Глава 10. Холодный душ из садового шланга

5 декабря Браухич и Гальдер были вызваны наконец в рейхсканцелярию. Гитлер находился в несколько возбужденном состоянии, что генералы заметили сразу, когда их провели в кабинет. Едва кивнув вошедшим, Гитлер продолжал прохаживаться из угла в угол, нервно потирая руки и время от времени притоптывая правой ногой, как бы в такт какой-то музыке, звучавшей в его голове.

Эсэсовцы хорошо знали своего фюрера, а потому научились его не только успокаивать, но и убеждать. А когда это не удавалось, просто действовали от его имени. Фюрер несколько раз ловил их на этом, устраивая руководителям своей «черной гвардии» грандиозные разносы и истерики, но его всегда удавалось успокоить и убедить, что все было сделано, хоть без его ведома, но хорошо».

Гальдер тоже хорошо знал Гитлера и по его виду стал опасаться, как бы эта долгожданная конференция не превратилась в монолог фюрера, переходящий в истерику.

Однако начальник Генерального штаба ошибся. Фюрер объявил генералам, что захват Гибралтара необходимо осуществить не позднее 14 января 1941 года. Это его твердое решение, которое обсуждению не подлежит. Вторжение в Грецию также вопрос решенный, но окончательное решение он примет [255] сам. Подготовку проводить с таким расчетом, чтобы начать вторжение к началу марта. Он желает услышать от господ генералов, как они мыслят себе проведение операции «Феликс» и насколько продвинулась подготовка.

Разложив на столе свои документы, Гальдер доложил, что операция должна начаться массированным воздушным налетом на Гибралтар, которому будет сопутствовать мощный артиллерийский удар. Это означает примерно 20-30 эшелонов с боеприпасами. Кроме боеприпасов, необходимо доставить в Испанию и саму артиллерию. Это еще 10 эшелонов.

Гальдер докладывает о катастрофическом положении итальянцев в Албании и смотрит на Гитлера.

Вместо ответа Гитлер, облокотившись руками о стол, на котором расстелена карта западной части Средиземного моря, с некоторой торжественностью в голосе объявляет:

— Господа! Я принял решение окончательно оккупировать Францию. Я имею в виду южную часть этой страны.

— Да, мой фюрер,— спокойно отвечает главком сухопутных войск Браухич, — но не следует забывать и о восточном направлении. Мне кажется опрометчивым в настоящее время отвлекать силы и внимание с восточного направления.

— Мой фюрер,— перебивает Гальдер,— план операции «Отто», который разрабатывался под моим руководством, уже готов. Нам хотелось бы, чтобы этот план был оформлен в рамки конкретной директивы с указанием сроков и полного графика операции.

Генерал делает паузу, ожидая новой вспышки раздражения Гитлера. Но Гитлер молчит, неожиданно обмякнув в кресле, слушая начальника Генерального штаба с полузакрытыми глазами.

На специальном столе-планшете расстилается оперативная карта Генштаба, испещренная красными, синими и зелеными символами, значками и цифрами. Все присутствующие [256] подходят к столу.

— Сколько у нас дивизий на востоке? — интересуется Гитлер.

— Сто десять дивизии, из них одиннадцать танковых,— докладывает начальник Генштаба.

Всем ясно, что этого мало не только для нападения, но и для эффективной обороны. Эти войска необходимо развернуть по всей линии границы с СССР до Черного моря включительно. Начинать войну даже сильными ударами с территории Польши и Восточной Пруссии — безумие. Русские ответят мощным контрударом в направлении Румынии и Протектората, где наши фланги висят в воздухе. Поэтому до окончательного развертывания сил все планы являются чистой теорией.

Главное — упредить русских в нанесении первого удара. Если это удастся сделать, то возникает великолепная возможность быстрого окружения основных сил Красной Армии, сосредоточенных на балконах-выступах. Конфигурация театра военных действий, который расширяется к востоку наподобие воронки, диктует необходимость решительного разгрома русских сил до линии Киев-Минск-Чудское озеро, тем более что основные силы Красной Армии сосредоточены западнее этой линии. При этом задачей является не оттеснить советские войска за эту линию, а уничтожить их. Итогом операции является захват исходной базы, своего рода сухопутного моста, каковым определен район Смоленска для последующего наступления на столицу большевиков — Москву, чтобы занять ее до осенней распутицы.

Таким образом, главный удар наносится севернее Припятской области ввиду благоприятных дорожных условий и возможности прямого наступления в центральные районы России и в Прибалтику. Второй удар наносится из Румынии и Южной Польши (или только из Южной Польши, если так сложатся обстоятельства). Поход необходимо выиграть единственным эшелоном войск без значительных [257] резервов. Восточная армия будет насчитывать 3 миллиона человек, 600 тысяч лошадей и 600 тысяч автомашин. Начальник Генерального штаба обращает внимание присутствующих на тот факт, что резерв личного состава для армии имеет 400 тысяч человек и может покрыть потери только до осени 1941 года.

Но Гитлер неожиданно выпрямился и заявил, что он в принципе одобряет предложенный Гальдером план, но удивлен, почему в плане проигнорированы его устные указания, данные ранее Браухичу и Гальдеру о том, что главной целью операции должна быть не Москва, а Украина и Прибалтика. Для нас взятие столицы не столь важно в сравнении с достижением иных целей.

Браухич осмелился возразить, что, не говоря уже о моральном значении захвата Москвы, столица СССР является крупнейшим во всей России коммуникационным центром и центром военной промышленности.

Гитлер взглядом заставил главкома сухопутных сил замолкнуть и сказал: «Только полностью закостеневшие мозги, воспитанные на идеях прошлых веков, ни о чем другом не думают, кроме как о захвате столицы противника».

В резолюции совещания было записано: «Задачи сухопутных сил определить следующим образом: при поддержке авиации любой ценой уничтожить лучшие кадры русской армии, чтобы тем самым сорвать планомерное и полноценное использование больших русских сил».

Далее в план было внесено особое мнение фюрера:

«Если ОКХ (Главное Командование Сухопутных сил) считает критерием успеха всего похода направление главного удара на Москву, так как здесь будут разбиты развернутые на этом направлении основные силы противника, то фюрер считает и требует, чтобы центральная группа армий после уничтожения советских войск в Белоруссии сначала бы повернула часть [258] своих сильных подвижных группировок на север и на юг для захвата Прибалтики и Украины, а затем бы возобновила наступление на Москву».

