Кровавое воскресенье
Развязанная в 1939 году война в Европе положила начало жестоким действиям против гражданского населения обоих полушарий — тенденции, которая не ослабевает и по сей день. Многие эпизоды японо-китайской войны 1930-х, вошедшие в историю, были вестниками этой тенденции, Польская же кампания стала ее началом в Европе. Комментарии Мюллера по этим аспектам истории достойны внимания.
С. Проблема эйнзатцкоманд{60} по-прежнему актуальна, и мы действительно хотели получить некоторые комментарии об этом от вас, так сказать "из первых рук". [236]
M. Конечно. Вначале этим руководил Гейдрих, а позже порядок контроля был изменен. Первоначально РСХА{61} подчинялось шефу полиции безопасности, но позже руководство перешло к Гиммлеру и, конечно, некоторые силы личного состава гестапо были выделены для проведения совместных операций с этими группами.
С. Поэтому я и обратился к вам с этим вопросом. У этих групп весьма скверная репутация, и ваша связь с ними очень важна.
М. Наверное, в глазах коммунистов они и выглядели скверно. Кстати, и бандиты, и криминальные элементы, и убийцы тоже не имели с ними ничего общего. Как я уже говорил, эти группы не были под моим руководством, хотя однажды меня просили командовать одной из них. Я отказался, но не потому, что осуждал их действия, а просто из-за множества других, более важных дел, чем охота за этими несчастными.
С. Да, но они охотились за евреями и убивали их?
М. Они охотились за людьми и убивали их, я только что говорил об этом. Если евреи оказывались виновными, они тоже попадались, но не потому только, что они были евреями.
С. К чему были эти вооруженные облавы на польской территории, если не для того, чтобы уничтожить ваших политических и особенно расовых врагов?
М. Если вы считаете, что у кого-то был специфический интерес к дикой охоте на евреев, вы глубоко ошибаетесь.
С. Но в Польше точно... [237]
M. Да, в Польше. Что, по-вашему, происходило в Польше, когда там началась кампания? Скажите, что вы об этом думаете, я не хочу гадать.
С. Ну, разумеется, уничтожение поляков, и польских евреев в особенности, — первое, что приходит в голову. Деятельность этих "охотников" освещалась в Нюрнберге, известно, что они совершали набеги на Польшу и истребили много людей... и в России также.
М. Давайте рассмотрим это должным образом в надлежащем порядке.
С. Согласен, пожалуйста, продолжайте.
М. Я не вижу смысла углубляться в историю, потому что всем нам в действительности это безразлично. Но мне хотелось бы отметить одно заблуждение, ложное мнение, просто чтобы быть точным. Я сказал, что не участвовал в этих акциях, но в основном все знал о них, практически с самого начала. Что вам известно об отношениях Германии и Польши?
С. Это не моя область.
М. Когда-то была моя, поэтому я могу просветить вас немного и расширить ваши знания, если не изменить вашу точку зрения. Германия и Польша после Версальского договора стали злейшими врагами. Большая часть Германии, принадлежавшая ей веками, населенная и возделанная немцами, была отдана полякам вашим безумным президентом Вильсоном. Я должен сказать, что Вильсон и несет большую часть ответственности за предыдущую войну, без сомнения. Он достиг соглашения с нашим правительством о мире и, когда Германия была разоружена, намеренно изменил его. Я был свидетелем возвращения французских территорий, но в восточной Германии, особенно в Силезии, дела шли чудовищно. [238] Сначала те немцы, которые остались на нашей бывшей территории, жестоко преследовались завистливыми поляками. Дело осложнялось и тем, что британские и французские наблюдатели, посланные туда, чтобы помогать полякам, потребовали прекратить это варварство. Никто не обращал на это никакого внимания, и все шло своим чередом. В 1932 году поляки, опасаясь, что Гитлер может прийти к власти, сосредоточили войска на границе Восточной Пруссии и Силезии и угрожали вторжением. У нас тогда была маленькая армия и мы не могли этого предотвратить. Гитлер был вынужден рассмотреть их требования, мы подписали выгодные для них соглашения и, конечно, прекратили отношения с их врагами — Советами. Позднее, после аншлюсса Австрии, и особенно после передачи нам Судетов, поляки встревожились, опасаясь, что мы попытаемся вернуть отнятые у нас земли{62}. Вместо того чтобы попытаться договориться с нами, они стали нам угрожать. Конечно, к этому времени армия сильно увеличилась и их угрозы ничего не стоили. По какой-то причине эти глупцы решили, что они достаточно сильны, обратились к Англии и Франции и настояли на заключении с ними пакта. Они открыто выступили против Гитлера и отказались даже обсуждать с ним проблему Данцигского коридора. Это, естественно, возмутило Гитлера, который чувствовал, что из всех его территориальных притязаний в Европе Данциг является самым законным.
