Глава 1. «Не правда ли, прекрасный вид?»

Моника Контер— юная армейская медсестра и младший лейтенант Барни Беннинг— артиллерийский офицер береговой батареи, стоя на террасе офицерского клуба Перл-Харбора, наблюдали, как снующие по гавани катера развозили моряков с берега на стоящие на якорях боевые корабли.

Моника и Барни были помолвлены, окружающая обстановка, казалось, полностью соответствовала их превосходному настроению. Вся прозаическая действительность— огромные эллинги, доки, башенные краны и все прочее оборудование гигантской военно-морской базы постепенно скрывалось в надвигающемся мраке ночи, дневная жара спадала и оставалось только то, что доставляло удовольствие: лунный свет... танцевальная музыка, лившаяся из дверей клуба... огни прожекторов кораблей Тихоокеанского флота, яркими линиями перекрестившими гавань во всех направлениях. Сегодня этих огней было больше, чем когда-либо.

В конце нынешней недели впервые после праздников 4 июля в гавани собрались все могучие линейные корабли Тихоокеанского флота Америки. Вообще-то они должны были находиться в море. Шесть линкоров предполагалось послать на учения в составе эскадры адмирала Пая, а три должны были сопровождать авианосное соединение адмирала Хелси. Но выход эскадры Пая почему-то был отложен, а Хелси ушел в море со специальным заданием, что вынудило его оставить линкоры сопровождения на базе. Незадолго до этого было получено секретное предупреждение из Вашингтона о возможности начала военных действий. В предупреждении говорилось, что ожидается удар Японии «по Филиппинам, Таиланду, полуострову Кра и, возможно, по Борнео». Поэтому соединение Хелси, построенное вокруг авианосца «Энтерпрайз», получило приказ срочно перебросить эскадрилью истребителей морской пехоты для усиления гарнизона атолла Уэйк. Линейные корабли понизили бы эскадренную скорость соединения с 30 до 17 узлов, и Хелси оставил их в гавани. Второй авианосец— «Лексингтон»— перебрасывал самолеты на атолл Мидуэй, а линкоры, считавшиеся слишком уязвимыми, чтобы выходить в открытое море без воздушного прикрытия, стояли в Перл-Харборе на безопасных якорных стоянках внутреннего рейда.

Из-за присутствия в гавани крупных боевых кораблей, в офицерском клубе было гораздо веселее, чем обычно. Когда Моника Контер и лейтенант Беннинг вернулись в зал и присоединились к группе своих друзей за столом, кто-то предложил позвонить лейтенанту Биллу Селивестру— их другу, находившемуся в восьми милях от клуба— в Гонолулу. Моника позвонила ему и шутливо отругала за то, что Билл скрывается от друзей. Это был обычный телефонный разговор в числе тысячи подобных, которыми молодые люди обмениваются по вечерам, а запомнился он только потому, что нынешняя ночь стала последней в жизни лейтенанта Селивестра.

В зале не смолкали шум и веселый смех офицеров, их жен, подруг и друзей. Настроение поддерживали вкусные блюда голландской кухни.

Было очень весело, но совсем не шикарно. Бар всегда закрывался в полночь. Репертуар оркестра несколько устарел— любимая у посетителей мелодия «Нежная Лейлани» была вещью четырехлетней давности. Интерьер зала был заурядный— хром, фанера и искусственная кожа— типичный для всех офицерских клубов, где бы они ни находились. Привлекала сюда дешевизна— доллар за обед из трех блюд— и, что самое главное, непринужденная дружеская атмосфера. Казалось, что все на флоте знали друг друга 6 декабря 1941 года.

В двенадцати милях от Перл-Харбора бригадный генерал Дарвард Вильсон— командир 24-й пехотной дивизии— наслаждался точно таким же вечером в офицерском клубе Шофильдских казарм. Здесь также казалось, что сегодня, на еженедельных субботних танцах, было веселее, чем обычно. Отчасти это казалось потому, что большинство подразделений 24-й и 25-й пехотных дивизий только что вернулись с долгих и тяжелых полевых учений. Отчасти же еще и потому, что в этот вечер выступала Энн Эцлер— «самая талантливая девушка, которую я когда-либо видел», как галантно отозвался о ней генерал Вильсон. Энн пела и танцевала не очень, конечно, профессионально, но все ее выступление доставляло искреннее удовольствие каждому из присутствующих, включая и генерал-лейтенанта Уолтера Шорта— командующего Гавайским Военным Округом.

Однако сегодня генерал Шорт опоздал на свой любимый концерт. Его перехватил телефонный звонок как раз в тот момент, когда он вместе с начальником разведки округа подполковником Кенделлом Филдером уже собирался выехать на концерт из своей квартиры на форту Шафтер, где располагался штаб округа. На проводе был начальник контрразведки округа подполковник Джордж Бикнелл. Бикнелл попросил Шорта подождать его: он должен сообщить нечто интересное и важное. Командующий сказал: «Хорошо, но побыстрее».

В 18.30 запыхавшийся Бикнелл прибыл на форт. Пока раздраженные и злые жены Шорта и Филдера ждали своих мужей в автомобиле, трое офицеров собрались в кабинете командующего. Подполковник Бикнелл ознакомил Шорта и Филдера с записью телефонного разговора, перехваченного за день до этого местным отделением ФБР. Речь шла о телефонном звонке из Токио от кого-то из газеты «Иомиури Синбун» к доктору Мотоказе Мори— зубному врачу и мужу корреспондентки одной из газет Гонолулу. Токио запросил сведения об обстановке: о самолетах, прожекторах, количестве моряков в городе, о погоде... и о цветах. «Нынешнее время,— ответил доктор Мори,— самое неудачное из всего года для цветов. Тем не менее гибискус и пойнзеция цветут именно теперь». Трое офицеров были сбиты с толку. Кому это понадобилось заказывать дорогой транстихоокеанский телефонный разговор только для того, чтобы поговорить о цветах? Но если это был код, то почему в разговоре так открыто говорилось о таких предметах, как самолеты и прожекторы? И вообще почему шпион пользовался телефоном? Что это все значит? Есть ли какая-нибудь связь между этим разговором и секретной телеграммой, недавно полученной из Вашингтона, предупреждающей, что «вооруженный конфликт может вспыхнуть в любой момент».

Пятнадцать минут... полчаса... почти час. Офицеры ломали голову и не могли придти к какому-либо определенному выводу. В итоге генерал Шорт высказал мнение, что подполковник Бикнелл является «слишком дотошным контрразведчиком». В любом случае они ничего не решат сегодня вечером. Все это необходимо обдумать более тщательно и снова обсудить завтра утром.

Было уже почти половина восьмого, когда генерал Шорт и подполковник Филдер присоединились к кипящим от возмущения женам и выехали в Шофильд, находившийся в 15 милях от форта Шафтер. От концерта офицеры не получили желаемого удовольствия. Они даже не заметили декоративных колонн, выполненных из лавы и перевитых гирляндами цветов и папоротников. Настолько их мысли были заняты другим.

Генерал Шорт выпил пару коктейлей— он никогда не пил ничего крепкого после обеда— и, сидя в зале, не мог отделаться от чувства тревоги. Это чувство было вызвано не только странным телефонным разговором доктора Мори. Генерал думал о боевой подготовке вверенных ему частей, о вооружении и снаряжении, которого катастрофически не хватало. Его тревожила также возможность японских диверсий. Недавно генералу было направлено секретное предупреждение о весьма реальной опасности: возможного восстания на Гавайях лиц японского происхождения. А таких было 157 905 человек и все они остро реагировали на любые действия Токио. Шорт немедленно предупредил подчиненных ему командиров о возможности диверсий. Были приняты все необходимые меры. В частности, на аэродромах самолеты были поставлены вплотную друг к другу на открытых стоянках— так их было легче охранять. О принятых мерах генерал доложил в Военное министерство в Вашингтоне, но страх перед японской «пятой колонной» сохранился. Диверсии— это был способ, которым страны Оси всегда наносили первый Удар.

В половине десятого Шорт и Филдер покинули офицерский клуб и поехали обратно на форт Шафтер. Когда они проезжали по горной дороге, весь ночной Перл-Харбор внезапно открылся перед ними во всем великолепии. Корабли Тихоокеанского флота, сияя огнями, время от времени прощупывали ночное небо прожекторами. На какой-то момент отступили все заботы дня и осталось только наслаждение прекрасной, безветренной ночью. «Не правда ли, прекрасный вид?— заметил генерал Шорт и задумчиво добавил:— И какая превосходная цель.»

В отличие от Шорта командующий Тихоокеанским флотом адмирал Хасбанд Киммел провел гораздо менее наполненный событиями вечер в Гонолулу. Он спокойно поужинал в отеле «Халекулани», возвышающемся над пляжем Уайкики непонятным сплавом красоты и уродства. Несколько высших офицеров флота жили в этом отеле вместе со своими женами, и сегодня адмирал Лири с супругой давали небольшой ужин, пригласив на него и командующего. Ужин проходил скучно. Настолько скучно, что две присутствующие на нем женщины в конце концов не выдержали и поднялись к себе, чтобы провести вечер более оживленно.

Адмирал Киммел ни в коей мере не мог считаться душою общества, особенно на званых обедах или ужинах. Суровый, резкий, прямолинейный— он целиком принадлежал службе. Его отдых в основном заключался в прогулках на свежем воздухе с офицерами своего штаба. Он не любил коктейли и прочие обычные увеселения. Моряк до мозга костей, он даже не принял новую форму цвета хаки, введенную недавно на флоте, заметив, что она «унижает достоинство моряков».

Адмирал был сложным в общении человеком, а занимаемая должность сделала его характер еще более тяжелым. При назначении на пост командующего Киммел обошел 32 адмиралов, имеющих на это большее право по старшинству. Он был безукоризненно вежлив с подчиненными, но в отношениях между ним и офицерами штаба всегда чувствовалась какая-то натянутость. Правда, такая должность, как командующий флотом, могла убить в любом человеке все, что не имеет отношения к службе. Дел было невпроворот. На флот поступали новые корабли, проходила модернизация старых; постоянно приходилось переучивать личный состав и обучать прибывающих новобранцев, разрабатывать различные планы возможных операций против Японии в случае военного конфликта.

Сегодня после обеда адмирал Киммел провел со своими штабными офицерами совещание по анализу обстановки. Японцы опять сменили свои шифры— уже второй раз за последний месяц. Куда-то исчезли все их авианосцы. Конечно, с другой стороны, японцы, вполне естественно, должны принять какие-то меры предосторожности в столь напряженный момент их отношений со Штатами, и исчезновение авианосцев могло ровным счетом ничего не значить— разведка флота теряла их уже, по меньшей мере, 12 раз за последние 6 месяцев. Оценка обстановки, проведенная как в Вашингтоне, так и в штабе Тихоокеанского флота, говорила, что если и произойдет какая-нибудь неожиданность, то скорее всего где-нибудь в юго-восточной Азии. Об угрозе Гавайским островам никто серьезно не думал. Чтобы у самого Киммела не болела голова по поводу обороны базы, эта задача была поставлена перед Армией и так называемым 14-м военно-морским округом, номинально подчиненным штабу флота, но, в действительности, совершенно самостоятельной организацией, которой командовал контр-адмирал Клэйд Блоч. Теоретически оборона базы была продумана досконально. Неделю назад, когда адмирал Киммел спросил начальника оперативного отдела штаба капитана 1-го ранга Чарлза Макмориса, есть ли какие-нибудь шансы внезапной атаки на Гонолулу, тот без колебаний ответил: «Никаких!»

Штабное совещание закончилось около трех часов. Адмирал Киммел вернулся к себе на квартиру и примерно в 17.45 спустился ужинать с адмиралом Лири. Пока адмиралы ужинали на террасе отеля под сенью ветвей огромного чайного дерева, шофер командующего ожидал в машине, отчаянно воюя с москитами. Дежурный администратор отеля Ричард Кимпбелл предложил шоферу войти в холл. Шофер ответил, что ему москиты совершенно не мешают. Просто скучно. Жаль, что он снял с машины радио. Было бы веселее.

Примерно в половине десятого адмирал встал из-за стола и отправился домой, где, выпив чай, лег в постель. Закончилась еще одна изнурительная неделя его службы. Завтра утром во время игры в гольф он планировал встретиться с генералом Шортом, чтобы договориться о некоторых совместных действиях в случае необходимости.

Большинство подчиненных Киммела вовсе и не думали следовать примеру своего командующего, то есть идти спать. Командир флотилии эскадренных миноносцев контр-адмирал Роберт Тобальд танцевал до полуночи в «Тихоокеанском клубе». Капитан 3-го ранга С. Айсквит— инженер-механик корабля-цели «Юта»— играл в карты в «Гавайском коммерческом клубе». Только что выпущенный из военно-морского училища в Аннаполисе лейтенант Виктор Делано провел очень приятный вечер в доме командующего 4-й дивизией линкоров вице-адмирала Уолтера Андерсона.