Эго означало, что генштабисты должны план переделать.

Гитлер закрыл совещание примирительно, туманно заявив, что «мы должны в 1941 году решить все европейские континентальные проблемы, чтобы быть в состоянии в 1942 году принять меры против Соединенных Штатов.

Американский тяжелый крейсер «Тускалуза» легко и изящно разрезал своим стремительным форштевнем изумрудные волны Карибского моря. Белую пену носового буруна несло вдоль бортов крейсера и уносило за корму в бурлящий поток от работающих винтов. Немолодой человек в белой панаме и мятой домашней куртке сидел в плетеном кресле на юте крейсера, держа в руках спиннинг. За креслом стояли несколько человек в форме и штатском, всем своим видом демонстрируя, что из не интересует ничего, кроме рыбной ловли.

На мачте крейсера рядом с небольшим государственным флагом, играющим по совместительству и роль военно-морского, развевалось на теплом южном ветре огромное синее полотнище с распростертыми золочеными крыльями орла-на-белохвоста, грудь которого украшал геральдический щит-штандарт Президента Соединенных Штатов Америки.

Все на корабле от командира до вольнонаемного буфетчика-филиппинца были преисполнены осознанием возможности приобщиться к истории.

Морской поход президента на «Тускалузе» был большой неожиданностью для всех, включая и госдепартамент. Иностранные дипломаты загудели как потревоженные осы, пытаясь разгадать, чем вызваны подобные, не предусмотренные никаким протоколом, мероприятия. Особенно встревожились в английском посольстве, считая, что после своей победы на выборах Рузвельт утратил интерес к европейской войне и [259] начал беспечно расходовать драгоценное время. Официально Белый дом объявил, что целью путешествия президента является осмотр некоторых участков для строительства новых баз, недавно приобретенных в Вест-Индии. Это выглядело правдоподобнее, поскольку в числе лиц, сопровождавших Рузвельта, не было ни одного человека, способного дать ему совет или хотя бы справку по серьезнейшим проблемам Европы и Дальнего Востока. Единственным исключением, но обычным за долгие годы президентства Франклина Рузвельта, был Гарри Гопкинс — его старый друг, не занимавший никаких официальных постов, временами возводимый в ранг советника, но игравший при президенте роль целого конклава серых кардиналов.

Версия о том, что президент отправился на рыбалку, показалась очень правдоподобной. Настолько правдоподобной, что Эрнест Хемингуэй дал на крейсер радиограмму, указывая на скопление рыбы в проливе Мона, советуя президенту пользоваться «оперенным крючком с насаженным на него куском свиного сала».

Днем Рузвельт беседовал с Гопкинсом, выслушивал советы своего доктора Макинтайра, ловил рыбу или просто отдыхал, сидя в кресле на юте.

Корреспонденты, однако, не сообщали о том, что время от времени (довольно часто) у борта «Тускалузы» совершали посадку гидросамолеты ВМС, доставлявшие почту из Белого дома, включая огромное количество государственных бумаг, посылаемых президенту.

9 декабря на борт «Тускалузы» пришло первое сообщение о том, что англичане начали наступление против итальянских войск в Египте, Судане и Эфиопии, т.е. на всех участках Возрождаемой Муссолини Римской Империи. Это вызвало некоторое удивление, поскольку все ожидали обратного — итальянского наступления с целью вытеснения англичан за Суэцкий канал. Рузвельт запросил подтверждения информации. [260]

Летающая лодка «Каталина», лихо совершив посадку у самого борта «Тускалузы», быстро доставила необходимые документы. Следом прилетели министр ВМС Нокс и командующий флотом США адмирал Старк.

Армия маршала Грациани после первого же удара англичан обратилась в паническое бегство, бросая боевую технику, склады с боеприпасами и горючим. Англичане стремительно продвигаются к ливийской границе, очищая вместе с тем территорию Эфиопии и Судана от итальянских гарнизонов.

Стоя за спиной президентского кресла на юте крейсера, они докладывали ему свое виденье обстановки, в то время как сам президент, казалось, был полностью поглощен процессом рыбной ловли.

Доброе лицо президента, его демократические убеждения и уверенность, что существующий в США общественный строй, гарантирующий своим гражданам все мыслимые в человеческом обществе свободы и возможности, является лучшим из того, что придумало человечество за 50 веков своего исторического существования, делали его в глазах европейских диктаторов ни на что не способным государственным деятелем, завязшим в болоте гласности, демократических законов и парламентских процедур.

Он часто повторял, что европейские диктаторы Сталин, Гитлер и Муссолини «одержимы дьяволом» в своей навязчивой идее мировой гегемонии. Он еще в 1939 году предсказывал неизбежность схватки между Гитлером и Сталиным как неизбежность смены времени суток — дня и ночи. Но до Москвы и Берлина не доносились слова американского президента, поскольку в обеих центрах мирового тоталитаризма его никогда серьезно не воспринимали с единственно понятной в этих центрах военно-агрессивной точки зрения. Аналитические доклады разведчиков рисовали образ неизлечимо больного старика с отнявшимися ногами, достаточно честолюбивого, достаточно работоспособного, без сомнения умного и способного вести за [261] собой человека, на которого поставили евреи (взгляд из Берлина) и эксплуататорские классы (взгляд из Москвы), чтобы получать прибыли и сверхприбыли из пущенных в оборот денег и товаров.

Правда, и в Москве, и в Берлине, и в Токио понимали (да и видели), что потенциально промышленность Соединенных Штатов может наковать горы оружия, но с одним непременным условием — если на него найдется покупатель.

Программа вооружений США, ставшая легкой добычей почти всех разведок мира, не воспринималась серьезно, во-первых, из-за слишком астрономических цифр и, во-вторых: кто этим оружием будет воевать?

Неужели эти прилизанные люди в котелках и галстуках , играющие в теннис и купающиеся в бассейнах?

