобы высвободить резервы для этих операций, Гитлер позволил Клюге выровнять линию фронта 3-й танковой армии в районе Волоколамска, 4-й танковой армии в районе Рузы и 4-й армии юго-восточнее Юхнова. О том, насколько неприятна Гитлеру была необходимость считаться с требованиями фронтовой обстановки, свидетельствует последний абзац его приказа от 15 января 1942 года:

«В этой войне впервые мне пришлось отдать приказ об отходе войск на сравнительно большом участке фронта. Я надеюсь, что этот отход произойдет в достойной немецкой армии форме. Чувство превосходства над противником и фанатическая воля причинить ему максимальный ущерб должны возобладать в немецких войсках и во время отхода».

Общая стабилизация положения группы армий «Центр». Попытки 9-й армии закрыть брешь западнее Ржева не удались. После того как пост командующего 9-й армией занял генерал танковых войск Вальтер Модель, этому предприимчивому командиру удалось 21 января потеснить передовые части 39-й армии русских под Сычевкой. Свою роль сыграли большие потери 39-й армии и трудности в снабжении. Прорвавшиеся соединения смогли только в очень ограниченных масштабах развить достигнутый успех. Днем позже войска Моделя при поддержке 8-го авиакорпуса контратаковали западнее Ржева войска Калининского фронта, которые силами 29-й армии 17 января вели наступление в южном направлении на Вязьму. В ожесточенных боях, вызвавших большие потери с обеих сторон, немецкому командованию удалось восстановить 23 января связь между 23-м и 6-м армейскими корпусами и тем самым перерезать пути снабжения прорвавшихся в южном направлении сил русских. Так как удар немцев был для русского командования неожиданным и оно не могло изыскать резервы для нанесения контрудара, немцам удалось укрепить «мост» между [301] обоими корпусами. Все попытки соединений русских 29-й и 30-й армий восстановить пути подвоза были отражены. Немецкие войска удерживали занятые рубежи. Тем самым были созданы предпосылки для стабилизации линии фронта на северном участке группы армий «Центр». Хотя бои с целью окружения и уничтожения группировки русских войск затянулись до 20 февраля 1942 года, самая большая опасность, угрожавшая немцам на участке 9-й армии, в конце января была устранена.

Наступление войск Северо-Западного фронта, нанесших 9 января удар на стыке групп армий «Север» и «Центр» в направлении на Велиж и сумевших прорвать позиции немцев на фронте 100 км в районе Осташкова (16 января немцы оставили Андреаполь, а 21 января Торопец), было остановлено в районе Велижа быстро сосредоточенными здесь немецкими войсками.

Для обороны района Великие Луки, Велиж ОКХ использовало 83-ю пехотную дивизию, переброшенную с Запада, части 403-й охранной дивизии, два истребительных отряда и отдельные тыловые части под общим руководством штаба 59-го армейского корпуса. В начале февраля удалось дополнительно перебросить на этот участок 330-ю и 205-ю пехотные дивизии, а также еще два истребительных отряда.

4-я ударная армия, которая 22 января была подчинена Калининскому фронту, продвигалась по лесному массиву южнее Торопца очень медленно и не могла представлять серьезную опасность для немецких коммуникаций между Вязьмой и Смоленском. Наступательные операции 3-я и 4-я ударная армии в последние дни января вели без танков, в отрыве от главных сил фронта. Командование этих армий не располагало достаточными сведениями о противнике. До этого армиям пришлось пройти с боями по бездорожью около 250 км при температуре до— 40° и в условиях снежного покрова до 110 см. Не хватало продовольствия и боеприпасов. Поэтому ослабленным немецким войскам, которые были подчинены командованию 3-й танковой армии{350}, удалось наконец остановить наступление русских. [302] 15— 16 января 1942 года правофланговые объединения Западного фронта (1-я ударная, 20-я и 16-я армии) прорвали оборону немцев и тем самым нарушили планомерность отвода немецких 3-й и 4-й танковых армий на новые позиции. Когда возникла необходимость ввести в прорыв резервы, Сталин, обычно чересчур оптимистично оценивавший обстановку и считавший, что немецкие войска находятся при «последнем издыхании», приказал до 19 января снять с фронта 1-ю ударную армию и вывести ee в резерв Ставки в район Демянск, Старая Русса. Контрпредложения Жукова, доказывавшего, что в связи с этим полоса наступления 20-й армии увеличится вдвое и дальнейшее продвижение будет чрезвычайно затруднено, Сталин отверг. Учитывая развитие обстановки под Сухиничами, Жуков даже был вынужден 21 января снять часть сил 16-й армии и немедленно перебросить их на юг, чтобы отразить контрудар 2-й танковой армии{351}. Тем самым наступление правого фланга Западного фронта, после того как он продвинулся в январе на 40— 50 км, вследствие нехватки сил было прекращено и остановлено перед новой зимней позицией немцев. Прорыв в направлении Сычевки, осуществленный в 50 км западнее, а также попытка установить связь с войсками 39-й и 29-й армий, находившимися под Ржевом и стремившимися отрезать северный фланг немецких войск, не удались{352}.