Матросы и старшины, солдаты и сержанты могли себе позволить еще более обширный выбор развлечений. Радист Фред Глезер из Перл-Харбора, сержант Джордж Гейгер с базы армейских бомбардировщиков Хикэм, две трети роты «М» 19-го пехотного полка из Шофилдских казарм, и тысячи других из различных флотских и армейских подразделений, разбросанных по всему острову Оаху, ринулись в Гонолулу на казенных автобусах, полуразвалившихся автомобилях и древних такси. Город предлагал самые разнообразные развлечения. Некоторые, подобно старшине Монтессор, ловили девочек в маленьких кафетериях на пляже Уайкики. Другие смотрели программу варьете «Танцующие ножки», но большинство просто шлялось по Отель-стрит, где в изобилии теснились уютные кабачки, аттракционы, игральные автоматы, парикмахерские, салоны массажа, фотоателье, киоски сувениров и многое другое, что предприимчивые жители Гонолулу могли придумать для развлечения и удовольствия военнослужащих. Музыка пианол-автоматов лилась из бара Билла Лейдера, ресторанов «Два Джека» и «Минт», кафе «Новая Эмма». Сверкала разноцветными огнями реклама на отелях «Райтц», «Рекс» и «Якорь». Слышались смех, шутки, морской жаргон. «Иногда вспыхивали случайные ссоры.

Береговой патруль прекратил драку между двумя матросами с крейсера «Гонолулу», задержал матроса с линкора «Калифорния», появившегося в городе с чужой увольнительной, арестовал матроса с базы гидроавиации Канэохе за пререкания, но в целом вечер прошел удивительно спокойно. Было всего пять случаев серьезного нарушения дисциплины.

Военная полиция также не перетрудилась. Было подобрано около 25 напившихся до бесчувствия солдат (из 42 952, находящихся на острове), которых отправили протрезвиться на гауптвахту форта Шафтер. В остальном ничего особенного.

Удивительно большое количество матросов и солдат осталось на кораблях и в частях. После наплыва в армию и на флот большого числа резервистов в моду вошли простые развлечения. В гарнизонном клубе авиабазы Хикэм рядовой Эд Эрмсон просматривал книгу Кларка Гейбла «Хонки Тонк» о хитростях восточной софистики. В больших новых казармах неподалеку старший сержант Чарльз Майбек слушал музыку Бенин Гудмена и Боба Кросби на своем новом фонографе. В Шофилде рядовой Алоиз Манушевский выпил немного пива в гарнизонном баре и большую часть вечера писал письма родным в Буффало.

В Перл-Харборе младший боцман Роберт Джонс провел вечер вместе с многими другими моряками в новом базовом матросском клубе. Это было место, где матросам и старшинам предоставлялись все виды отдыха: музыка, танцы, спортивные состязания, кегли, биллиард и, в известных границах, выпивка. Программой сегодняшнего вечера была «Боевая музыка»— финал конкурса на звание лучшего оркестра флота. После приветственного топота ног, свиста и аплодисментов присутствующих оркестры с линкоров «Пенсильвания» и «Теннесси», крейсеров «Детройт» и «Аргонна» начали демонстрировать свое искусство. Первое место досталось оркестру с линкора «Пенсильвания». Потом все присутствующие спели «Боже, храни Америку» и вечер завершился танцами. Когда в полночь возбужденная толпа моряков высыпала из клуба, многие еще пытались доказать, что оркестр линкора «Аризона»— который даже не дошел до финала— был, в действительности, самым лучшим из всех.

Люди возвращались на свои корабли и в расположение воинских частей. Бары на Отель-стрит закрывались, закончились танцы. Гасли огни. Строгие пуританские законы Гонолулу предписывали прекращение развлечений ровно в полночь. Кое-где еще темнели одинокие парочки влюбленных. Младший лейтенант Фред Фрогги сделал в эту ночь предложение Эвелине Дауэр и получил согласие. Лейтенант Уильям Хэслер с линкора «Вест-Вирджиния» не был так удачлив, но, к счастью, не потерял надежды. Ведь в дальнейшем любая женщина может и изменить свое решение. Лейтенант Беннинг отвез Монику Контер на аэродром Хикэм, где та служила. По дороге молодые люди обсуждали планы следующего воскресного дня: ленч, купание в море, поход в кино, ужин с друзьями.

Другая помолвленная пара— младший лейтенант Эверет Мэльколм и Марион Шаффер— ехали к дому девушки, находившемуся далеко в горах за Гонолулу. Проводив невесту до дома и договорившись встретиться с ней утром на площадке для гольфа, офицер поспешил обратно в Перл-Харбор. Было уже около двух часов ночи, когда Мэльколм понял, что не успевает к последнему катеру с его линкора «Аризона». Поэтому вместо того, чтобы ехать на пирс, лейтенант повернул машину к дому капитана Эмерсона. Старый капитан служил зубным врачом на «Аризоне» и его холостяцкая квартира была своего рода ночлежкой для молодых офицеров линейного корабля. Юного лейтенанта тепло встретил хозяин дома вместе с тремя офицерами, которые, сидя прямо на ковре, спорили по поводу 14 пунктов Вудро Вильсона, как будто больше говорить было не о чем. Слегка смущенный Мэльколм присоединился к компании и они продолжали спорить почти до трех часов ночи.

Единственным человеком, не нашедшим приюта, был радист Фред Глейзер. Он решил переночевать в своем автомобиле.

Лейтенант Кермит Тейлор тоже находился в автомобиле, но он ехал на дежурство в армейский информационный центр, недавно созданный на форту Шафтер. В этом центре молодой пилот должен был дежурить с четырех ночи до восьми утра в качестве офицера связи от истребительной авиации аэродрома Уиллер. Ведя машину по дороге к форту, Тейлор включил радио. Машина заполнилась нежными звуками гавайской музыки, передаваемой станцией Ки-Джи-Эм-Би.

В 320 милях к северу, в радиорубке японского авианосца «Акаги» капитан 2-го ранга Кандзиро Оно внимательно слушал ту же самую программу. Оно был начальником службы связи в штабе вице-адмирала Чуичи Нагумо— командующего огромным японским ударным соединением. Соединение, идущее полным ходом на юг через ночную тьму, состояло из 6 авианосцев, 2 линкоров, 3 крейсеров и 9 эсминцев. Адмирал Нагумо должен был нанести сокрушительный удар по американскому флоту в Перл-Харборе, и весь успех операции зависел от достижения внезапности. Адмирал считал, что если американцы что-либо заподозрят, их радио несомненно выдаст это.

Но никаких признаков тревоги не было. Радиорубку продолжали заполнять мягкие звуки гавайской мелодии, передаваемой с островов. Облегченно вздохнув, адмирал Нагумо откинулся в кресле: значит, можно надеяться, что длительная и тяжелая работа была проделана не напрасно.

Глава 2. «Мечты сбываются!»

Прошло десять месяцев с того дня, как адмирал Исороку Ямамото, командующий Объединенным флотом Японии, как бы между прочим заметил контр-адмиралу Такадзиро Ониси— начальнику штаба 11-го Воздушного флота: «Если начнется война с Соединенными Штатами, у нас нет никаких шансов ее выиграть, пока не будет уничтожен американский флот в гавайских водах».

Затем Ямамото приказал адмиралу Ониси изучить возможность внезапной атаки на Перл-Харбор. Ониси поручил разработку операции блестящему молодому пилоту капитану 2-го ранга Минору Генда, который возглавил в его штабе оперативный отдел. Через десять дней Генда доложил свои выводы: операция рискованна, но возможна.

Ямамото не нуждался в чьем-либо другом мнении. Он и несколько его ближайших помощников в глубокой тайне прорабатывали эту идею во всех подробностях, и в мае контр-адмирал Сигеру Фукудоме из Морского Генерального штаба, передавая начальнику штаба 1-го воздушного флота контр-адмиралу Рейносуке Кусака толстую секретную тетрадь, сказал: «Прочтите это». Кусака открыл тетрадь и тут же погрузился в массу всевозможных данных о Перл-Харборе. В тетради была голая статистика, но никакого оперативного плана. «Я хочу,— сказал Фукудоме,— чтобы этот план составили вы».

Задача казалась необъятной. Силы Соединенных Штатов выглядели гигантскими. Гавайи находились в тысячах миль от Японии. Там была целая сеть аэродромов: Хикэм, Уиллер, Эва, Канэохе, а возможно, еще и другие. Сама гавань Перл-Харбора была узкой и мелкой, что крайне затрудняло нападение на находящиеся там корабли. Но главное было в том, что вице-адмирал Чуичи Нагумо— командующий 1-м Воздушным флотом, который должен был возглавить набег на Гавайские острова, крайне неохотно взялся за это дело. И не удивительно, что Кусака как начальник штаба Нагумо, был далеко не в восторге от самой идеи операции.

«Не надо рассказывать мне о том, что в этой операции слишком много риска, как в карточной игре без козырей. Мне приходилось блефовать и в бридже, и в шоги,— мягко увещевал Ямамото адмирала Кусаку,— господин Кусака, я полностью согласен со всеми вашими аргументами, но Перл-Харбор— это моя идея и мне необходима ваша поддержка». Главная помощь, которую может ему оказать Кусака, подчеркнул адмирал Ямамото, это переубедить адмирала Нагумо.

Кусака продолжал работать над планом операции, и идея адмирала Ямамото постепенно начала приобретать реальные черты.

Между тем, капитан 2-го ранга Генда бился над проблемой авиационных торпед. Все лето он проводил сверхсекретные опыты во Внутреннем море, отрабатывая приемы сброса торпед на мелководье. К августу он перенес испытания на маленький островок Саеки, напоминающий по конфигурации побережья и глубине залива место стоянки линейных кораблей в центре Перл-Харбора. Испытания шли туго. Как ни менялись приемы сброса торпед, огромные, 800-килограммовые рыбы, подняв тучи ила, неизменно застревали на дне. Немногочисленные наблюдатели из штаба 1-го Воздушного флота сокрушенно покачивали головами...

Все подготовительные мероприятия проводились в обстановке чрезвычайной секретности. Однажды, в конце августа, лейтенант Тосио Хасимото— молодой пилот морской авиации, придя за какими-то документами в штаб своей авиагруппы, застал там нескольких адмиралов, склонившихся над картами острова Оаху. На всех картах красовался гриф «Совершенно секретно!», и лейтенант был страшно напуган своим вторжением. Никто ничего не сказал ему, но он понял, что случайно вторгся в какую-то страшную тайну.

В конце августа адмирал Ямамото решил наконец приоткрыть завесу тайны для нескольких избранных офицеров из своего ближайшего окружения. План операции был обсужден с начальником Главного морского штаба адмиралом Осами Нагано, а также с тринадцатью старшими офицерами, возглавлявшими различные отделы Главного морского штаба и штаба Объединенного флота. Затем, со 2 по 13 сентября, операция была «обкатана» на штабной игре в Военно-морском колледже.

Результаты игры оказались не очень обнадеживающими: атакующий флот «потерял» два авианосца, что подтвердило мнение адмирала Нагумо о большом риске проведения подобной операции. Предполагаемую потерю двух авианосцев Нагумо считал чрезмерной ценой за проблематическую победу. Офицеры Главного морского штаба поддержали его, высказав мнение, что наступление Японии в юго-восточной Азии может не вызвать вообще никакой реакции со стороны США, а если даже и вызовет, то желательно перехватить американский флот поближе к Японским островам, чем самим отправляться в неизвестность— куда-то за тысячи миль. Кроме того, адмирал Нагано выразил беспокойство по поводу штормовой погоды в декабре, когда намечалось проведение операции.

Но Ямамото продолжал настаивать на своем: если мы начнем наступление на юг, Америка не останется безучастным свидетелем... флот США представляет наибольшую опасность для Японии... самое лучшее время разгромить его одним ударом именно сейчас... к тому времени, когда Америка оправится от удара, Япония уже обеспечит себя всем необходимым для ведения длительной войны и сумеет удержать захваченное.

В итоге командующий Объединенным флотом сумел убедить всех и его точка зрения победила. 13 сентября Главный морской штаб выпустил специальную директиву, предусматривающую одновременно с вторжением в Малайю, на Филиппины и в голландскую Ост-Индию (Индонезию) нанесение сокрушительного удара по американскому флоту в Перл-Харборе.

Один за другим все новые и новые офицеры флота втягивались в работу по подготовке к нанесению внезапного удара по американскому флоту. Блистательный морской летчик капитан 2-го ранга Мицуо Футида был весьма удивлен, получив предписание вернуться для дальнейшего прохождения службы на авианосец «Акаги». Службу на авианосце молодой офицер оставил год назад, поступив в Военно-морскую Академию. Прибыв на корабль, Футида был еще более удивлен, узнав, что назначен командиром всех авиагрупп шести авианосцев 1-го Воздушного флота. Капитан 2-го ранга Генда— приятель Футиды и его однокашник по военно-морскому училищу— успокоил своего сослуживца: «Не волнуйся. Мы хотим, чтобы ты вел наши самолеты в случае необходимости атаковать Перл-Харбор».