Всем хотелось посмотреть, как повела бы себя Америка, если бы она подверглась нападению, как Польша или Финляндия или, по меньшей мере, стала бы объектом беспощадных бомбардировок, как Англия? Ответы были разные, но надо сказать, что аналитики, отдадим им должное, всегда сходились во мнении, что на Америку в настоящее время и при нынешнем состоянии военной техники напасть не в состоянии никто. Хотя на отдаленные американские гарнизоны на Филиппинах, на Уэйке, на Алеутских и Гавайских островах в принципе напасть можно, и даже нанести по этим объектам сокрушительный удар, который, конечно, не способен покончить с Соединенными Штатами, но вполне способен поставить их на место и надолго отбить желание заниматься мировыми проблемами.

Поэтому президентов США не особенно изучали, тем более — совсем не изучали Франклина Рузвельта, поскольку он был прикованным к креслу калекой, и все каждый день ждали, что он сам устранится от должности по состоянию здоровья.

«Просто удивительно — сказал как-то Гитлер, посмотрев очередной американский «вестерн»,— как такая большая и динамичная страна терпит во главе себя [262] калеку, который и в клозет-то сам сходить не может?»

В отличие от своих оппонентов Рузвельт был единственным в те годы политиком, который видел вещи во всей их реальности и обладал средствами для ведения именно той самой глобальной войны, правила которой диктовались условиями промышленного века. Будучи единственным трезвым политиком, он уже видел, что в результате все ярче разгорающегося буйного пламени глобального конфликта мировое господство, во имя которого Сталин и Гитлер готовы пожертвовать миллионами жизней своих подданных, будет преподнесено Соединенным Штатам как апельсин на серебряном подносе. Конечно, в ближайшие 10-15 лет придется здорово поработать, а потом все процессы пойдут автоматически.

Прежде всего необходимо сорвать все попытки заключения мира между Англией и Германией. Англия должна получить столько оружия, сколько она захочет. Получить это оружие она может только от нас. Но как, если у нее уже нет денег?

Так или иначе, но этот вопрос надо решить в самом ближайшем будущем.

Второе — это неминуемый конфликт между нынешними разбойниками — Сталиным и Гитлером. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть самый идеальный вариант этого конфликта. Гитлер начинает и доходит примерно до Волги, где выдыхается и его гонят назад. Хорошо, если бы этот процесс продлился года два-три. Это вынудит его убрать свою армию из Европы и растворить ее в необъятных полях и лесах России. При этом нужно принять меры, чтобы Советский Союз не рухнул и не развалился, даже если Сталину пришлось бы перенести свою столицу в Магадан. В возможность такого идеального варианта даже верится с трудом. Донесения разведки говорят совсем о другом. У Сталина такое превосходство по всем показателям вооружен ных сил, что Гитлеру надо просто сойти с ума, чтобы осмелиться [263] броситься на это чудовище из чугуна и стали.

Но Сталин! Если начнет он, обстановка станет непредсказуемой. А все говорит за то, что он так и намерен поступить, ожидая момента, когда Гитлер и англичане сцепятся в длительных и кровопролитных боях. Вряд ли после наступления англичан в Северной Африке Гитлер пошлет туда крупные силы, если вообще пошлет какие-либо.

Скорее всего, он полезет в Грецию, но там все должно кончиться достаточно быстро. Ему можно подложить по дороге несколько мин, скажем, в Югославии, но еще неизвестно, сработают ли они. Сталин ждет его высадки в Англии. Но также ясно, что никакой высадки не будет. Слава Создателю, что Сталин этого не понимает, а следовательно, мы должны приложить все усилий, чтобы он этого так и не понял. Другими словами, необходимо найти способ, чтобы до поры до времени подержать его на цепи. Все это очень рискованно, но поддается расчету, если наша разведка будет действовать синхронно с английской... и немецкой.

Но самое трудное другое. Как поднять Америку на участие в глобальной войне? Как послать миллионы американцев, одев их в непривычную военную форму, во все уголки земли, чтобы обеспечить и закрепить нашу гегемонию в новом послевоенном мире? Без решения этой, наиболее сложной задачи все другие планы станут чисто академическими и практически бессмысленными...

Катушка спиннинга стала стремительно раскручиваться. Рузвельт пытался остановить ее, но слишком крупная рыба рвала на себя.

Крепкие матросские руки приняли спиннинг из рук президента.

Рузвельт устало откинулся в кресле и обратился к стоявшему за спиной главнокомандующему флотом США адмиралу Старку:

— Вы говорите, Гарольд, что Тихоокеанский флот закончил [264] весь цикл летне-осенних учений?

— Да, сэр,— ответил адмирал.

— Пусть флот останется на Гавайях, в Перл-Харборе,— приказал Рузвельт, напоминая адмиралу, что он, президент, является помимо всего еще и Верховным Главнокомандующим вооруженными силами США.

— В Перл-Харборе? — удивился адмирал.— на какой срок?

— До особого распоряжения,— пояснил президент.

— Но, господин президент,— попытался возразить главком ВМС,— люди нуждаются в отдыхе, а корабли — в ремонте, некоторые — в капитальном. Все это возможно, как вам хорошо известно, только на базах Западного побережья. База в Перл-Харборе совершенно не приспособлена для этого.

— Немедленно отдайте распоряжения адмиралу Ричардсону,— прервал Старка президент.— Флот остается на Гавайях до особого распоряжения. Тихоокеанский флот должен постоянно играть роль пистолета, приставленного к виску Токио, чтобы там поостереглись заниматься открытым разбоем. Грабитель должен постоянно видеть перед собой полицейского. Приказ Ричардсону отдайте прямо через радиостанцию «Тускалузы»...

— Фрэнк,— обернулся президент к стоящему с другой стороны морскому министру,— в вашем калифорнийском ранчо есть садовый шланг?

Полковник Нокс даже поперхнулся от удивления.

— Да, сэр. Разумеется, есть.

— А что бы вы стали делать, если бы загорелся дом соседа, а у него не было садового шланга? Дали бы вы ему свой? — продолжал допытываться президент.

— Полагаю, что что да, сэр,— смущенно отвечал морской министр, не понимая, куда клонит президент.

— А почему бы вы так поступили, мистер Нокс, а не сказали бы соседу: мол, надо было позаботиться пораньше и купить свой шланг? [265]

— У нас В Калифорнии,— пояснил Нокс,— пожары — это настоящее бедствие. Если у кого начнется и вовремя не потушить, то сгорят все. Так что я лучше дам ему свой шланг, пока и мой дом не сгорел.