Более успешными оказались действия русских войск севернее Медыни. Чтобы облегчить 33-й армии прорыв в направлении Вязьмы, с 18 по 21 января под населенными пунктами Знаменка и Желанье были использованы 250-й воздушно-десантный полк и два батальона 201-й воздушно-десантной бригады, которые должны были сковать немецкие войска с тыла и соединиться с частями 1-го гвардейского кавалерийского корпуса. 19 января Ставка приказала войскам 33-й армии прорываться в направлении на Вязьму и там соединиться с 1-м гвардейским и 11-м кавалерийским корпусами, а также с частями воздушно-десантных войск. 18 января соединения 33-й армии из района прорыва под Медынью продвинулись в направлении на Юхнов, подойдя к нему на расстояние 15 км. Попытки немецких 4-й общевойсковой и 4-й танковой армий остановить прорвавшегося противника путем контратак [303] были осложнены тем, что русские уже находились в тылу запланированных для 4-й армии зимних позиций. Гитлер, не желавший дать разрешение на отвод войск далее запланированных позиций, приказал командующему 4-й армией явиться к нему для доклада{353}. По мнению фюрера, Кюблер не был тем человеком, который мог справиться с кризисом. Поэтому он решил, что Кюблер будет находиться «в распоряжении ОКХ, пока не восстановит своего здоровья», и назначил новым командующим армией командира 43-го армейского корпуса генерала пехоты Хейнрици{354}. Одновременно был сменен и начальник штаба 4-й армии. Бывшего начальника штаба армии полковника Блюментрита, который получил звание генерала и был назначен 18 января обер-квартирмейстером в штаб сухопутных сил, сменил полковник генерального штаба Юлиус фон Вернут. Хейнрици, несмотря на энергичные действия, не смог выполнить отданный ранее Гитлером приказ о соединении с 4-й танковой армией в районе Чанского завода{355}. Несмотря на неоднократные контратаки, немецким войскам 26 января не удалось соединиться и воспрепятствовать продвижению на запад сильных группировок противника. Так как ни Хейнрици, ни командующий 4-й танковой армией генерал Руоф не видели возможности восстановить прорванный противником фронт восточнее Юхнова, Клюге решился после тщательного обсуждения этого вопроса с командующими армий отвести 4-ю армию примерно на 15— 20 км на запад и создать в районе Износки сплошной фронт обороны. Нанесение планировавшегося на 29 января контрудара в связи с погодными условиями и значительными трудностями перегруппировки сил было отложено до 3 февраля 1942 года. Хейнрици хотел сначала оставить Юхнов и отвести войска 4-й армии на рубеж Угры. Этому предложению Хейнрици соответствовало решение Клюге, который считал, что, если противник уже вышел значительными силами в тыл, целесообразно отвести всю 4-ю армию через Юхнов на Угру. Учитывая наличие противника в тылу, решение нужно [304] было принять очень быстро. Но Гитлер решительно воспротивился этому. Хейнрици был вынужден лично отправиться в Юхнов для организации контрудара и вскоре смог доложить, что перекинут «мост» на север к 4-й танковой армии, достигнут большой успех.

И все же положение 4-й армии оставалось критическим. В результате ударов 1-го гвардейского кавалерийского корпуса в районе шоссейной дороги эта жизненная артерия 4-й армии, начиная с 13 января, почти ежедневно нарушалась. Движение по шоссе могло осуществляться только при усиленной охране. Ослабленные части 40-го танкового корпуса в течение двух недель отражали попытки генерала Белова нарушить пути подвоза 4-й армии. Все это очень беспокоило командование 4-й армии и ОКХ. Страх перед действиями партизан, парашютистов и прорвавшихся через фронт отрядов кавалерии все больше усиливался.