Бек, их министр иностранных дел, был высокомерным мулом с манией величия и замашками Людовика XIV. Но Людовик без армии, экономики или, что хуже, разумного населения. Поляки являются, без [239] сомнения, самыми тупыми и жестокими созданиями на земле.
С. Теперь...
М. Пожалуйста, позвольте мне закончить. Вы будете комментировать, когда я завершу. Я сказал "жестокими". Думаю, в апреле 1939 года Польша начала репрессивную кампанию против германского меньшинства в стране, давая понять Гитлеру, что у них имеются потенциальные заложники, если он будет чересчур агрессивным. Любой, кто знает Гитлера, сказал бы, что с ним нельзя договариваться с помощью шантажа. Им это сошло с рук однажды, но больше они ничего не добьются. Конечно, репортажи об избиениях, поджогах, убийствах, доходящие до Министерства иностранных дел от немецких дипломатов в Польше, приводили Гитлера в бешенство. Если бы это был один инцидент, он мог бы пройти незамеченным, но подобная информация поступала каждую неделю, и настал момент, когда это стало невозможно игнорировать.
Некоторым удачливым и смелым немцам удалось сбежать в Германию, и их рассказы об ужасах террора не сходили со страниц газет, при активном содействии Геббельса. Эти истории, порождали злобу в обществе, о чем вы догадываетесь, но многие из них, как мы потом выяснили, оказались правдивыми.
Непосредственно после начала войны, в первых числах сентября, поляки в бывших германских районах, по специальному распоряжению своего руководства, напали на немецкое меньшинство со зверской жестокостью. Женщины и дети, даже маленькие, подвергались пыткам, их буквально разделывали словно туши скота, что я не могу даже обсуждать это здесь. У меня есть тысячи фотографий, сделанных полицией, [240] которые я буду более чем счастлив показать вам позже, но сейчас разрешите мне продолжить. Те счастливые немцы, которые избежали этой бойни, спасаясь бегством, просили защиты у германских войск. Многие из этих немцев сформировали отряды самозащиты и помогали военным. Когда наши войска стали наступать и сами убедились в польском варварстве, ненависть их возросла и потребовалось изолировать поляков, виновных в этих преступлениях. В Судеты была послана полиция безопасности дабы обеспечивать порядок на оккупированных территориях. Репрессировались немцы, настроенные против Гитлера или занимавшиеся пропагандой. Люди из службы безопасности взяли под контроль также чехов, которые были потенциально готовы к сопротивлению, и тех из них, кто издевался в Судетах над немецким меньшинством. Но чехи были ангелами милосердия по сравнению с поляками, должен я вам сказать.
Как только началась польская кампания, эти отряды полиции безопасности были созданы вновь. Я знаю об этом с самого начала, потому что гестапо выделило агентов для помощи постоянной полиции безопасности. Я присутствовал на некоторых заседаниях по этому поводу и полностью одобрял цели и задачи этих групп безопасности.
Обнародование фактов массового истребления немецкого мирного населения усложнило ситуацию. Когда Гитлер узнал об этом, он пришел в бешенство. Он вызвал Гиммлера и Гейдриха и, позже, меня и жестко без околичностей приказал, во-первых, защитить немцев в Польше, во-вторых, расстрелять тех, кто повинен в этой бойне. Военные были шокированы приказом фюрера, но позже изменили свое отношение, узнав, что немецкие военнопленные были жестоко [241] убиты поляками. У них были выколоты глаза, отрезаны гениталии, многие были сожжены. После всего этого военные потребовали правосудия. Однако ситуация не улучшилась, потому что уцелевшие немцы, помогавшие военным, начали вести себя столь же зверски, как и поляки. Это было так ужасно, что военные вынуждены были распустить немецкие группы, тех же, у кого был призывной возраст, мобилизовали.
Что касается польских уголовников, то полиция безопасности и служба безопасности выявили их. Был учрежден суд, были представлены доказательства и вынесены смертные приговоры. Это был упорядоченный процесс, а не акт мести германского населения.
С. Но мы оба знаем, что многие поляки были ликвидированы, ведь так?
М. Определенно. А вы знаете, сколько немецкого населения было уничтожено?
С. Понятия не имею.
М. 13 000 тел стариков, женщин, детей и младенцев были идентифицированы. А сколько было тех, кого идентифицировать было невозможно!
С. И сколько их было?