— В этом вся суть проблемы,— согласился Рузвельт, ни к кому конкретно не обращаясь...

Между тем матросы вытащили на палубу средних размеров акулу, которая отчаянно извивалась под ударами багров, попавшись на кусок сала...

16 декабря Рузвельт вернулся в Вашингтон. На следующий день он созвал пресс-конференцию, на которой открытым текстом заявил:

«В умах подавляющего большинства американцев нет абсолютно никаких сомнений по поводу того, что наилучшей непосредственной обороной Соединенных Штатов являются успехи Британии в деле ее самообороны».

Далее президент указал, что следовало бы одолжить Англии денег для закупки американских военных материалов, чтобы доблестные британцы могли продолжать борьбу.

«Я хочу пояснить это наглядным примером,— заявил Рузвельт.— Предположим, что в доме соседа произошел пожар, а у меня имеется садовый шланг...»

Это произвело сильнейшее впечатление: дай шланг, пока не загорелся и твой дом.

Никто не увидел ничего опасного и даже радикального в предложении президента предоставить англичанам взаймы садовый шланг для их героической и неравной (как казалось) борьбы с Гитлером. Неизвестно, рассчитывал ли кто-нибудь получить этот шланг обратно, но блестящее выступление Рузвельта обеспечило прохождение через Конгресс уже подготовленного закона о «ленд-лизе — самого странного и необычного закона в стране, официально объявившей себя нейтральной...

(В этой связи интересна характеристика Рузвельта, данная в одном из послевоенных анализов, проведенных немецкими генералами: «Соединенные Штаты Америки, претендующие [266] ныне на роль хозяев всего мира, потеряли в войне меньше людей, чем Германия или Россия теряли в каждом сражении, а количество сражений трудно пересчитать. Почти 40 миллионов пехотинцев, танкистов, артиллеристов, летчиков и моряков погибли во второй мировой войне. Америка за четыре года глобальной войны, включая ожесточенные бои на Тихом океане против Японии, потеряла на всех фронтах примерно триста тысяч человек.

Успешно руководя второй мировой войной, Франклин Рузвельт не совершил ни одной крупной военной ошибки. В этом отношении с ним никто не может сравниться из завоевателей прошлого, начиная с Юлия Цезаря. Он был мастером ведения современной войны. Даже такие мощные, энергичные и блестящие личности, какими были Гитлер и Сталин, оказались по большому счету всего лишь рапирами, инструментами в руках Рузвельта. Завоеватели-авантюристы, разрушая и сметая все на своем пути, часто не делают ничего другого, как прокладывают путь своему более хладнокровному и расчетливому врагу, который сокрушает их и начинает возводить собственное здание на их руинах.

Так Наполеон по большому счету не сделал ничего другого, как обеспечил Англии мировую гегемонию почти на два века, а Карл XII вымостил своими походами фундамент империи Петра Великого. Так и Гитлер по тому же большому счету всего лишь передал Британскую Империю в руки Соединенных Штатов.

Еще до официального вступления в войну Рузвельт фактически вырвал из рук Германии две почти верные победы: над Англией и над СССР, применив небывалый ранее способ ведения непрямых военных действий, закон о «Ленд-Лизе». В конце 1940 года единственным источником пополнения стратегическим сырьем и военной техникой для Англии были Соединенные Штаты. Но закон о нейтралитете, принятый в США, угрожал отрезать Великобританию [267] от этого единственного оставшегося источника, оставляя Англии вполне естественный выход: мирные переговоры с Германией. Надо сказать, что пойди Англия на этот мудрый шаг, Британская Империя существовала бы и по сей день. Советский Союз был бы сокрушен и вместо буйно разросшегося большевизма мы в самом худшем случае видели бы сейчас мирную, безоружную Россию, развивающуюся в какой-то форме социал-демократии. Но ничто из этого не совпадало с планами Рузвельта. Он не мог позволить Германии захватить доминирующее положение над евро-азиатским пространством в партнерстве с доминирующей над миром морской мощью Британии. Для этого, в обход закона о нейтралитете, Франклин Рузвельт изобрел «ленд-лиз», который давал возможность Англии, а позднее и России, сражаться с Германией, опираясь на неограниченные запасы американского оружия и сырья. Смелость этого трюка была потрясающей, а маскировка —совершенно смехотворной, когда Рузвельт протаскивал этот закон через ошеломленный конгресс, загипнотизированный революционностью мышления президента).

18 декабря Гальдер и Браухич представили Гитлеру на утверждение окончательный, как полагали генералы, план военных действий против Советского Союза.

Фюрер был мрачен. 8 декабря пришло сообщение, что около Кубы английские корабли перехватили немецкий блокадопрорыватель «Идарвальд» с грузом каучука и никеля. Доблестная команда прерывателя немедленно открыла кингстоны, подожгла судно и пыталась уйти на шлюпках. Англичане высадили на «Идарвальд» призовую партию, потушили пожар, но разобраться в системе кингстонов не смогли, и судно затонуло. Команда была взята в плен.

9 декабря, пришло наконец сообщение о начале новых боев в Северной Африке. Однако к концу дня выяснилось, что в наступление перешли не итальянцы, а англичане. [268]

На следующий день были получены подтверждения этого невероятного факта. После ночного удара по итальянским аэродромам на ливийской границе англичане атаковали позиции итальянцев, которые немедленно обратились в бегство. А те, кто бежать не успел, стали массами сдаваться в плен.

Уже на третий день английского наступления в Берлине разобрались в обстановке.

Все военные действия в пустыне свелись к тому, что 7-я английская танковая дивизия, обогнав свою пехоту, неслась за удирающими итальянцами и, кого догоняла, брала в плен. Примерно то же самое творилось и в Албании, и будь там пустыня, как в Африке, а не почти непроходимая горная местность, греки, возможно, уже вошли бы в Рим.

Гитлер 10 декабря подписал директиву о проведении операции «Аттила», а 13 декабря — о проведении операции «Марита». Дело в том, что Германия не имела общей границы с Италией и была бы не в состоянии ничем помочь дуче, если бы англичане высадились на итальянской территории.

Операция «Атгила», как известно, предусматривала оккупацию южной Франции с выходом на испанскую и итальянскую границы. Задумана она была в связи с захватом Гибралтара, но к этому времени было уже не до Гибралтара.