Отобрав около сотни опытнейших пилотов, в число которых входил и капитан-лейтенант Ешио Сига, адмирал Ямамото, взяв с офицеров клятву хранить тайну, лично посвятил их в свой план, призвав приложить максимум усилий для его выполнения.

Между тем, проблема авиаторпед так и оставалась нерешенной. Затеянные Гендой опыты продолжались, но не давали никаких положительных результатов. Торпеды постоянно зарывались в ил морского дна. Капитан 2-го ранга Футида стал уже сильно сомневаться: удастся ли их вообще использовать при нападении. Но Генда был упорен, и в начале ноября им улыбнулась удача: простые деревянные стабилизаторы, укрепленные на корпусе торпеды, решили проблему. Теперь торпеды можно было использовать даже на 17-метровой глубине гавани Перл-Харбора.

В то же время другие пилоты отрабатывали тактику поражения кораблей авиабомбами, так как никто кроме Генды не был так всецело предан торпедам. Более того, детальная разведывательная информация, исходившая от генерального консула Японии в Гонолулу, говорила, что американские линкоры часто швартуются лагом друг к другу, и торпеды не смогут поразить корабль, находящийся на внутренней стороне между другим линкором и стенкой. Оказалось, однако, что в распоряжении авиации нет бомб, способных пробить могучую броню кораблей американского флота. Но практичные работники материально-технической службы флота нашли выход: к обычным 16-дюймовым бронебойным снарядам были приделаны стабилизаторы, превратившие их в мощные авиабомбы. Испытания превзошли все ожидания. Не возникало сомнения, что такие бомбы пробьют любую броню.

Пока летчики отрабатывали тактические приемы, а изобретатели выдумывали свои чудо-новинки, адмирал Кусака вел невидимую войну с бюрократами Морского министерства. В течение октября адмирал несколько раз вылетал в Токио, чтобы убедить министерство передать в распоряжение 1-го Воздушного флота восемь танкеров, не раскрывая при этом тайны операции. Чиновники-бюрократы в Токио никак не могли взять в толк: зачем Кусаке необходимо восемь танкеров, когда ему вполне хватает и шести. Но Кусака знал: если Ударное соединение не будет располагать восемью танкерами, придется идти в бой с четырьмя авианосцами вместо шести. Однако Министерство сопротивлялось до последнего и потребовалось несколько недель, чтобы получить дополнительные танкеры и не раскрыть для чего они понадобились.

Самый молодой капитан 3-го ранга в японском флоте— тридцатитрехлетний Сугуру Судзуки— получил тем временем более интересное задание. В конце октября он совершил на борту японского лайнера «Taйo-Мару» интересное и полезное путешествие на Гавайские острова. Направляясь в Гонолулу, лайнер шел гораздо севернее, чем обычно, пройдя сначала между Алеутами и Мидуэем, а затем повернув на юг к Гавайским островам— точно по курсу, который планировался для ударного соединения адмирала Нагумо, чтобы избежать преждевременного обнаружения.

Во время путешествия капитан 3-го ранга Судзуки не сидел сложа руки. Он тщательно фиксировал данные о направлении и силе ветра, атмосферном давлении, количестве обнаруженных кораблей. Могут ли разведывательные самолеты взлетать в этом районе с корабельных катапульт? Могут. Возможно ли в условиях этого района дозаправить корабли топливом? Возможно. Во время путешествия Судзуки не заметил ни одного корабля. В Гонолулу капитан 3-го ранга Судзуки провел очень загруженную неделю. От случайных визитеров на лайнер он узнал, что американский флот больше не использует якорную стоянку Лахаина, как это практиковалось ранее. Судзуки проверил эту информацию, тщательно осмотрев всю инфраструктуру острова Оаху, облетев все американские базы на нанятом частном самолете 21 октября. Самолет, взлетевший с частного аэродрома Джона Роджерса, обслуживал прибывающих на остров туристов. Судзуки сделал несколько интересных снимков Перл-Харбора с воздуха. Пассажирам это не возбранялось.

Вернувшись в Токио, Судзуки сравнил свою информацию с информацией другого капитана 3-го ранга— Тосихида Маедзима, побывавшего на Гавайях в интересах командования японского подводного флота.

Далее события начали разворачиваться стремительно. 3 ноября план нападения был утвержден адмиралом Нагано... 5 ноября Объединенный флот издал совершенно секретный приказ № 1 о нападении на Перл-Харбор... 7 ноября адмирал Нагумо был официально назначен командующим Ударного соединения, сформированного для выполнения приказа № 1.

В этот же день адмирал Ямамото окончательно установил и дату нападения— 8 декабря (в воскресенье 7 декабря по Гавайскому времени). Для подобного решения было несколько причин: выгодная фаза Луны... лучшая координация по времени с вторжением в Малайю и на Филиппины ... большие шансы поймать корабли в состоянии низкой боевой готовности со значительным процентом личного состава в увольнении на берегу. Воскресенье!

Еще несколько человек пришлось посвятить в тайну задуманного нападения. Одним из них оказался пожилой интендантский офицер капитан 2-го ранга Шиничи Шимуцу, которому адмирал Кусака конфиденциально рассказал о плане операции, попросив добыть для личного состава кораблей зимнее обмундирование, не привлекая к этому ненужного внимания. Это было не просто, поскольку весь флот снабжался с учетом будущих действий в тропиках. Запрос на зимнее обмундирование вызвал бы удивленные вопросы в интендантстве. Капитан 2-го ранга Шимуцу нашел мудрое решение: он подал заявку и на летнее, и на зимнее обмундирование, мотивируя это тем фактом, что в случае войны никогда нельзя сказать с уверенностью, где окажешься в конце концов: на севере или на юге. Погрузив все добытое на пароход «Хоко-Мару», Шимуцу 15 ноября вышел в море. Уйдя из видимости берегов, он приказал изменить курс на север, направляя судно в бухту Танкан на безлюдных, засыпанных снегом Курильских островах, выбранных в качестве секретного места рандеву Ударного соединения адмирала Нагумо.

Сам адмирал Нагумо также вскоре последовал туда. Его флагманский корабль авианосец «Акаги» вышел из Саеки поздно вечером 17 ноября. Адмирал Кусака был преисполнен оптимизма. Стоя на мостике авианосца рядом с Нагумо, он рассказал командующему, что вчера получил письмо от своей старой экономки, в котором та рассказывала о приятном сне— японский подводный флот одержал блестящую победу в Перл-Харборе. Странный сон для экономки, но Кусака считал это хорошим предзнаменованием.

19 ноября капитан 3-го ранга Судзуки вернулся из своего полезного путешествия в Гонолулу и тут же помчался на катере к линейному кораблю «Хийя», стоявшему на якоре в Иокогаме. Едва Судзуки со своим пухлым портфелем поднялся на борт, линкор снялся с якоря и вышел в море, держа курс на бухту Танкан.

По одному с разных баз корабли соединения под покровом ночи выскальзывали в море и быстро уходили из видимости берегов. Бескрайний океан поглощал их. На огромной военно-морской базе в Куре оставшиеся корабли вели оживленные радиопереговоры. Радисты авианосцев, которых хорошо знала по «почерку» американская служба радиоперехвата, остались на базе, имитируя присутствие там авианосцев. Мистификация была настолько хорошей, что даже сбила с толку самого адмирала Кусака, ворвавшегося в радиорубку «Акаги» с разносом радистов за нарушение приказа о радиомолчании, и только там обнаружившего, что радиограмма была сфабрикована далеко на базе.

Один за другим корабли соединения прибывали в бухту Танкан: величественные «Акаги» и «Kaгa», огромный новый авианосец «Дзуйкаку», более скромные по размерам «Сорю» и «Хирю», старые линкоры «Хийя» и «Кирисима», прекрасные крейсера новейшей постройки «Тоне» и «Тикума», девять эскадренных миноносцев, ведомые лидером— легким крейсером «Абукума», три подводных лодки прикрытия и восемь танкеров, с таким трудом выбитых у Морского министерства. Последним, на рассвете 21 ноября, прибыл гигант-авианосец «Секаку», чуть не опоздавший из-за неисправности турбин.

Теперь собрались все— 32 корабля, тесно сгрудившиеся в небольшой бухте. Покрытые снегом сопки уныло отражались в свинцовых водах залива. Пустынный бетонный пирс, несколько рыбацких хижин и антенны небольшой радиостанции были единственными признаками цивилизации. Но даже здесь соблюдались все меры чрезвычайной секретности: никакой связи с берегом. Даже мусор запрещалось выкидывать за борт. Матрос Сигеки Екота свез на берег весь накопившийся мусор с авианосца «Kaгa» и сжег его на пирсе.

С «Хоко-Мару» и других транспортов снабжения на корабли Ударного соединения перегружалось продовольствие, обмундирование, горючее, тысячи пятигаллонных бочек с маслом, которые рассовывались на боевых кораблях во все свободные места. Когда погрузка была закончена, капитан 2-го ранга Шимуцу объявил своим подчиненным, что они должны остаться здесь до 10 декабря. «Ловите рыбу, делайте, что хотите, но оставайтесь в бухте». Затем он перебрался на авианосец «Акаги», ибо не смог пересилить желание идти в рейд вместе со своими товарищами.

В ночь на 23 ноября адмирал Нагумо провел совещание на борту «Акаги». Капитан 3-го ранга Судзуки доложил о своей приятной и полезной поездке в Гонолулу. Капитан 2-го ранга Футида, слушая его, делал пометки в записной книжке. В конце совещания все присутствующие выпили саке и трижды провозгласили «банзай» за здоровье императора.

25 ноября была получена радиограмма от адмирала Ямамото, приказывающая соединению выходить в море на рассвете следующего дня. Глубокой ночью капитана 3-го ранга Судзуки подняли с койки: его вызывал командующий. Когда Судзуки вошел в каюту адмирала, Нагумо был один. Он еще не ложился. Одетый в кимоно, командующий соединением нервно ходил по каюте. Исход предстоящего удара по Перл-Харбору сильно тревожил японского адмирала. Извинившись за то, что Судзуки был разбужен среди ночи, адмирал попросил его еще раз подтвердить, что американский флот находится в Перл-Харборе, а не на якорной стоянке Лахаина. Судзуки поклялся. Еще раз извинившись, адмирал отпустил его. Закрыв дверь, Судзуки почувствовал, что спазма сдавила ему горло: там в каюте остался Нагумо со своими тревогами и ответственностью.

На рассвете Судзуки оставил «Акаги» и, стоя на берегу, махал рукой поднимающим якоря и выходящим из бухты кораблям.

На мостике «Акаги» адмирал Кусака опустил капюшон своей штормовки, чтобы укрыться от ледяного ветра, дующего с океана.

Задержка произошла совершенно неожиданно, когда кусок кабеля намотался на винт «Акаги». Спущенный немедленно водолаз за полчаса освободил гребной винт и к 8.00 все соединение вышло в море. Стоявший у выхода бухты сторожевик просигналил на проходящий мимо авианосец: «Удачи и счастливого плавания».

Именно в удаче очень нуждался старший штурман «Акаги» капитан 2-го ранга Гисиро Миура. Ему предстояла нелегкая работа: вести соединение через вздымающиеся волны, снеговые заряды и густой туман. Миура был знаменит на весь флот своей мягкостью и сентиментальностью. Но сейчас ничего подобного не угадывалось в нем. Суровый и собранный стоял он на мостике, напряженно всматриваясь вдаль. Ему даже пришлось одеть сапоги вместо комнатных шлепанцев, в которых он любил стоять вахты.

Корабли прилагали все усилия, чтобы держать строй: авианосцы в двух параллельных кильватерных колоннах по три... за ними восемь танкеров... линкоры и крейсера на флангах... далее эсминцы, построенные в круговой ордер... впереди всех подводные лодки, выдвинутые в передовое охранение. Ночью танкеры, не имеющие опыта движения строем, теряли свое место и рассыпались по океану. Каждое утро эсминцы сгоняли их обратно к соединению, как овчарки овец.

В начале третьих суток похода адмиралы Нагумо и Кусака, стоя рядом на качающемся мостике «Акаги», наблюдали, как эсминцы в очередной раз собирают рассеявшиеся по океану танкеры. Неожиданно Нагумо проговорил:

—Господин начальник штаба, что вы обо всем этом думаете? Не кажется ли вам, что я взял на себя тяжелую ответственность? Если бы я был более тверд и отказался! Теперь, когда родные моря остались за кормой, я начинаю сомневаться в успехе.

—Не беспокойтесь, адмирал,— заверил его Кусака.— Все будет хорошо. Нагумо улыбнулся:

—Завидую вам, господин Кусака, вы такой оптимист.

Настроение у командующего еще более упало, когда 28 ноября они впервые попытались дозаправиться топливом. Работа оказалась чрезвычайно трудной и не менее опасной. Огромные корабли, как скорлупки, подбрасывало, швыряло, валило с борта на борт на штормовых волнах зимнего океана. Обледенелые гигантские шланги, поданные с танкеров, бились о палубы. Брызги топлива превращали палубы в каток. Вздымающиеся и кренящиеся на волнах корабли едва избегали столкновения друг с другом. Нескольких матросов смыло за борт, спасать их не стали. Это было просто невозможно.