М. Более 50 000. Я читал отчеты и разговаривал с моими людьми. Евреи? Действительно, немногие из них были замешаны в убийствах, но не забывайте, поляки ненавидели евреев и убивали многих из них без какой-либо нашей помощи.
С. Да, я слышал кое-что об этом. Когда Аушвиц был освобожден советскими войсками, там было около 12 000 больных евреев. Когда Советы вошли в лагерь, охранники начали стрелять по этим евреям из автоматов. Советский полковник рассказывал мне в Нюрнберге, что кровь вытекала из-под дверей бараков, [242] где находились эти люди. Охранники были поляками, нанятыми вашими людьми.
М. Это подтверждает то, что я сказал вам, не так ли? А что делали русские?
С. Ничего. Они тоже не любили евреев и не вмешивались. Несколько евреев-офицеров попытались остановить это, но было слишком поздно.
М. И, конечно, мы теперь во всем этом виноваты.
С. Но вы утверждаете, что гестапо не было напрямую замешано в этом?
М. Не совсем так. Я говорил, что мы поставляли львиную долю личного состава групп безопасности. Я сам не осуществлял руководство, хотя полностью осознавал, что происходит, и если быть абсолютно честным, я соглашался с их курсом тогда, как я согласен и сейчас.
С. Вы, должно быть, не согласны с тем, что германские власти были в конечном счете ответственны за эту чрезмерность?
М. С моральной точки зрения — да. С практической — нет. И военные и полицейские операции не проводятся моралистами. Старик Фриц сказал однажды, что, когда солдат начинает думать, он перестает быть солдатом.
С. Да, но ваша репутация?
М. Моя репутация? Я говорил, что не руководил ни одной из этих групп. Одобрение их действий — это вовсе не признание вины.
С. Я вспоминаю один эпизод, который вкратце готовил для Нюрнберга, — массовое убийство евреев под Киевом в 1941 году. Разве не было 30 000 евреев, вывезенных за город и расстрелянных СС?
М. Нет. Украинская полиция, позвольте мне сообщить вам, ради собственного развлечения расстреляла [243] около 3000 евреев{63}. Кто-то добавил лишний ноль. Начальник полиции был позднее нами расстрелян.
С. За расстрел евреев?
М. За не согласованные с властями убийства. Теперь, я полагаю, вы скажете, что, раз немцы вооружили этих украинцев и мы оккупировали эту территорию, мы несем ответственность. Косвенным образом, да. Я в этом с вами согласен. И если американские солдаты напиваются в Антверпене и насилуют и убивают бельгийских женщин, ваши военные также виноваты?
С. Мы повесили их.
М. Мы также. Это всегда плохо для дисциплины — насилие и мародерство. Но, возвращаясь к акциям в Польше и, позднее, в России, пожалуйста, заметьте, что подобное не случалось, во Франции, Дании или Норвегии. Не было необходимости в таких действиях. Это были цивилизованные люди, не поляки или славяне. В этом разница. С тех пор как русские стали вашими врагами, вы почему-то стали интересоваться тем, сколько бандитов мы повесили на деревьях или расстреляли. Ваши люди не интересуются зарубленными немцами (гражданским населением), и я лично не интересуюсь повешенными бандитами. Если бы вы когда-либо имели дело с этим сбродом, то вы прибежали бы ко мне, чтобы попросить меня уничтожить их. Фактически вы уже обсудили со мной программу Варфоломеевской ночи. И это явления одного порядка, не так ли? Одно ясно: меры должны быть превентивными. Выбор времени — главное в этом деле. Будьте уверены, что я не имел непосредственного контроля и не несу прямой ответственности за силы безопасности. Это то, что вы хотели услышать, да? [244]
С. Я думаю, мы значительно это отредактируем, прежде чем представить к рассмотрению.
М. Конечно, теперь вы серьезны, прямо как русские с этими проверками. Когда ваше начальство давало вам все эти беспочвенные вопросы, которые вы мне задавали, вас не осенило, что вы теряете время? Я приведу вам такой пример: сумасшедший стреляет с крыши наугад по улице. Совершенно невиновные люди убиты. Полиция посылает человека на крышу, и он стреляет безумцу в голову. Справедливо? Конечно. Но всегда найдутся идиоты, которые скажут, что безумец — это просто непонятый человек. Может быть, его мать била в раннем детстве. Никто не понимал его, и теперь разные врачи не могут даже изучить его мозг, потому что ужасный полицейский размазал его по стене, которая была позади него.
С. Я вспоминаю стих о Боге и солдате, начинающем молиться, только когда приспичит.
М. Вы можете добавить туда и полицию.