Теперь операция «Аттила» получила новое значение: оперативно прийти на помощь дуче, если англичане вышибут Италию из войны, и наказать Франко, оккупировав Испанию, и если представится такая возможность, расстрелять его самого как предателя.

Дела в Румынии шли и того хуже. Искромсанная территориальными претензиями соседей, сталинскими аппетитами и германо-венгерскими интригами, Румыния бурлила и грозила вообще развалиться как государство.

Гитлеру показали карту: расстояние между развернутыми на румынской границе советскими войсками и Плоештинским [269] бассейном — менее 100 километров. Один короткий кинжальный удар, пояснил Гальдер, и вся боевая техника вермахта превращается в груду мертвого железа.

Выход был один: немедленно оккупировать Румынию под любым предлогом. Гитлер вызвал на 22 декабря в Берлин Антонеску, с тем чтобы подписать договор о присоединении Румынии к державам Оси и получить правовую основу для любого вмешательства.

Сложнее было с финнами.Зимняя война с Советским Союзом буквально швырнула Финляндию в объятия Берлина, в котором финны видели не только гаранта своей будущей безопасности, но и в известной степени орудие возможного реванша. Советский разбой не был ни забыт, ни принят как данность. Вся страна еще жила недавно прошедшей войной, не желая смириться с потерей столь жизненно важных для нее территорий.

Финская разведка отлично знала о намерениях Москвы в итоге захватить всю оставшуюся часть Финляндии. Впрочем, для этого не нужно было иметь хорошую разведку. Достаточно было читать газеты. Исход новой войны без линии Маннергейма ни у кого никаких иллюзий не вызывал. Поэтому финны, зная о перебросках немецких войск на восток, решили более не пытаться выводить немцев на чистую воду, а с самым невинным видом предложить им разместить часть своих войск на финской территории, откровенно считая немцев дураками.

Немцы и на эту удочку не клюнули, а предложили финнам так называемый «договор о транзите», т.е. договор о праве переброски немецких войск в Норвегию через территорию Финляндии.

16 декабря в Берлин прибыл начальник финского Генерального штаба Гейнрихс в сопровождении главного оперативника генерала Талвелы. Вместе с финским военным атташе в Берлине генералом Хорном они предъявили Гальдеру документы своей разведки о сосредоточении советских [270] войск в Прибалтике и на границе с Восточной Пруссией, а также о планах развертывания Балтийского флота. Данные финнов соответствовали данным немецкой разведки, но количественные показатели, привезенные Гейнрихсом, вызвали у Гальдера некоторое замешательство.

Бесценный боевой опыт финского генерала в зимней войне против СССР стал предметом продолжительной лекции, которую Гейнрихс прочел перед руководящими офицерами Генерального штаба Германии.

Наиболее слабым местом, по мнению начальника финского Генштаба, является отвратительная связь, которая и сама по себе ненадежна, и совершенно не защищена, давая легкий доступ противнику на свои каналы. Оперативные коды просты и ненадежны. Русские все это знают, предпочитая нарочных с пакетами. Возможно, в силу этого, а возможно и по ряду других причин, в Красной Армии почти полностью отсутствует взаимодействие между различными видами вооруженных сил.

Но главный недостаток Красной Армии, после многозначительной паузы продолжал генерал Гейнрихс, заключается в другом. И он просит своих немецких коллег внимательно выслушать, что он имеет им сейчас доложить.

Красная Армия находится в глухой оппозиции, если так можно выразиться, к существующему в России режиму. Эго ясно не только из опроса военнопленных, количество которых, кстати говоря, превзошло все наши ожидания. Я возьму на себя смелость утверждать, заявил Гейнрихс, что если бы мы имели возможность нанести по Красной Армии достаточно сильный удар и перехватить инициативу в свои руки, а вы согласитесь, что будь у нас соответствующие силы, это можно было сделать минимум раза три в течение кампании, то Красная Армия просто бы разбежалась или сдалась в плен.

Гальдер недоверчиво взглянул на финского коллегу. Наполеон повторял, что русского солдата недостаточно просто убить, чтобы он упал. Его надо еще и толкнуть. [271]

Он говорил о русском солдате, возразил Гейнрихс, а русского солдата давно нет. Есть советский красноармеец — раб без всяких прав. Расходное пушечное мясо. Они начали войну против нас, не снабдив войска даже элементарным зимним обмундированием, не говоря уже о питании.

Русский солдат, напомнил Гальдер, был крепостным, имеющим не больше прав, чем нынешний. Этого солдата бросали на альпийские перевалы босиком. И тем не менее...

Затем с финнами обсудили ряд вопросов. В частности, о возможностях скрытой мобилизации, постоянно подчеркивая, что все вопросы носят чисто академический характер в рамках сотрудничества генеральных штабов.

Гитлеру доложили о высказываниях Гейнрихса.

Фюрер как-то странно взглянул на Гальдера и тихо сказал: «Он прав. Это колосс на глиняных ногах. Он рухнет под первым же сильным ударом. Именно на этой предпосылке нужно и строить весь план будущей кампании на востоке».

«Я бы не стал строить план кампании на таких проблематических предпосылках», — рискуя вызвать очередную вспышку гнева Гитлера, возразил Гальдер.

Тонкие губы Гитлера сложились в полуулыбку-полугримасу под щеточкой усов, когда он ответил Гальдеру словами, которые начальник Генерального штаба не мог забыть до гробовой доски:

«У нас нет другого выхода, генерал, кроме как надеяться, что у этого колосса глиняные ноги. Только удар должен быть сильным. Очень сильным. Тогда они рухнут. Иначе нам конец, дорогой Гальдер».

Наступление англичан в Африке, наступление греков в Албании, постоянная угроза с востока и, наконец, «садовый шланг» Рузвельта,— более чем достаточно, чтобы круглосуточно пребывать в самом плохом настроении. Но оказывается, и это еще было далеко не все. Начальник немецкой военной разведки адмирал Канарис обратил внимание фюрера на [272] тот факт, что англичане постоянно снимают войска с островов метрополии и перевозят их в Африку, на Ближний Восток, на Крит, на Мальту и во многие другие места.

Это значит, что они уже не боятся нашей высадки?