От ударов волн бочонки с маслом, стоявшие на палубе авианосца «Хирю», попадали и разлились, немедленно превратив всю полетную палубу в нечто похожее на гигантскую ледяную горку. Командир палубного дивизиона «Хирю» капитан 2-го ранга Такахиса Амагаи, чтобы каждую секунду не падать, обмотал подошвы сапог пеньковым тросом, но все равно ободрал себе все колени и лодыжки от ударов о палубу.

Дни проходили в изнуряющем нервном напряжении, сменяясь бессонными ночами. Адмирал Кусака ни на миг не покидал мостика «Акаги», временами забываясь тревожным сном в парусиновом кресле. Старший механик авианосца капитан 2-го ранга Есибуми Тенбо также постоянно находился в машинном отделении. 350 его подчиненных очень редко оставляли свои боевые посты, живя в мире мазута и машинного масла у своих огромных турбин. Даже еду, состоящую из рисовых шариков с запеченными в них сливами и редисками, им приносили сюда из камбуза в бамбуковых корзинах.

А между тем на кораблях все более и более росло напряжение. С мостика «Акаги» адмирал Кусака мог наблюдать, как пилоты и механики ежедневно проверяют свои машины, прогревая моторы и временами запуская их, копошась в каком-то непонятном ритме, как муравьи.

На авианосце «Секаку» капитан 2-го ранга Хайчи-ро Цукамото никогда не думал, что дни могут тянуться столь медленно. Корабельный врач капитан Тадатаки Эндо предпочитал убивать время, играя в го и шоги.

На авианосце «Хирю» все недоумевали, зачем командир эскадрильи капитан-лейтенант Хайта Мацумура напялил на лицо респиратор. Когда его спросили об этом, он пробормотал что-то о нездоровом климате и все решили, что молодой офицер впал в глубокую депрессию.

С каждым днем матросов и пилотов все больше и больше беспокоил вопрос: куда идет соединение, удаляясь от родных берегов. Летчик-истребитель с авианосца «Kaгa» был уверен, что к Алеутам. Он знал, что во все машины была залита зимняя смазка. Лейтенант Сикао Эбина— юный медик с авианосца «Секаку»— придерживался того же мнения, предполагая, что будет нанесен удар по Датч-Харбору на Алеутских островах. Старший механик «Акаги» капитан 2-го ранга Тенбо придерживался другого мнения: запасов топлива хватит для обходного маневра с конечным выходом на Филиппины. Однако вряд ли кто-нибудь догадывался об истинных целях похода.

Японские послы в Вашингтоне до последнего момента продолжали переговоры, пытаясь добиться для Японии свободы рук в Азии. В случае успеха переговоров должен был последовать приказ, возвращающий соединение Нагумо домой. И если бы это произошло, никто в мире не должен был знать, что могло случиться в противном случае. Поэтому адмиралы хранили молчание, а их подчиненные томились от неизвестности.

Но гораздо более вероятным было то, что зашедшие давно в тупик переговоры не приведут ни к чему, и атака состоится. А потому главной заботой было обеспечение скрытности передвижения огромного Ударного соединения через просторы океана. По-прежнему действовал строжайший приказ, запрещающий выбрасывать мусор за борт. Это могло оставить предательский след. Корабли использовали высококачественное топливо— дым почти не вырывался из труб. Пустые бочки из-под масла заботливо убирались в трюм. Соблюдалось полное радиомолчание. Начальник связи соединения капитан 2-го ранга Кацуоги Коги демонтировал на «Акаги» передатчик, спрятал его в деревянный ящик и, используя этот ящик как подушку, умудрялся несколько часов поспать.

Время от времени случались события, повергающие штаб Нагумо в состояние, близкое к панике. Однажды Токио радировал, что по курсу соединения обнаружена неизвестная подводная лодка. Корабли резко изменили курс, но следующая радиограмма заявила, что произошла ошибка. В другой раз, ночью, адмирал Кусака лично увидел в небе огни самолета. Но огни оказались горящей сажей, вылетевшей из трубы авианосца «Kaгa». Его командир получил строгое замечание.

А как-то утром поступило сообщение о советском пароходе, следовавшем из Сан-Франциско, видимо, во Владивосток. На всех кораблях пробили боевую тревогу, но никто не появился. Проверить все эти сообщения не было возможности— Нагумо не разрешал поднимать в воздух ни одного из почти четырехсот самолетов, имеющихся в распоряжении, опасаясь обнаружения. На мостике «Акаги» временами возникала дискуссия на тему: что делать, если повстречается нейтральное судно. Кто-то порекомендовал: «Утопить и забыть о нем».

2 декабря всей неопределенности был положен конец.

За день до этого тайный императорский совет решился на войну, и адмирал Ямамото радировал на «Акаги»: «Начинайте восхождение на гору Ниитака» Это означало: «Произвести атаку».

Наконец всему личному составу объявили о задаче Ударного соединения. В конце того же дня было получено новое сообщение, подтверждавшее дату нападения: «ДЕНЬ Х— 8 ДЕКАБРЯ». По Гавайскому времени это было воскресенье, 7 декабря.

Корабли гудели как встревоженные гнезда шмелей. На авианосце «Kaгa» матрос Сигеки Иоката— двадцатитрехлетний крестьянский парень— был напуган, но не подавал вида, стараясь отнестись к полученному известию философски. В жаре и грохоте машинного отделения авианосца «Акаги» машинисты вместе со старшим механиком капитаном 2-го ранга Тенбо провозгласили тост в честь Микадо и выпили по чашке саке. Почему-то никто из них не пожелал выпить больше одной чашки. Большинство же людей прыгали от восторга, кричали «банзай!», а матрос Ики Курамоти ревел в экстазе: «Воздушный налет на Гавайи! Мечты сбылись!»

На следующее утро на кораблях, казалось, началась новая жизнь. Пилоты проходили инструктаж, изучая цели предстоящей бомбардировки: армейские аэродромы Хикэм и Уиллер... Шофилдские казармы... аэродромы морской авиации Канэохе и на острове Форд... аэродром морской пехоты Эва... корабли американского флота. На ангарной палубе адмирал Кусака выставил для всеобщего обозрения великолепно выполненную рельефную карту Перл-Харбора, хранившуюся до этого в сейфе его канцелярии. На авианосце «Kaгa» летчики тренировались в опознавании американских кораблей по силуэтам. Лейтенант Сига никак не мог запомнить силуэт старого американского линкора «Юта».

Пилоты стали теперь предметом всеобщего внимания— ежедневные горячие ванны, специальный рацион из свежего молока и яиц, ежедневные синтоистские богослужения перед алтарями, покрытыми американским полиэтиленом.

На мостике «Акаги» адмирал Нагумо начал еще больше беспокоиться о скрытности продвижения своего флота к цели. Положение командующего оставалось весьма двусмысленным. Инструкция, переданная ему в последний момент адмиралом Ямамото, гласила: если соединение будет обнаружено до 6 декабря— поворачивать домой. Если 6 декабря— действовать по обстановке. Если же это случится 7— атаковать в любом случае. В радиорубке линейного корабля «Хийя» капитан 2-го ранга Коги внимательно вслушивался в эфир, пытаясь по тону американских передач понять, насколько американцы участвуют в дьявольской игре, задуманной японцами. Но ни малейших признаков осведомленности американцев о нависшей над ними угрозе не было. Гонолулу передавал гавайские песни и музыку.

Вскоре из Японии пошел буквально поток настолько важных сообщений, что Коги, предоставив своим подчиненным слушать Гавайские острова, сам полностью переключился на частоту Токио. Ямамото передавал Ударному Соединению последние данные, добытые разведкой на Гавайях. 3 декабря главком радировал: «28 ноября— 8.00 (время местное)— Перл-Харбор: Оставили порт два линейных корабля («Оклахома» и «Невада»), один авианосец («Энтерпрайз»), два крейсера класса «А», двенадцать эсминцев. Пришли в порт: пять линейных кораблей, три крейсера класса «А», три крейсера класса «В», двенадцать эсминцев, один гидроавиатранспорт...»

На следующий день соединение Нагумо, вновь пополнив запасы топлива, пересекло международную линию времени. Для японского флота это не имело никакого значения— он всегда жил по Токийскому времени. Но на этот раз, в силу специфики поставленной задачи, на всех кораблях было объявлено, что сегодня снова 3 декабря.

К вечеру соединение находилось в 900 милях севернее атолла Мидуэй и в 1300 милях северо-западнее острова Оаху. Адмирал Нагумо начал поворот на юго-восток. В это же время капитан 2-го ранга Коги поймал еще одно сообщение, ретранслированное Токио из Гонолулу: «29 ноября— после полудня (время местное): Корабли, стоящие на якоре в Перл-Харборе— Зона А (между Морским арсеналом и о. Форд), КТ (северо-западнее дока Морского арсенала): линкоры «Пенсильвания» и «Аризона»; ФВ (стоят на бочке): линкоры «Калифорния», «Теннесси», «Мэриленд», «Вест-Вирджиния». КС (Док Морского арсенала): крейсер класса «А» «Портленд»...»

4 декабря снова дозаправка топливом и новая информация из Гонолулу: «Никаких признаков воздушной или еще какой-либо тревоги в районе Перл-Харбора...»

5 декабря часть кораблей соединения пополняли запасы топлива большую половину дня и всю ночь. Адмирал Кусака приказал трем танкерам уходить и ждать возвращения соединения в условленном месте. Это был один из тех сентиментальных моментов, которые так любят японцы. Экипажи кораблей с криками приветствия махали руками и фуражками в след медленно исчезающим из вида танкерам.

На рассвете 6 декабря адмирал Кусака приказал всем кораблям соединения снова принять топливо. В том числе и тем, что заправлялись накануне. План начальника штаба заключался в том, чтобы в день атаки все корабли имели в своих цистернах максимальный запас горючего. К обеду заправка была закончена, и пять оставшихся танкеров также отвернули в условленную точку ожидания.

Между тем, адмирал Ямамото передал на соединение свой боевой приказ— волнующий призыв к оружию: «Час настал! На карте жизнь или смерть нашей Империи...»

На всех кораблях экипажи были построены на палубах и им был зачитан приказ главкома. Радостные крики повисли в воздухе, зазвучали патриотические речи. В этот момент на мачте флагманского авианосца «Акаги» медленно пополз вверх флаг, при виде которого на всех кораблях воцарилась благоговейная тишина. Перед глазами взволнованных моряков Ударного соединения предстала одна из самых почитаемых реликвий японского флота: знаменитый флаг «Зет», который нес флагманский броненосец «Микаса» легендарного адмирала Того в Цусимском сражении, взятый для этого случая из Военно-морского музея. В машинном отделении «Акаги» капитан 2-го ранга Тенбо не мог видеть того, что делалось на верхней палубе, но он слышал восторженные крики, доносившиеся в машину по переговорным трубам. Его сердце радостно билось и слезы катились из глаз. Он до сих пор считает это событие наиболее драматическим моментом всей войны.

Этот драматический момент не был, конечно, подходящим для внезапной боли в ушах, которую почувствовал командир авиазвена с авианосца «Хирю» лейтенант Рокуро Киджучи. Отправившись к врачу, офицер узнал неприятную новость— у него гнойное воспаление среднего уха и ему необходимо лечь в лазарет.

Соединение находилось теперь в 640 милях севернее о. Оаху. С уходом тихоходных танкеров последний бросок на юг можно было совершить с присущей авианосцам стремительностью. Развернув корабли на южный курс, адмирал Кусака отдал приказ:

«24 узла! Вперед!» К трем часам ночи они находились уже в 500 милях от цели.

В радиорубке линкора «Хийя» капитан 2-го ранга Коги поймал новое сообщение из Гонолулу: «5 декабря. На 6.00. В Перл-Харборе находятся: восемь линкоров, три крейсера класса «В», шестнадцать эсминцев. В порт вошли четыре крейсера класса «В» (типа «Гонолулу»), пять эсминцев».

В 4.55 подводная лодка «Джи-72», находящаяся уже у побережья Оаху, передала самую свежую информацию: «На якорной стоянке Лахаина американского флота нет».

Значит, американские корабли либо были в Перл-Харборе, либо ушли в море. Штабные офицеры адмирала Нагумо обсуждали возможные варианты. Капитан 3-го ранга Оно высказал предположение, что поскольку пять линкоров уже находятся в гавани восемь дней, он боится, что они именно сегодня куда-нибудь уйдут. Адмирал Кусака не согласился с мнением офицера разведки. На основании имеющейся статистики он усомнился в том, что американские корабли уйдут в море на уикэнд.

Капитан 2-го ранга Генда сокрушался по поводу отсутствия в гавани Перл-Харбора авианосцев. Оно утешал его, предполагая, что парочка авианосцев может вернуться на базу в последнюю минуту. «Если это случится,— радостно воскликнул Генда,— то мне будет наплевать на все восемь линкоров!»