В журнале боевых действий 4-й армии 19 января 1942 года отмечалось:

«Севернее лесничества Богородицкое создалась очень опасная обстановка из-за действий партизан и просочившихся в тыл подразделений русских регулярных войск. Противник продолжает выброску парашютистов. Строительные части и подразделения связи подверглись нападению и были разгромлены. Многие старосты казнены русскими».

Немецкие войска, которые должны были отражать удары русских одновременно с севера, востока и юга, чувствовали себя отрезанными от путей отхода, обеспечить которые можно было только вводом свежих сил. Но пополнения, несмотря на все обещания, поступали на фронт в совершенно недостаточном количестве. В то время как русским удалось к середине января пополнить свои войска 12 стрелковыми, одной кавалерийской дивизиями, пятью танковыми и пятью стрелковыми бригадами{356}, в группу армий «Центр» прибыли в [305] качестве пополнения 83-я пехотная дивизия 3-й танковой армии, 211-я пехотная дивизия 2-й танковой армии, 216-я пехотная дивизия, собранная из частей 9-й и 4-й общевойсковых и 2-й танковой армий, а также 246-я пехотная дивизия 9-й армии. До конца марта группе армий «Центр» были подчинены еще 205, 208, 330, 331, 328 и 342-я пехотные дивизии{357}. Хейнрици докладывал командованию группы армий «Центр», что

«все, от простых солдат до командиров дивизии, все время спрашивают, почему могущественная Германия не может поставить на фронт нужное количество пополнения».

По вопросу о пополнении Гальдер указывал, что для покрытия больших потребностей Восточного фронта в личном составе в распоряжении ОКХ имелось около 500 тыс. человек, считая возвратившихся в строй после излечения, переведенных из тыловых частей и подразделений на фронт и лиц, подлежавших призыву в связи с отменой брони. Гальдер при этом отмечал, что контингент призыва 1922 года, проходивших военное обучение, в основной своей массе предусмотрен как пополнение для проведения операций летом 1942 года.

К счастью для обороняющихся немецких войск, в это время иссякали силы и у русских. Командующий Западным фронтом был вынужден буквально выбивать у Ставки каждое противотанковое ружье, каждый пулемет, так как материальные резервы были израсходованы. Прежде всего не хватало боеприпасов. Жуков подсчитал, что он получил в январе для своих войск только 44% необходимого количества боеприпасов для артиллерии, только 2 %— для 50-мм минометов и 36%— для 120-мм минометов{358}. Реактивная артиллерия в связи с отсутствием боеприпасов была вообще снята с фронта.

При таком положении войска, конечно, не обладали большой ударной силой. В ночь с 25 на 26 января Белову наконец удалось прорваться главными силами кавалерийского корпуса через шоссе в долину рек Попольта и [306] Рессета, но его войска понесли очень большие потери. Из 28 тыс. человек, с которыми корпус начинал бой за шоссейную дорогу, к 7 февраля осталось только 6 тыс. человек, в том числе до 1500 раненых{359}. Естественно, прорыв на Вязьму такими силами не мог быть осуществлен. До конца января трем стрелковым дивизиям 33-й армии (113, 160 и 338-й) удалось в районе Износки прорваться па запад, но немецкое командование сумело создать оборону под Вязьмой и отразить удары русских. Наступавший на Вязьму с севера 11-й кавалерийский корпус Калининского фронта 26 января достиг шоссейной дороги западнее Вязьмы, но контрудары 5-й танковой и 208-й пехотной дивизий вынудили его отступить и перейти северо-восточнее Москвы к обороне. Попытки Сталина активизировать наступательные действия путем сосредоточения руководства всеми операциями западнее Москвы в руках Жукова{360} не увенчались успехом. В конце января 1942 года вследствие недостатка сил русское контрнаступление также выдохлось, как и немецкое наступление 5 декабря 1941 года{361}. После того как 4-й общевойсковой и 4-й танковой армиям удалось 3 февраля отрезать прорвавшиеся к Вязьме три дивизии 33-й армии и создать новый стабильный фронт, прорвавшиеся в тыл немцев советские войска оперативной угрозы уже не представляли.

Дальше