Нет, это значит, что они знают о том, что нам скоро будет не до высадки на их островах, когда начнется хаос на Балканах, а наши войска попадут под сокрушающий удар сталинских армий.

Имеющий глаза да видит, что мы уже в ловушке, из которой имеются только теоретические выходы. Один из них — это нападение на Советский Союз и его разгром в молниеносной войне.

Это возможно?

Это вполне возможно, ибо Советский Союз — колосс на глиняных ногах. Он рухнет под нашим ударом и развалится.

И тогда можно будет достойно встретить англичан и американцев. Но нужно действовать быстрее, мой фюрер, поскольку совсем не исключена возможность потери инициативы в войне.

Несколько страниц о людях немецких разведок

Адмирал Канарис считался любимцем Гитлера, который его произвел в адмиралы и сделал начальником военной разведки.

Никто никогда не анализировал мудрость кадровой политики Гитлера и не обращал внимания на тот факт, что на многих ключевых постах третьего рейха находились весьма странные личности.

Еще более странные личности возглавляли разведывательные службы гитлеровского рейха.

В молодости Вильгельм Канарис в чине капитан-лейтенанта служил на легком крейсере «Дрезден» и участвовал в знаменитом рейде через Тихий океан легендарной эскадры адмирала графа Шпее. [273]

После эффектной победы у Коронеля эскадра угодила в расставленную англичанами ловушку у Фолклендских островов и была уничтожена. Легкому крейсеру «Дрезден» благодаря высокой скорости хода удалось временно оторваться от английской погони и укрыться в одной из бухт Огненной Земли вблизи мыса Горн. Англичане быстро обнаружили «Дрезден», и перед угрозой неминуемого уничтожения крейсер пришлось затопить, а экипажу интернироваться в Аргентине. На этом закончилась военно-морская карьера Канариса и началась новая — разведывательно-диверсионная. В годы первой мировой войны Канарису пришлось работать и в США под руководством знаменитого фон Папена, и в Мадриде, где он, по слухам, даже был любовником легендарной Мата Хари и во многих других местах, где кайзеровская разведка прилагала титанические усилия, чтобы спасти от краха свою страну.

После крушения кайзеровской Германии, хлебнув демократического разврата Веймарской республики, Канарис — тогда еще капитан 1-го ранга, как и многие разочарованные офицеры кайзеровской армии, пошел на контакт с нацистами, видя в них единственную силу, способную вытащить Германию из «веймарской трясины» и снова обеспечить ей статус великой мировой державы. Декларируемая Гитлером будущая политика, казалось, была направлена именно на это.

То, что Канарису понравился Гитлер,[197] в этом нет ничего странного. Гитлер производил очень сильное впечатление на миллионы людей.

Странно другое — что Канарис понравился Гитлеру. Дед адмирала был греком, приехавшим на заработки в Германию, где он женился на немке и открыл магазин по торговле фруктами. Внук получил от деда в наследство вместе с преуспевающим магазином курчавые черные волосы, смуглый цвет лица и маленький рост, т.е. ту самую внешность, что всегда приводила фюрера в состояние, близкое к ярости. Говорили, что Канарис сыграл известную роль в уговорах фелъдмаршала [274] — президента Гинденбурга, когда решался вопрос о назначении Гитлера канцлером, заставив престарелого воина преодолеть свое презрение к человеку, чья военная карьера остановилась на лычке ефрейтора. Канарис одним из первых принес свои поздравления будущему фюреру Германии, а когда растроганный Гитлер спросил, какой награды тот для себя желает, попросил назначить его начальником военной разведки. Просимое Канарисом показалось Гитлеру очень скромным. Он даже переспросил: «Начальником военной разведки? Конечно, господин капитан цур зее». Вскоре Канарис был произведен в контр-адмиралы и засел в управлении абвера на углу Тирпицуфер и Бендлер-штрассе, пытаясь оттуда покрыть паутиной шпионажа весь мир.

Однако адмирал вскоре разочаровался в Гитлере еще сильнее, чем в демократии. Все кадровые офицеры, начавшие службу в кайзеровской армии, в душе оставались монархистами, что предполагает не только и не столько верность императору, сколько следование определенным морально-эстетическим, кастово-юридическим нормам. Фактически конституционно-демократическая монархия кайзера Вильгельма II, в которой они все были воспитаны, никак не предполагала (даже в страшном сне) простые гитлеровские методы решения как внутренних, так и внешнеполитических задач. Другими словами, бывшие офицеры кайзера оказались совершенно не готовыми к тоталитаризму, который так же отличался от жестко авторитарной монархии, как день от ночи. Наиболее аполитичные пытались просто держаться подальше от многих мероприятий Гитлера, что удавалось далеко не всегда. Но многих это сразу поставило в оппозицию к режиму в самом широком спектре: от рассказывания анекдотов до открытого саботажа.

«Ночь длинных ножей», нюрнбергские законы, политический террор, законы о печати и искусстве, костры книг [275] и, наконец, знаменитая «Хрустальная ночь» показала многим военным профессионалам полную бесперспективность режима, заставляя бороться с ним уже во имя спасения Германии.

К концу 1939 года немецкая военная разведка абвер фактически превратилась в центр подготовки государственного переворота в Германии. Во главе заговора стоял Канарис, а душой всего дела был его первый заместитель — начальник центрального отдела военной разведки и контрразведки полковник (позднее генерал) Ганс Остер. Началось все с лихорадочного поиска возможностей заключения мира с западными странами еще во времена так называемой «странной войны». Параллельно предпринимались отчаянные попытки сорвать намеченное Гитлером наступление на западном фронте. Все материалы и документы, связанные с планом предстоящего наступления передавались противнику по установленным каналам связи через Ватикан и Стамбул, а иногда и напрямую. Недвусмысленный ответ англичан, что они не собираются говорить о мире, пока у власти в Германии находится Гитлер, привели к заговору, направленному на арест или убийство фюрера. В абвере даже была сформирована специальная команда, которая по получении соответствующего приказа должна была осуществить задуманное. В заговор было вовлечено несколько крупных генералов, включая Браухича, Гальдера и находящегося в отставке генерал-полковника Бека. Генералы считали, что молниеносная победа в Польше настолько подняла авторитет Гитлера в войсках, что в настоящее время заговор бесперспективен, поскольку не будет поддержан армией. Нужна какая-нибудь крупная неудача, чтобы заговор совпал с резким падением авторитета Гитлера в армии и в стране. Верным способом обречь любую военную операцию на провал является раскрытие плана этой операции противнику , чем служба Канариса начала заниматься большую часть своего времени, все откровеннее становясь на путь прямой [276] государственной измены. Или, если избегать столь грубой формулировки, все более включаясь в так называемое «антигитлеровское движение сопротивления», что, понятно, совершенно не стыковалось с выполнением военной разведкой своих прямых задач.