Поздно ночью пришло еще одно обнадеживающее сообщение из Гонолулу: «Аэростатов воздушного заграждения над гаванью не замечено. Линейные корабли стоят без противоторпедных сетей. Никаких признаков воздушной или какой-либо другой тревоги на всех базах острова...» Все мероприятия по маскировке и вводу противника в заблуждение, видимо, сработали. Токио должен был чувствовать себя очень довольным. Все возможное было сделано. В довершение всего из военно-морских казарм в Иокосуке привезли в столицу на автобусах несколько сотен моряков и провели их парадом через город. Пусть все видят, что флот дома и не вынашивает никаких агрессивных замыслов.

В 1.20 Токио ретранслировал последнее сообщение из Гонолулу: «6 декабря (время местное)— корабли, стоящие в гавани: девять линкоров, три крейсера класса «В», три гидроавиатранспорта, семнадцать эсминцев. У входа в порт: четыре крейсера класса «В», три эсминца. Все авианосцы и тяжелые крейсера покинули базу... Нет никаких признаков чего-либо необычного или каких-либо изменений в распорядке мирного времени на кораблях флота США...»

Многие штабные офицеры адмирала Нагумо сокрушались по поводу отсутствия в Перл-Харборе авианосцев. Некоторые даже предлагали из-за этого отменить операцию. Но адмирал Нагумо отлично понимал, что отступать поздно. Обратной дороги нет. Восемь линейных кораблей находятся в Перл-Харборе и надо прекратить плач по авианосцам «из-за того, что их нет на месте».

Последняя беспокойная мирная ночь стояла над затемненными кораблями, когда они продолжали полным ходом нестись к острову Оаху, который находился уже менее чем в 400 милях южнее. На авианосце «Kara» летчик-истребитель Сига перед тем, как лечь спать, принял горячую ванну и приготовил новое, свежевыглаженное обмундирование. Летчик Иппеи Гото, только что повышенный в звании, с удовольствием пришивал на петлицы только что выданной офицерской формы знаки различия. На авианосце «Хирю» пилот бомбардировщика Хасимото привел свои вещи в порядок и пытался заснуть. Но ничего не получалось. Покрутившись в койке, он отправился в санчасть за снотворным.

Видимо, таблетки сработали. Когда командир палубного дивизиона на авианосце «Хирю» капитан 2-го ранга Амагаи спустился вниз, чтобы проверить, как его мальчики себя чувствуют, его встретил богатырский храп крепко спящих пилотов. Затем Амагаи поднялся на ангарную палубу и тщательно проверил радиостанции на всех самолетах. Чтобы быть совершенно уверенным, что никто даже случайно не прикоснется к передатчику и не сорвет все шоу, командир дивизиона проложил маленькие кусочки картона между ключом передатчика и контактом.

В радиорубке «Акаги» капитан 3-го ранга Оно продолжал слушать радиостанцию Гонолулу. Томительно тянулось время: два часа ночи... половина третьего... три. Радиостанция Кей-Джи-Эм-Пи продолжала услаждать ночных слушателей гавайскими песнями.

Примерно в 360 милях к югу капитан 3-го ранга Мочицура Хасимото— офицер-торпедист японской подводной лодки «Джи-24»»— слушал ту же самую радиопрограмму. «Джи-24» была одной из 28 океанских подводных лодок японского флота, развернутых у острова Оаху, чтобы прикончить любой американский корабль, которому бы посчастливилось вырваться из гавани во время удара авиации.

Эту же программу слушал на борту «Джи-24» и младший лейтенант Кацуо Сакамаки, которому исполнилось 23 года как раз в тот день, когда лодка вышла в море, покинув Японию. Сакамаки жил мечтами о военно-морской славе, но пока, на борту океанской подводной лодки, он был только пассажиром. Сверхмалая, двухместная подводная лодка, командиром которой он являлся, пока находилась за рубкой океанской лодки, закрепленная в кормовой части верхней палубы.

Таких сверхмалых лодок в соединении было пять. Каждую несла на палубе за рубкой океанская подлодка. По плану сверхмалые лодки должны были выйти в атаку незадолго до начала воздушного налета. При удаче малютки могли проскользнуть в гавань Перл-Харбора и прикончить пару кораблей самостоятельно, но в любом случае отвлечь внимание от приближающихся самолетов.

Сама идея использования в операции сверхмалых подводных лодок казалась адмиралу Ямамото очень непрактичной. Малютки могли быть обнаружены противником и тем самым сорвать внезапность удара авиации. Но подводники, зная, что идут на верную смерть, буквально ходили по пятам за главкомом, умоляя разрешить им участие в операции. Как и всякий японец адмирал Ямамото сердцем преклонялся перед боевыми смертниками, так что в конце концов командующий флотилией «малюток» капитан 2-го ранга Наодзи Иваса, которому предстояло лично вести сверхмалые лодки в бой, добился своего. Главком разрешил использовать малютки в нападении на Перл-Харбор, сформировав из них так называемое Особое Ударное Соединение Флота с капитаном 2-го ранга Иваса в качестве командира. Но адмирал Ямамото поставил и одно важное условие: чтобы до удара авиации «малютки» не совались самостоятельно в Перл-Харбор, поскольку после начала налета авиации это будет сделать гораздо легче. Но капитан 2-го ранга Иваса убеждал главкома, что они проникнут и сами незамеченными в гавань Перл-Харбора. Человек, добровольно идущий на верную смерть, одной чистотой своих высоких помыслов всегда может убедить другого. И адмирал Ямамото согласился.

План капитана 2-го ранга Иваса заключался в следующем: на пяти океанских лодках надо убрать с верхних палуб гидросамолеты и катапульты для них, а вместо всего этого установить новые секретные «малютки». Для их крепления на палубе необходимо четыре больших рыма и один вспомогательный. Каждая малютка имела 15 метров длины, несла две торпеды и экипаж из двух человек.

Экипажи сверхмалых лодок— специально отобранные и прошедшие годичную особую подготовку— были собраны в салоне командующего военно-морской базы в Куре утром 16 ноября. Там им было объявлено, что великий день настал— 18 ноября они отправятся к Гавайским островам, где им предстоит продемонстрировать свое боевое мастерство. На следующий день младший лейтенант Сакамаки вместе с другим командиром малютки младшим лейтенантом Акира Хирово решили последний раз прогуляться по улицам Куре. В одном из магазинов каждый купил небольшой флакончик духов. В лучших традициях древних японских воинов молодые подводники решили как следует надушиться, прежде чем идти в бой. Они были очень горды собой. Им предстояло умереть со славой. «Опасть на землю подобно лепесткам вишни», как записал в своем прощальном письме родным Сакамаки.

На следующее утро подводные лодки вышли в море. Они шли через просторы Тихого океана, держась примерно в 20 милях друг от друга: днем в подводном положении, всплывая по ночам. Именно по ночам Сакамаки и его единственный подчиненный матрос Киодзи Инагаки хлопотали вокруг своей «малютки», чтобы быть уверенными, что с ней все в порядке. Сакамаки лазил по своей лодке с таким упоением, что его дважды смывало за борт. К счастью, он позаботился привязать себя к палубе страховочным концом. Его быстро вытаскивали обратно на палубу, мокрого, дрожавшего от холода, но полного энтузиазма продолжать свою работу.

6 декабря на горизонте появились горы острова Оаху. Они всплыли после наступления темноты и подкрались поближе к берегу. Освещенная тусклым светом луны подводная лодка находилась примерно в 10 милях от Перл-Харбора. Стоя на рубке, капитан 3-го ранга Хасимото с интересом рассматривал красные и зеленые огни, мерцающие в гавани... зарево над Гонолулу... иллюминацию на двух башнях Королевского Гавайского отеля и россыпь разноцветных огней по дороге вдоль Даймонд Хид.

Итак, наконец они прибыли на место. Сакамаки и Инагаки суетились вокруг своей «малютки». В последней проверке необходимо было убедиться в исправности и надежности всего оборудования. Неожиданно они обнаружили, что их гирокомпас не работает. Это был очень неприятный сюрприз— без гирокомпаса было невозможно вести лодку по курсу в подводном положении. Сакамаки позвал штурманского электрика с «Джи-24», чтобы тот попытался исправить повреждение, приказал Инагаки помочь тому, а сам спустился вниз немного вздремнуть.

Около половины первого ночи Сакамаки вскочил с койки и выбрался на рубку глотнуть свежего воздуха. Остров Оаху теперь был полностью закрыт ночной мглой. На небе не было видно звезд. Луна иногда пробивалась сквозь тучи, освещая бегущие волны океана.

Затем юный офицер влез в свою малютку, чтобы проверить гирокомпас. Выяснилось, что электрику и Инагаки ничего сделать не удалось. Уныние охватило подводника: просто ли это неудача или он чего-нибудь не предусмотрел? В любом случае он твердо решил идти в бой. Собрав свои личные вещи, Сакамаки написал прощальное письмо родным, сунув в конверт локон своих волос и кусочек ногтя, состриженного с пальца. Затем он переоделся в спецобмундирование: гидрокостюм «фундоси» и кожаную куртку. Облил себя купленными в Куре духами и повязал вокруг головы белую традиционную повязку японских воинов-хашамаки. После этого Сакамаки обошел всю лодку, тепло прощаясь с ее экипажем. Время уже перевалило за половину четвертого ночи, когда по плану сверхмалые подводные лодки должны были начать подкрадываться к Перл-Харбору.

Глава 3. «Белые огни— ворота открыты»

В 3 часа 42 минуты ночи с тральщика «Кондор», проверяющего магнитным тралом фарватер на подходе к Перл-Харбору, внезапно заметили странный белый след по левому борту. Вахтенный офицер тральщика лейтенант Макклой вскинул бинокль. След появился менее чем в 100 метрах от них, идя сходящимся с «Кондором» курсом по направлению ко входу в гавань. Макклой указал на этот след вахтенному старшине Аттрику. Тот взял у офицера бинокль и в свою очередь осмотрел след. Обменявшись мнениями, моряки быстро пришли к выводу, что этот след оставляет перископ подводной лодки, идущей на перископной глубине. Вскоре след уже был всего в 50 метрах от них и примерно в 1000 метрах от входного буя. Затем с неизвестной лодки, видимо, заметили «Кондор», поскольку перископный след резко метнулся в противоположном направлении. В 3.58 «Кондор» прожектором передал эту новость на Дежурный эсминец «Уорд», который находился неподалеку, неся сторожевую службу: «Обнаружили подводную лодку в подводном положении на западном курсе, скорость 9 узлов».

На эсминце сообщение принял вахтенный офицер лейтенант Оскар Гепнер— молодой резервист из Северо-западного университета. Он уже около года плавал на «У орде», выполняя различные задачи по охране водного района, но ничего подобного ранее никогда не случалось. Гепнер немедленно вызвал на мостик командира эсминца капитан-лейтенанта Уилльяма Аутбриджа.

Для Аутбриджа это была памятная ночь— он впервые самостоятельно командовал кораблем и сразу же столкнулся с таким неожиданным явлением, как обнаружение какой-то подводной лодки. До этого его военно-морская карьера проходила без каких-либо особых событий. Событиями, скорее, была наполнена его собственная биография. Он родился в Гонконге, будучи сыном капитана английского торгового флота и девицы из штата Огайо. После смерти отца вдова вернулась домой и в 1927 году Аутбридж поступил в военно-морское училище в Аннаполисе. Последующие 14 лет он провел, медленно карабкаясь с одной нашивки к трем. В предвоенном флоте звания и должности повышали очень туго.

Всего несколько дней назад Аутбридж занимал должность старпома на эсминце «Каммингс», где все офицеры, за исключением одного, были выпускниками Аннаполиса или «академиками», как их называли на флоте. На «Уорде» же Аутбридж был единственным «академиком» среди резервистов. Он вспоминал, какую жалость испытывал на «Каммингсе» к единственному резервисту— вечному изгою. Теперь же все было наоборот. Лейтенант Гепнер до сих пор вспоминает, какую жалость они все испытывали к Аутбриджу— единственному правоверному среди язычников.

Прочитав сообщение с «Кондора», Аутбридж приказал пробить боевую тревогу. Поднятые с коек моряки разбежались по боевым постам. Следующие полчаса эсминец тщательно прочесывал район. Его сигнальщики и гидроакустики тщетно пытались обнаружить какие-либо признаки присутствия подводной лодки. В 4.43 был пробит отбой и большинство команды отправилось досыпать. На мостике остались только вахтенные. Через четыре минуты после этого начали открываться ворота в боновом и противолодочном заграждении входа в Перл-Харбор. Эта процедура всегда занимала 8-10 минут. В 4.58 вахтенный на «Уорде» занес в журнал запись: «Белые огни— ворота открыты».

В 5.08 через эти ворота прошел тральщик «Кроссбилл», работавший в паре с «Кондором». Обычно ворота после этого закрывались, но вскоре через них должен был пройти и «Кондор», поэтому снова закрывать их не имело смысла.