Ганс Остер лично собрал и переправил в Лондон оперативную информацию, касавшуюся норвежской операции, и только нерасторопность англичан помешала превратить эту неуклюжую десантную операцию Гитлера в полную катастрофу немецкого оружия.

С не меньшей точностью и объемом союзникам был выдан план немецкого наступления на западе в мае 1940 года. В надежде на грядущее поражение вермахта в абвере был подготовлен любопытный документ со сценарием государственного переворота, составленный Канарисом и Остером, где говорилось:

«На рассвете войска путчистов окружают правительственный квартал в Берлине и занимают важнейшие учреждения. Всех ведущих деятелей государства и нацистcкой партии арестуют и передадут для осуждения специальным военным судам. Сразу же провозглашается чрезвычайное военное положение и публикуется прокламация, сообщающая, что правление взяла на себя «имперская директория» во главе с генерал-полковником Беком. Следующий шаг: роспуск гестапо, тайного совета и министерства пропаганды. Затем назначение срока всеобщих выборов и начало мирных переговоров с союзными державами. Отмена затемнения. Об арестованных нацистских лидерах следует опубликовать разоблачающие их материалы и для развенчания их в глазах народа широко использовать сатириков и комиков. На первых порах для осуществления переворота привлекаются следующие воинские части: 9-й пехотный полк в Потсдаме, 3-й артиллерийский полк во Фран-кфурте-на-Одере и 15-й танковый полк в Загане».

Борьба с режимом, а особенно если эта борьба идет в [277] военное время и в качестве союзника неизбежно выбирается противник твоей страны, порождает массу нравственных проблем и кучу комплексов вины и неполноценности. Канарис прекрасно это понимал, поскольку бороться приходилось не столько с режимом, сколько с самим собой, пытаясь пока что только для себя найти оправдание собственных действий. Однажды он признался Остеру:

«Если Гитлер выиграет войну, это будет означать наш конец и конец Германии. Если же Гитлер ее проиграет, то и это будет концом Германии. И даже если нам удастся осилить Гитлера, мы этим вызовем не только его крушение, но и наше, ибо за границей никто больше не будет нам доверять».

И тем не менее оба продолжали свою деятельность, пытаясь спасти страну от неминуемой гибели, видя для этого единственную схему: заключение мира с предварительным отстранением Гитлера от власти. Однако оперативные планы, передаваемые противнику, приносили мало пользы. За оккупацией Норвегии последовал блицкриг на западе, молниеносный разгром французской армии и эвакуация английского экспедиционного корпуса с континента. Авторитет Гитлера еще более укрепился, делая планы заговорщиков несбыточными. Но они продолжали свое дело, несмотря на то, что уже несколько раз находились на грани провала.

У Гитлера, как и у Сталина, существовали две практически автономные разведывательные и контрразведывательные службы. Помимо военной разведки адмирала Канариса существовала еще и политическая разведывательная и контрразведьшательная сеть, возглавляемая обергруппенфюрером СС Рейнхардом Гейдрихом — личностью не менее странной, чем Канарис.

Как и Канарис, Гейдрих начал свою карьеру во флоте. Родившись в 1904 году, он был слишком молод, чтобы принять участие в первой мировой войне, проведя военные годы в родном городе Галле, где закончил гимназию. Гейдрих [278] происходил из семьи профессиональных музыкантов. Его прадед — еврей в свое время был первой скрипкой в венской оперетте, и сам Рейнхард восторженно предавался музыке. Многие считают странным, что в 1922 году Гейдрих поступил в военно-морской флот, но надо отметить, что во многих странах отпрыски музыкальных семей избирали для себя военно-морскую карьеру. Таких примеров сколько угодно в английском, русском и немецком флотах...

Закончив училище, молодой Гейдрих был произведен в лейтенанты и назначен офицером службы связи на крейсер «Берлин» — один из немногих крупных кораблей, сохраненных за Веймарской Германией после окончания первой мировой войны. И бывают же такие роковые совпадения, что именно в тот момент, когда лейтенант Гейдрих получил свое первое офицерское назначение на крейсер «Берлин», командование кораблем принял капитан 2-го ранга Канарис. На одном корабле судьба свела две наиболее зловещие и таинственные фигуры будущего третьего рейха, оставивших после себя такую массу загадок и головоломок...

Командир корабля вполне естественно произвел большое впечатление на молодого офицера. Его участие в легендарном походе эскадры адмирала графа Шпее, его романтическая разведывательная деятельность в годы войны, его несомненное благородство, широта взглядов и энциклопедическая эрудиция — все это делало Канариса почти кумиром в глазах Гейдриха. Это юношеское восхищение своим командиром сохранилось у Гейдриха и впоследствии, помешав всесильному начальнику Главного Имперского Управления безопасности (РСХА) окончательно расправиться с адмиралом Канарисом, вставшим на откровенный путь борьбы с гитлеровским режимом.

Естественно, что отношение самого Канариса к Гейдриху было другим. При очередной аттестации подчиненного ему офицера Канарис отметил способности Гейдриха в области навигации и в спорте. Гейдрих действительно увлекался [279] новомодным тогда пятиборьем, показав очень высокие результаты, особенно в фехтовании.

По вечерам в кают-компании крейсера часто звучала скрипка Гейдриха, выбивая своими сентиментальными мелодиями слезы даже у бывалых моряков. По аттестации Канариса Гейдрих был вскоре произведен в обер-лейтенанты, и казалось, перед ним открывалась карьера военного моряка.

Но произошло совершенно неожиданное событие. В 1931 году обер-лейтенант Гейдрих предстал перед судом офицерской чести, который приговорил его к лишению офицерского чина и увольнению из рядов военно-морского флота. Причиной столь жестокого приговора была любовная связь Гейдриха с молоденькой супругой одного из старших офицеров. Дело раскрылось из-за того, что офицер, скрипач и фехтовальщик продемонстрировал в любви явные садистские наклонности, доведя предмет своей любви до больницы...