В 5.32 «Кондор» прошел в гавань, но ворота все еще оставались открытыми, поскольку в 6.15 ожидался выход в море буксира «Кесанква». Зачем возиться закрывать заграждение, если его скоро все равно придется открывать?

Когда «Кондор» повернул к входному бую, его запросили по радио с «Уорда»: «Укажите примерно расстояние и курс, на котором вы обнаружили подводную лодку».

«Курс был почти тот же, на котором шли и мы,— ответили с тральщика,— 020 магнитный, а расстояние примерно 1000 метров от входного буя». Это было гораздо восточное того района, который значился в первом сообщении с «Кондора» и Аутбридж решил, что искал лодку совсем не в том месте. В действительности же, в сообщениях «Кондора» говорилось о двух разных вещах. Его первое сообщение давало курс подводной лодки, когда ее потеряли из вида, а новое сообщение давало курс лодки, когда ее впервые заметили. С тральщика так и не объяснили, что в промежутке между этими двумя сообщениями лодка резко изменила свой курс. Поэтому «Уорд» помчался на восток, прочесывая район, где лодки никогда не было. Но несмотря ни на что, с эсминца поблагодарили «Кондор» за помощь: «Благодарим за информацию... Мы будем продолжать поиск».

Радиостанция флота, расположенная на мысе Бишоп, слышала разговор между «Уордом» и «Кондором», но никому об этом не сообщила. Межкорабельные переговоры были не их делом. «Уорд» ничего официально не докладывал, не докладывал и «Кондор». «Кондор» только сообщил, что он что-то заметил. А может быть никакой подводной, лодки там и вообще не было.

Но в любом случае, это не была лодка младшего лейтенанта Кацуо Сакамаки. До половины шестого утра она еще не была готова к спуску, опоздав на добрых два часа от установленного планом времени. Предпринимались последние усилия починить сломавшийся гирокомпас. Затем наступил очередной раунд церемониальных прощаний.

Когда командир подводной лодки «Джи-24» капитан 3-го ранга Хироси Ханабуса спросил, не отменить ли спуск на воду «малютки» из-за сломанного гирокомпаса, Сакамаки гордо ответил: «Командир, я иду в бой!» Затем, повернувшись лицом к берегу, Сакамаки и его матрос хором воскликнули: «На Перл-Харбор!».

Уже начинался рассвет, когда Сакамаки и Инагаки спустились с рубки «Джи-24» и протиснулись в люк «малютки». Каждый держал в левой руке по бутылке вина и мешочек с завтраком, поскольку правая нужна была для прощальных рукопожатий.

Друг Сакамаки— младший лейтенант Хирово— залезая в люк своей «малютки» на палубе подводной лодки «Джи-20», заметил: «Мы чувствуем себя как школьники, собирающиеся на пикник».

Сам Сакамаки был далек от подобных мыслей. Ни он, ни Инагаки ничего не сказали, протискиваясь в люк «малютки» и задраивая его за собой. Подводная лодка «Джи-24» медленно погрузилась. Матросы напряженно ждали команды, чтобы отдать четыре рыма, удерживающих малютку на палубе.

Сакамаки и Инагаки также ждали, запустив на «малютке» электромотор. Они чувствовали, как «Джи-24» набирает скорость, чтобы сообщить им лучший старт. Внезапно раздался громкий лязг стали. Рымы упали по бортам, и «малютка» освободилась от океанской «мамы». И немедленно все пошло кувырком. Вместо того, чтобы двинуться вперед на ровном киле, «малютка» почти вертикально нырнула вниз. Сакамаки выключил мотор и стал пытаться откорректировать дифферент своего карликового подводного суденышка.

Глава 4. «Ты бы удивилась, узнав, что здесь творится»

Лейтенант Харуо Такеда— тридцатилетний авиатехник с тяжелого крейсера «Тоне»— чувствовал, как его все сильнее охватывает беспокойство. Крейсер «Тоне» вместе со всем соединением Нагумо продолжал полным ходом двигаться в южном направлении, находясь уже менее чем в 250 милях от острова Оаху.

Беспокойство и тревога лейтенанта Такеда были вызваны неожиданным приказом запустить в 5.30 с катапульты тяжелого крейсера разведывательный гидросамолет, который вместе с таким же самолетом, выпущенным с крейсера «Тикума», должен был провести окончательную разведку дислокации американского флота в гавани Перл-Харбора. Такеда, будучи офицером, отвечающим за запуск катапультных самолетов, волновался, как бы они не столкнулись при взлете с катапульт. Действительно, стояла кромешная темнота, а оба корабля находились всего в восьми милях друг от друга. Кроме того, в особо ответственные моменты человеку всегда свойственно волноваться более обычного.

Но все прошло отлично. Самолеты благополучно взлетели с катапульт и исчезли в темноте— два маленьких буревестника огромной армады, которая должна была последовать за ними. Адмирал Нагумо планировал выпустить для удара по Перл-Харбору 353 самолета, разделив их на две могучих ударных волны. В первую волну, которая должна была стартовать в 6 часов утра, должны были входить: 40 торпедоносцев, 51 пикирующий бомбардировщик, 49 горизонтальных бомбардировщиков и 43 истребителя для обеспечения их прикрытия. Во вторую волну, взлет которой был намечен на 7 часов 15 минут, входили:

80 пикирующих бомбардировщиков, 54 горизонтальных бомбардировщика и 36 истребителей. 39 самолетов решено было оставить для прикрытия соединения на случай ответного удара американцев.

На авианосцах все были заняты последними приготовлениями к взлету самолетов. Палубные команды, поднятые за час до пилотов, на ангарной палубе вели предполетный осмотр машин, выкатывая их на лифты для подъема на взлетную палубу. Готовые к взлету машины ревели запущенными двигателями. Механики опробовали моторы. На авианосце «Хирю» капитан 2-го ранга Амагаи, бегая от самолета к самолету, вынимал из-под радиоключей кусочки подложенного туда картона.

Пилоты в свежем нательном белье и в новой отглаженной форме собирались в помещениях для инструктажа. У многих на головах белели традиционные боевые повязки хашамаки. Небольшими группами они подходили к походным синтоистским алтарям, чтобы выпить церемониальную чашку саке и помолиться за свой успех.

Летчикам был подан праздничный завтрак. Вместо обычных соленых макрелей и перемешанного с ячменем риса, сегодня им был подан «секихан» Это японское блюдо из парового риса с крошечными красными бобами готовилось лишь в исключительно церемониальных случаях. Затем всем вручили коробки со специальным рационом для дальнего полета, содержащие обычные рисовые шарики и сушеные сливы плюс неприкосновенный запас шоколада, галет и специальных таблеток от усталости. Затем начался последний инструктаж.

На «Акаги» капитан 2-го ранга Футида— ведущий первой ударной волны и координатор второй— доложил адмиралу Нагумо: «К выполнению задачи готов!» «Я полностью верю в ваш успех»,— ответил адмирал, пожимая руку Футиды.

На всех авианосцах происходили одни и те же сцены. Тускло освещенные помещения для инструктажа; пилоты, собравшиеся там или толпящиеся в коридорах; грифельные доски, показывающие дислокацию американских кораблей в Перл-Харборе на 10.30 утра 6 декабря. Последний взгляд на схему расположения кораблей противника. Последние пометки на картах и полетных схемах. Последние данные о скорости и направлении ветра, вычисления расстояния и полетного времени до Гавайев и обратно. Затем строжайший приказ: никто, исключая капитана 2-го ранга Футида, не смеет прикасаться к радиопередатчику до начала атаки. И наконец прощальное напутствие командиров кораблей, а на «Акаги»— самого адмирала Нагумо.

Первые лучи рассвета уже пробивались на востоке, когда пилоты высыпали на полетную палубу, один за другим занимая места в кабинах самолетов, взмахами рук прощаясь с остающимися на кораблях.

Двадцатисемилетний Иппеи Гото с авианосца «Kaгa» в новенькой форме младшего лейтенанта... спокойный Фусата Иида с авианосца «Сорю», сходящий с ума от бейсбола... артистический Мимори Судзуки с авианосца «Акаги», чья кавказская внешность всегда была предметом шуток о «смешанной крови». Лейтенант Хаита Мацумура, все еще в респираторе, подошел к своей машине и только там его сдернул. Все увидели, что он тайно отрастил прекрасные усы.

Капитан 2-го ранга Футида направился к своей машине ведущего, отмеченной красной и желтой полосами на хвосте. Когда он влезал в кабину, авиатехник самолета подал ему специальный «хашамаки» и с поклоном сказал: «Примите это в подарок от техников и механиков. Мы просим вас взять этот священный символ с собой в Перл-Харбор».

В машинном отделении «Акаги» капитан 2-го ранга Тенбо попросил разрешения подняться на взлетную палубу, впервые за весь поход. Он хотел быть очевидцем великого момента. Вдоль всей палубы толпились офицеры и матросы, крича приветствия, прощаясь, желая удачи. Лейтенант Эбина— юный медик с авианосца «Секаку»— дрожал от возбуждения, видя, как моторы самолетов набирают обороты, выбрасывая голубое пламя из выхлопных труб.

Все глаза следили за мачтой флагманского авианосца «Акаги», с которого должны были дать сигнал о начале взлета первой волны. Комплект сигнальных флагов был поднят до половины, призывая к готовности. Их подъем до клотика и быстрый спуск означал приказ о выпуске самолетов.

Огромные корабли медленно развернулись под ветер. Океан волновался, крупные волны с шумом разбивались о форштевни авианосцев. Брызги залетали на взлетную палубу, продольная качка достигала 15 градусов, вызывая сомнение по поводу безопасности взлета. Но отступать уже было некуда. Ударное Соединение находилось в 230 милях севернее и чуть восточнее острова Оаху.

В 6.00 сигнальные флаги на мачте флагманского авианосца «Акаги» взлетели до клотика и опустились. Прощальные взмахи рук и фуражек, напутствия, тонущие в грохоте моторов. Оглушительно ревя, самолеты срывались с полетной палубы и исчезали в предрассветных сумерках. Только по огням можно было следить за их построением...

Один за другим с палуб шести авианосцев в воздух поднялись 183 самолета. Кружась над кораблями, они строились в походный ордер и исчезали за южным горизонтом.

Для адмирала Кусака было страшным нервным напряжением следить за взлетом самолетов в условиях почти штормовой погоды. Внезапно наступившая тишина и облегчение чуть не сломали его. Он потерял контроль над собой, дрожа, как лист. Адмирал был очень удивлен, поскольку всегда гордился своими знаниями «бусидо» и «кендо» (Путь меча), знаниями, которые всегда помогали человеку сохранять спокойствие именно в подобных ситуациях. Кусака устало опустился на палубу— вероятно, он думал, что в кресло— и стал медитировать, зовя на помощь Будду. Он полностью пришел в себя, когда самолеты скрылись в южном направлении.

А в мирно спящем Перл-Харборе, к которому неслись сквозь предрассветную мглу армады японских бомбардировщиков, единственным признаком жизни была одинокая легковушка, ехавшая по дороге в порт. Пожилая домохозяйка везла своего мужа на работу. Миссис Блэкмор проехала через главные ворота порта мимо часовых морской пехоты, проверивших пропуск на ветровом стекле ее машины, и вырулила к пирсу, где обычно швартовались вспомогательные суда. Уилльям Блэкмор, проработавший 16 лет на вспомогательных судах флота, в настоящее время был старшим механиком буксира «Косанква». Он спешил на свое судно, которое в 6 часов утра должно было выйти в море, чтобы встретить транспорт «Антарес» и принять от него баржу, буксируемую из Пальмиры. Когда Блэкмор выходил из машины, первые лучи солнца осветили ряды стоявших без каких-либо признаков жизни боевых кораблей, придав им какой-то сверхестественно-призрачный вид.

—Такого сонного царства,— заметила Блэкмору жена,— я, кажется, не видела никогда.

—Ты бы вообще удивилась, если бы знала, что здесь творится,— весело ответил ей муж, прыгая на борт своего буксира.

«Косанква» вышел из порта через длинный, узкий канал, пройдя сквозь все еще открытые ворота в противолодочном заграждении, которые теперь решили не закрывать до возвращения буксира. Было 6 часов 30 минут утра. Транспорт «Антарес» уже находился в видимости, буксируя баржу примерно в 100 метрах за собой. Примерно в миле от них маячил эсминец «Уорд», а летающая лодка «Каталина» патрульной авиации флота кружилась над ними, что-то высматривая внизу.

Рулевой «Уорда» матрос Рейнбиг также увидел нечто необычное. Когда «Антарес», появившись с юго-запада, пересек курс эсминца, рулевой внезапно заметил странный черный объект, казалось бы, привязанный к буксирному концу между «Антаресом» и его баржой. Эсминец находился примерно в миле от транспорта, и Рейнбиг указал на подозрительный объект вахтенному сигнальщику старшине Гирину.

Взглянув на объект в бинокль, старшина сразу же увидел, что тот не висит на перлине (перлинь— пеньковый корабельный трос толщиной от 10 до 15 см по окружности), а просто находится на одной линии с ним. В действительности, объект находился в воде далеко в стороне от «Антареса». Сигнальщик доложил об этом вахтенному офицеру лейтенанту Гепнеру, который, поглядев в бинокль, сказал, что это, по всей видимости, буек и ничего больше, но все-таки следует за ним понаблюдать. Продолжая наблюдать за объектом в бинокль, лейтенант минутой позже заявил, что это, по его мнению, рубка подводной лодки. Объект двигался на пересекающемся курсе с «Антаресом», как бы желая пристроиться позади баржи. В этот момент над ним стала кружиться патрульная «Каталина», у которой, вероятно, черный объект также вызвал подозрение. Вахтенный офицер решил снова вызвать на мостик командира эсминца.

Услышав крик «Командира на мостик!», Аутбридж спрыгнул со своего диванчика в штурманской рубке и появился на мостике, кутаясь в японское кимоно. Едва взглянув на подозрительный объект, он приказал пробить боевую тревогу. Было 6 часов 40 минут.

В кубрике под полубаком второй за последние три часа сигнал боевой тревоги сорвал с койки матроса Сиднея Нобля. Борясь со сном, он натянул рабочие брюки, сунул ноги в ботинки, не надев носков, накинул форменку и помчался на свой боевой пост.

Старшина-комендор Луис Гернер немного задержался внизу, задраивая люк, ведущий к шпилевым машинам, а затем кинулся за остальными на боевой пост. Комендоры уже разворачивали орудие № 1 на носу, наводя его на рубку неизвестной подводной лодки.

На корме младший лейтенант Хейни готовил к бою орудия № 2, 3 и 4, крича комендорам, чтобы те обеспечили подачу боеприпасов. Его беспокоило орудие № 3— заряжающий матрос Эмбрус Домежелл находился на вахте в качестве рассыльного. Но с первыми звуками боевой тревоги тот бросился к орудию, открыл замок и с трехдюймовым снарядом в руках ждал, когда остальные комендоры присоединятся к нему.

—Полный вперед!— скомандовал Аутбридж, и старенький «Уорд» рванулся к цели, за пять минут доведя скорость с 10 до 25 узлов.— Лево на борт!— приказал командир рулевому.

Корпус эсминца постройки 1918 года отчаянно заскрежетал и завибрировал в крутом развороте влево. Аутбридж направил корабль между баржой и рубкой подводной лодки, имея теперь цель справа по носу примерно в 400 метрах.

В этот момент, видимо, проснулись на «Антаресе». Его прожектор замигал, запрашивая, что случилось? На транспорте полагали, что эсминец гонится за ними.

Кружащаяся над ними «Каталина» сбросила две дымовых шашки, чтобы обозначить место подводной лодки.

Пилот летающей лодки лейтенант Билл Тэннер руководствовался самыми добрыми побуждениями. Он первым обнаружил подводную лодку, находясь в обычном предрассветном патрульном полете. Он знал, что в этот район американским подводным лодкам запрещалось заходить без эскорта, и его первой мыслью было, что лодка терпит бедствие.

Затем— Тэннер увидел, что к лодке устремился «Уорд». Летчик быстро снизился и сбросил дымовые шашки. По его мысли они должны были помочь «Уорду» при спасательных работах. Больше Тэннер ничем не мог помочь терпящим бедствие.

«Уорд» не нуждался в дымовых шашках для обнаружения лодки. Та все еще находилась по правому борту эсминца, двигаясь прямо на него. Она шла в крейсерском положении, с рубкой, возвышающейся фута на два над поверхностью воды. Среди волн моряки «Уорда» на какое-то мгновение заметили ее маленький сигарообразный корпус. Все, как зачарованные, смотрели на нее. Вестовой кают-компании Минтер заметил, что лодка покрашена в темно-зеленый цвет. Старшина Гирин увидел, что на рубке пристроилась небольшая морская курочка. Рулевому Рейнбигу показалось, что верх рубки обложен мхом. Большинство моряков считали, что лодка выглядела скорее ржавой. Однако все сходятся на том, что на низкой овальной рубке не было никаких опознавательных знаков. Странно, но лодка, казалось, вообще не замечала «Уорд» Она все еще продвигалась за «Антаресом» со скоростью 8 или 9 узлов.

—Открыть огонь!— приказал Аутбридж.

Эсминец находился теперь всего в 100 метрах от цели, и старшина Арт, командир орудия № 1— понял, что дистанция слишком мала, чтобы использовать прицел. Он прицелился в лодку, как будто стрелял из ружья по белкам— и выстрелил.

Было точно 6 часов 45 минут, когда первый снаряд пролетел над рубкой подводной лодки и упал в море.

Более удачливыми охотниками на белок оказались комендоры орудия № 3. Командир орудия Рассел Непп скомандовал «Залп!» на тридцать секунд позже, когда цель находилась менее чем в 50 метрах от «Уорда». Снаряд попал в основание рубки. Лодка подпрыгнула в воде, но продолжала движение. Теперь она находилась прямо у правого борта эсминца— в какое-то мгновение комендор Луис Гернер заметил блеск линз в перископной трубке— и лодка осталась за кормой, сбиваясь с курса и подпрыгивая в кипящей кильватерной струе несущегося полным ходом «Уорда».

Четыре быстрых и коротких сигнала сирены послужили приказом старшине-минеру Маскцавилцу сбрасывать глубинные бомбы. Одна... две... три... четыре глубинные бомбы исчезли в бурлящей пене за кормой эсминца. Огромные гейзеры воды, поднявшиеся над морем, совершенно скрыли лодку. Минер успел заметить, что «уже первый взрыв, казалось, переломил лодку пополам».

В кабине «Каталины» лейтенант Тэннер был совершенно сбит с толку. Помочь терпящей бедствие лодке— это было, конечно, хорошее дело, но летчик имел строгий приказ: «Забросать глубинными бомбами и утопить любую подводную лодку, появившуюся без предварительного уведомления в запрещенном районе». Теперь, глядя вниз, Тэннер видел, что «Уорд» именно этим и занимается. Продолжая мучиться сомнениями, Тэннер направил «Каталину» на лодку и сбросил несколько собственных глубинных бомб.

За всем этим фейерверком с диким интересом наблюдала команда буксира «Косанква», дымящего примерно в миле от «Уорда», все еще ожидая «Антарес», чтобы принять от него баржу. Подобно всем другим на буксире механик Блэкмор был уверен, что стал свидетелем каких-то учений.

На «Уорде» лейтенанта Гепнера одолевали более мрачные мысли. Он приходил в ужас от одной мысли, что атакованная лодка могла быть американской. Конечно, американская лодка не могла и не должна была находиться в этом районе, да и не похожа она была ни на одну из американских лодок, которые лейтенанту приходилось видеть. Но мало ли что могло случиться? Вдруг это свои?!

В кабине «Каталины» лейтенанту Тэннеру не давали покоя те же самые сомнения. Он и его второй пилот, младший лейтенант Кларк Гриви, правда, согласились друг с другом, что приказ— есть приказ, но легче от этого не стало. Если потопленная лодка была своей, то собственное будущее представлялось лейтенанту Тэннеру весьма мрачным. Он уже видел в этом будущем военный суд и пожизненный ярлык «человека, утопившего свою подводную лодку». На волне юношеской мнительности он даже подумал, как он будет жить дальше после позорного увольнения из морской авиации? Кто возьмет его на работу с таким ярлыком? Окончив патрульный полет, он уныло доложил дежурному об инциденте с лодкой, пришел к себе и, рухнув на койку, стал ожидать неминуемого конца своей военно-морской карьеры. И только капитан-лейтенант Аутбридж был абсолютно уверен в правильности принятого решения и действий своего корабля.

Он беспокоился только об одном— его рапорт о случившемся, радированный на базу в 6.51, был, по мнению командира «Уорда», недостаточно полным и ясным: «Забросали глубинными бомбами подводную лодку, находившуюся в запрещенном районе». Это могло означать, что самой лодки они не видели, а просто заметили что-то, похожее на перископ, или были сбиты с толку неверной интерпретацией сигналов гидролокатора. Слишком много подобных рапортов приходило в штаб почти ежедневно, чтобы там обратили на него особенное внимание.

Но с «Уорда» видели лодку визуально, и это обстоятельство было наиболее важным из всего случившегося!

Необходимо было послать такое сообщение, которое побудило бы командование к каким-нибудь действиям вместо обычной резолюции: «Проверить и доложить».

Поэтому Аутбридж быстро составил новую радиограмму, которую в 6.53 снова передал в штаб 14-го военно-морского округа: «Атаковали, обстреляли, забросали глубинными бомбами подводную лодку, находившуюся в запрещенном районе, предположительно уничтожив ее». Аутбридж считал, что слово «обстреляли» было ключевым в радиограмме. Теперь командование поймет, что эсминец вел артиллерийский огонь по лодке, то есть видел ее. И все-таки капитан-лейтенант Аутбридж мог поступить еще лучше. Он мог доложить о своем поединке с лодкой открытым текстом, не используя код, и тем самым сэкономить несколько минут командованию для принятия решения. Он мог использовать свой прожектор, чтобы передать сообщение прямо на КДП базы. Он мог отправить более подробное сообщение, начав его так: «Обнаружили рубку странной подводной лодки и обстреляли ее двумя снарядами с дистанции прямой наводки...» Черновик такого неоконченного донесения позднее был найден в радиожурнале «Уорда».

Но, по крайней мере, Аутбридж хоть что-то сделал! Он, в отличие от других, совершенно загипнотизированных мирным временем людей, проявил решимость, не побоявшись взять на себя огромную ответственность: ведь именно его эсминец произвел первые боевые залпы в долгой и кровавой войне на Тихом океане.

Однако и эта лодка не была той, которой командовал младший лейтенант Сакамаки. В 6.30 он и Инагаки все еще предпринимали отчаянные попытки выправить дифферент у своей «малютки». Это была нелёгкая работа. Только один человек мог протиснуться ползком в узкий лаз, ведущий из центрального поста в носовую и кормовую части лодки. Они ползали взад-вперед, перетаскивая тяжелые балластины, продувая и вновь заполняя цистерны. Прошел час, прежде чем им удалось снова поставить «малютку» на ровный киль.

Наконец все было в порядке и подводники нашли даже время позавтракать. Сидя лицом друг к другу в крошечном помещении центрального поста, они жевали шарики с рисом и поочередно прикладывались к бутылке вина. Окончив завтрак, они, пожав друг другу руки и пожелав удачи, принялись за дело. Через 10 минут, взглянув в перископ, Сакамаки с ужасом убедился, что его лодка отклонилась от курса чуть ли не на 90 градусов. Не имея гирокомпаса, Сакамаки полностью зависел от вспомогательного компаса, надеясь, что тот хотя бы укажет правильное направление. Но, видимо, и вспомогательный компас также вышел из строя. Сакамаки пытался держать лодку на курсе, глядя в перископ, но это мало помогло. Ослепшая лодка постоянно рыскала, сбиваясь с заданного курса. Сакамаки прошиб пот. Было уже около 7 часов утра, а его лодка все еще находилась очень далеко от входа в Перл-Харбор.

Глава 5. «Хорошо, не беспокойтесь об этом»

Ничем не примечательное утро вставало над армейской радиолокационной станцией, расположенной на горе Опана в северной части острова Оаху. Обычно за время своего трехчасового дежурства с 4 до 7 утра рядовые Джозеф Локарт и Джордж Эллиот устанавливали контакт примерно с 25 самолетами, но в это воскресное утро практически ничего обнаружить не удалось.

Станция на горе Опана была одной из пяти мобильных радиолокационных станций, установленных в стратегических пунктах по периметру острова Оаху. Все станции были связаны с Информационным центром на форту Шафтер, где обрабатывалась полученная информация и принималось решение. Созданная таким образом система радиолокаторов могла засекать любой самолет в радиусе 150 миль. Разумеется, могла засекать тогда, когда она работала. Станции были развернуты недавно, накануне Дня Благодарения, не были еще достаточно отлажены и часто ломались. Локарт, Эллиот и другие солдаты обслуживания РЛС тратили большую часть времени на изучение материальной части и ее ремонт.

Лето и осень станции работали с 7 утра до 4 часов дня. Но после 27 ноября, когда пришло предупреждение из Вашингтона, расписание дежурства изменилось. Станции стали работать с 4 до 7 часов утра, так как именно в эти часы генерал Шорт считал наиболее опасными. Затем операторы выключали станции, проводя день в обычных плановых занятиях и устраняя обнаруженные за время дежурства дефекты. В воскресенье, как и положено, дежурство должно было закончиться в 7 часов утра. На горе Опана всегда все было спокойно. Установленная там РЛС являлась наиболее удаленной от форта из всех пяти, и шесть обслуживающих ее солдат, главным образом предоставленные самим себе, были весьма довольны этим обстоятельством. У них был свой небольшой лагерь в Ковайоле— в 9 милях внизу, на побережье. На станцию и обратно их доставлял грузовичок-пикап. Обычно они дежурили по трое, но в это воскресенье решили, что двух человек будет совершенно достаточно. Локарт выполнял обязанности оператора, а Эллиот работал за двоих, будучи одновременно и планшетистом, и мотористом. Штатный моторист остался в лагере.

Солдаты заступили на дежурство в полдень 6 декабря, так как кроме работы на РЛС, им вменяли в обязанность и ее охрану, для чего у них имелся кольт 45 калибра и 8 патронов к нему. Ночью, в 3.45, Локарт и Эллиот подготовили станцию к работе и, как того требовала инструкция, начали работу ровно в 4 ночи. В течение последующих трех часов практически ничего не произошло. Правда, около 6.45 был какой-то неуверенный блик, весьма неточно показывающий пару самолетов, идущих к острову с северо-востока на удалении 130 миль, но ничего более. Поэтому солдаты совсем не удивились, когда в 6.54 им позвонили из Информационного центра и сообщили, что можно заканчивать дежурство и выключать станцию.

В Информационном центре изнывал от безделья лейтенант Кермит Тейлор— единственный находящийся там офицер. Обычно в центре бывали загружены работой, когда все пять станций сообщали о контактах с воздушными целями и планшетисты передвигали свои стрелки по огромному деревянному столу-планшету. Правда, все это было игрой, на которой учились опознавать свои самолеты, составляли план перехвата «противника», отдавая условные приказы истребителям. Иногда даже приходилось управлять учебными воздушными боями.

По в это воскресенье решительно нечем было заняться. Не считая нескольких солдат-планшетистов, на дежурстве находился только лейтенант Тейлор— офицер связи с истребительной авиацией.

За первые два часа его дежурства не случилось ровным счетом ничего. Около 6.10 одна из станций сообщила о контакте, и планшетисты начали передвигать свои стрелы по столу. В 6.45 пришло сообщение о цели, приближающейся к острову с севера на расстоянии 140 миль. Контакт был не очень надежным, но достаточным, чтобы Тейлор, выйдя из состояния полного безделья, приказал внести это сообщение в суточный рапорт. Прокладка этого ненадежного контакта напоминала царапанье куриной лапой в направлении острова Оаху. Но тут наступило 7 часов утра, и все отправились на завтрак. Тейлор остался один в помещении. По каким-то причинам, известным только армии, он должен был дежурить до 8 утра— на час позже остальных. Офицер сидел один— некем было командовать, некому подчиняться, не с кем было даже поговорить.

На горе Опана рядовые Локарт и Эллиот, выключив станцию в 7 утра, ожидали свой пикап, чтобы отправиться на завтрак. Обычно машина заезжала за ними около семи, но на этот раз что-то запаздывала. Поэтому Локарт и Эллиот решили еще немного поработать на станции, поскольку призванный всего две недели назад Эллиот еще недостаточно освоил управление радаром. Локарт решил еще попрактиковать своего товарища.

В 7.02 Эллиот сел за станцию, включил ее и стал крутить ручки настройки. Локарт, стоя за его спиной, объяснял, что означают разные блики и импульсы. И тут внезапно появился блик гораздо больше любого, чем Локарт когда-либо видел. Такой импульс мог исходить только от очень большого количества самолетов. Но импульс был настолько большим, что Локарт вначале подумал о необходимости нового ремонта станции. Отстранив в сторону Эллиота, Локарт сам сел за настройку локатора. Он очень быстро убедился, что станция исправна. Просто она засекла огромное количество самолетов. Эллиот сел за прокладку и через несколько секунд они уже имели координаты цели: 137 миль к северу, три градуса к востоку.

В 7.06 Эллиот попытался по линии прямой связи дозвониться до кого-нибудь в Информационном центре. Никто не отвечал. Попытка дозвониться в штаб своей части тоже ничего не дала. Наконец он вспомнил о телефонисте на коммутаторе Информационного центра— рядовом Джо Макдональдс. Коммутатор находился в небольшом помещении, смежным с тем, что занимали планшетисты, и Макдональд дежурил даже, когда центр был закрыт. Соединившись с ним, Эллиот на одном дыхании выпалил новость:

—С севера идет целая армада самолетов. Три градуса к востоку!

Макдональд ответил, что в Центре уже никого нет. Он записал сообщение и обернулся, чтобы посмотреть на настенные часы, висевшие в планшетной, и отметить время. Через открытую дверь он неожиданно для себя увидел лейтенанта Тейлора, одиноко сидевшего за планшетным столом.

Макдональд показал ему сообщение Эллиота, заметив молодому офицеру, что никогда еще не получал сообщений, похожих на это.

—Не кажется ли вам, сэр, что мы должны что-нибудь предпринять?

Макдональд предложил вызвать планшетистов с завтрака: они не имели большой практики и им будет полезно выполнить прокладку такого большого количества целей. Тейлор, однако, считал, что в этом нет необходимости. Макдональд вернулся на коммутатор и позвонил на гору Опана. На этот раз он разговаривал с Локартом, который взволнованно сообщил, что импульсы стали больше— расстояние быстро уменьшается: в 7.08— 113 миль, в 7.15— 92 мили. По меньшей мере 50 самолетов идут прямо на Оаху со скоростью 180 миль в час.

Выслушав Локарта, Макдональд передал ему слова лейтенанта, что все в порядке. Тогда Локарт попросил к телефону самого Тейлора, снова повторив, что еще никогда не видел такого количества самолетов на экране радара. Макдональд обернулся к Тейлору:

—По-моему, будет лучше, если вы сами поговорите с ними, сэр.

Тейлор взял трубку, терпеливо выслушал Локарта и на минуту задумался. Он знал, что авианосцы находятся в море— это могли быть самолеты с них. Кроме того, он вспомнил, что всю ночь (когда он ехал в Центр) работал радиомаяк, а это случается, когда с Западного побережья на острова перегоняют тяжелые бомбардировщики Б-17. Значит, это могли быть и «Летающие крепости». Но в любом случае это, конечно, были свои самолеты. Оборвав все дальнейшие дискуссии, Тейлор сказал Локарту:

—Хорошо, не беспокойтесь об этом. Локарт решил не спорить. Если офицер так считает, им действительно нечего беспокоиться и остается одно— выключить станцию. Но Эллиот захотел еще немного попрактиковаться и они продолжали следить за приближением неизвестных самолетов. 7.25— 62 мили, 7.30— 47 миль, 7.39— 22 мили. В этот момент контакт был потерян, т. к. самолеты вошли в зону непроходимости радиоволн, образованную горами на северной оконечности острова.

Тем временем прибыл пикап, чтобы отвезти солдат на завтрак. Они выключили аппаратуру, заперли станцию, захватили с собой журнал и кальку прокладки курса, залезли в машину и поехали вниз по дороге в лагерь. Было 7 часов 45 минут утра.

А в Информационном центре на форту Шафтер все еще беспокоился рядовой Макдональд. Он спросил лейтенанта Тейлора, что тот действительно думает об этих сигналах на радиолокаторе, и был рад услышать ответ офицера:

—Да ничего не думаю. Все в порядке.

Вскоре— после 7.30— Макдональд сдал дежурство по коммутатору и, уходя из помещения, сунул в карман первое сообщение с горы Опана. Он никогда не видел ничего подобного и хотел рассказать об этом своим товарищам.

Лейтенант Тейлор снова остался в одиночестве, с нетерпением ожидая, когда пройдут последние томительные минуты его дежурства. Он не испытывал ни малейших сомнений относительно правильности принятого им решения. Он даже в некотором отношении был совершенно прав— работающий всю ночь радиомаяк действительно вел на Гавайские острова 12 «летающих крепостей», вылетевших с материка и подходящих к островам с северо-востока.

Но самолеты, которые засекла радиолокационная станция горы Опана, находились чуть восточнее. Их было гораздо больше и они стремительно приближались.

Капитан 2-го ранга Футида знал, что они уже недалеко от цели— авиагруппа находилась в воздухе более полутора часов. Сплошной ковер белых облаков закрыл океан и не позволял более точно откорректировать курс. Футида включил радиоприемник и настроился на радиомаяк Гонолулу, убедившись, что сбился с курса на 5 градусов. Легким движением рулей он лег на нужный курс и вся армада последовала за своим ведущим.

Из кабины своего бомбардировщика Футида оглядел следущие за ним самолеты. Непосредственно за его ведущей машиной шли 48 горизонтальных бомбардировщиков. Слева, чуть выше, капитан 3-го ранга Такахаси вел за собой 51 пикирующий бомбардировщик. Справа, немного ниже, шли 40 торпедоносцев капитана 3-го ранга Мурата. И высоко над ними серебрились 43 истребителя капитана 3-го ранга Итайя— силы прикрытия авиагруппы. Бомбардировщики шли на высоте 3000 метров, истребители— 5000 метров. Стекла кабин сверкали в лучах солнца, стремительно восходящего со стороны левого борта. Но внизу все еще клубилась сплошная пелена облаков. Футида начал беспокоиться— что, если Перл-Харбор также закрыт облаками?

Это крайне затруднило бы нанесение удара. Футида ждал донесения с разведывательных самолетов, которые уже должны были знать обстановку. Но.те молчали.

В этот момент под звуки музыки, лившейся из радиоприемника, как по заказу прозвучала сводка погоды: «...переменная облачность, главным образом, над горами... высота 3500 футов... видимость хорошая». Теперь Футида знал, что над целью облачность рассеется. Он также решил, что лучше всего подойти к Перл-Харбору с запада и юго-запада, поскольку облака, скопившиеся над горами, делали подход с восточной стороны небезопасным. И как бы символизируя предстоящий успех, облака внизу стали редеть, и прямо по курсу Футида увидел белую линию прибоя— остров Оаху.

Пилот одного из бомбардировщиков лейтенант Тосио Хасимото был очарован. Прелестный зеленый остров, голубые лагуны бухт, пестрые крыши домов проплывали под крылом его самолета видениями из какого-то другого мира. Сцена, открывшаяся под ним, была настолько прекрасна, что лейтенант решил сохранить ее на память. Вытащив фотоаппарат, он сделал несколько кадров.

Пилот истребителя Есио Сига, глядя на открывшийся под его самолетом зеленый, залитый солнцем, ландшафт, был охвачен странным смешанным чувством волнения и грусти. Семь лет назад, в 1934 году, он побывал в Гонолулу во время дружеского визита отряда учебных кораблей морского училища. Визита, полного впечатлений и приятных воспоминаний. Отогнав воспоминания, летчик сосредоточил все внимание на управлении самолетом.

Приближалось время нанесения удара, и капитан 2-го ранга Футида мучился перед принятием трудного решения. План предусматривал два варианта атаки— в условиях внезапности и в условиях ее потери. В случае, если внезапности удалось бы достичь, первыми должны были идти в атаку торпедоносцы, затем— горизонтальные бомбардировщики и довершить дело предстояло пикирующим бомбардировщикам, в то время как истребители оставались бы на высоте, осуществляя прикрытие. (Смысл этого плана заключался в том, чтобы прицельно сбросить как можно больше торпед, пока дым от разрывов бомб не закроет цели.) Если же элемент внезапности по каким-то причинам будет утрачен, то пикирующие бомбардировщики и истребители должны были первыми нанести удар по аэродромам и системе ПВО противника, чтобы расчистить дорогу торпедоносцам. Дабы дать понять идущим за ним самолетам, какой из вариантов плана вводится в действие, Футида должен был просигналить ракетами: один раз— в случае достижения внезапности и два раза— в случае ее потери.

Проблема заключалась в том, что Футида не знал, заметили или нет американцы приближение его самолетов. Об этом должны были доложить разведывательные самолеты, выпущенные крейсерами. Но от них не было ничего.

Было уже 7 часов 40 минут. Они шли над западной кромкой острова, стремительно приближаясь к цели. Футида решил рискнуть и провести атаку по варианту достижения внезапности. Он достал ракетницу и выпустил одного «черного дракона». Пикирующие бомбардировщики сразу же стали набирать высоту, выходя на 4000 метров, горизонтальные снизились до 1200 метров, а торпедоносцы ринулись к самой поверхности воды, готовые к великой чести— открыть атаку.

Пока самолеты перестраивались из походного ордера в боевой, Футида заметил, что истребители, казалось бы, никак не отреагировали на его сигнал. Он решил, что они его просто не заметили. Тогда ведущий ударной волны выпустил второго «черного Дракона». На этот раз истребители заметили сигнал, но его заметили также и пикирующие бомбардировщики. Они решили, что вторая черная ракета означает потерю внезапности. Значит, честь начать атаку предоставлена им. Ломая тщательно разработанный план, торпедоносцы и пикирующие бомбардировщики одновременно устремились в атаку.

Они уже ясно видели цели со стороны левого борта. На лейтенанта Сига произвел впечатление необычный серый цвет боевых кораблей. Капитан 3-го ранга Итайя был удивлен способом швартовки линкоров друг к другу лагом. Капитан 2-го ранга Футиду более интересовало, все ли они на месте: два, четыре, восемь. Нет сомнения, все линкоры находились в гавани!

Дальше