Вынужденный конец офицерской карьеры Гейдриха и его глубокое падение, как это ни парадоксально, послужили началом его головокружительного взлета. Ему было тогда 27 лет, и он был поставлен перед необходимостью начать жизнь сначала. Лишенный средств к существованию, опозоренный и деклассированный, он соединил свою судьбу с другими подобными ему личностями, которые вынырнули со дна тогдашнего общества, выброшенные болезненными судорогами социальных противоречий. В Киле новоиспеченный люмпен повстречал своего старого приятеля еще по гимназии в Галле Эберштейна, который руководил одной из команд СС, используемой нацистами для разгона уличных митингов своих политических оппонентов и прочих разборок в борьбе за обладание улицей. Эберштейн предложил Гейдриху вступить в свою эсэсовскую команду, на что Гейдрих без колебаний согласился. Как ему при этом (и позднее) удалось скрыть своего предка-еврея, остается загадкой. Видимо, во многих учреждениях [280] третьего рейха торжествовал принцип Германа Геринга, заявившего: «В своем штабе я сам определяю, кто у меня еврей, а кто — нет!»

Как раз в это время Генрих Гиммлер занимался организацией службы безопасности внутри подразделений СС, которые, в принципе, должны были выведывать планы политических противников Гитлера.

Поначалу новая служба мыслилась Гиммлером как чисто осведомительная, а потому, узнав от Эберштейна, что Гейдрих бывший офицер службы связи флота, Гиммлер по собственной неграмотности отождествил в своем представлении службу связи с осведомительной службой и вызвал Гейдриха в Мюнхен, чтобы тот эту службу возглавил.

Гейдрих оказался в нужный момент на нужном месте и уже к концу 1931 года был произведен Гиммлером в щтурмбанфюреры (майоры), а в следующем году стал штандартенфюрером (полковником).

После прихода Гитлера к власти в подчинении Гейдриха оказался огромный аппарат нацистской политической полиции, куда входили СД, гестапо, уголовная полиция и многие другие службы, объединенные в Главное Имперское Управление безопасности. В 1934 году в возрасте 30 лет Гейдрих уже был группенфюрером, что соответствовало чину генерал-лейтенанта, а подчиненные ему службы контролировали каждый вздох в Германии и стремительно расширяли свою деятельность за ее пределы. Знаменитый руководитель немецкой политической разведки Вальтер Шелленберг, сменивший Гейдриха на посту начальника СД и много лет находившийся у него в подчинении, характеризовал Гейдриха как скрытую ось, вокруг которой вращался весь нацистский режим. Гейдрих высоко вознесся над своими коллегами и контролировал их так же, как и разветвленную сеть разведывательной и политической службы третьего рейха.

Таким образом, приход Гитлера к власти ознаменовался и новой встречей старых знакомых: Канариса и Гейдриха, [281] один из которых возглавлял военную разведку, а второй — политическую. Гейдрих продолжал относиться к своему бывшему командиру с большим уважением. Они поддерживали внешне самые дружественные отношения даже с некоторыми элементами фамильярности, свойственными старым знакомым. Часто совершая вместе утренние прогулки верхом, они обменивались информацией и пытались выудить ее друг от друга.

Гейдрих считал опасной ересью подобное разделение разведок, открыто и энергично добиваясь подчинения абвера себе. В то время как Канарис, вынашивая планы государственного переворота, предусматривал устранение Гейдриха (и Гиммлера, конечно) с переподчинением разведывательных структур СС армии, т.е. себе.

В динамике разгорающейся войны военная разведка все более набирала силу, становясь могущественнее службы Гейдриха. Но если руководство абвера в лице адмирала Канариса и полковника Остера с каждым годом все более откровенно работало на противника или, говоря мягко, против режима своей страны, то служба Гейдриха с каждым годом с возрастающим ожесточением все более втягивалась в борьбу с абвером, справедливо подозревая его руководство в делах, которые просто невозможно бьшо охарактеризовать иначе, чем государственная измена.

СД и гестапо просто висели на плечах военной разведки, пытаясь выследить всех ее секретных агентов и контролировать каждый их шаг. Гейдриху удалось выследить и арестовать Йозефа Мюллера, осуществляющего связь между абвером, Ватиканом и Лондоном, а 9 ноября 1939 года отряд СД, грубо нарушив суверенитет нейтральной Голландии, захватил на ее территории агентов английской секретной службы Беста и Стивенса, находящихся на связи с абвером. Если учесть, что арест англичан совпал по времени со знаменитым взрывом в мюнхенской пивной сразу же после отъезда оттуда самого фюрера, то можно представить, какой [282] переполох начался в абвере. Тем более, что быстро выяснилось запрещение Гейдриха сообщать в абвер о следствии по этому делу. Затем СД выяснила, что кто-то открыл англичанам план Норвежской кампании, а затем дату наступления на западном фронте. Следы явно вели в абвер.

Гейдрих уже давно пустил по следам Мюллера целую свору своих агентов, включая некоего Германа Келлера — монаха бенедиктинского монастыря Бойрон. Келлер был агентом-двойником: он работал и на абвер, и на СД. В конце 1939 г. он встетился в Швейцарии с другим агентом абвера берлинским адвокатом Эчайтом, который, зная Келлера по работе в абвере, рассказал тому, что в Германии полным ходом готовится заговор против Гитлера, возглавляемый генералами Гальдером, Веком и Гаммерштайном. Адвокат также рассказал монаху, что Йозеф Мюллер регулярно ездит в Рим на контакт с английской разведкой. Вернувшись в Германию, он и передал донесение сначала в абвер, а затем и в СД. Самым крупным из подчиненных Гейдриха, работавшим на абвер, был начальник имперской уголовной полиции группенфюрер СС Артур Небе, который к этому времени изверился в национал-социализме. Он и разоблачил Келлера как двойника. Он сообщил также, что Гейдрих почел этот доклад настолько важным, что даже удостоил Келлера личной беседы. Небе сумел достать доклад Келлера и переслать его в абвер. Тогда Келлер как агент абвера был вызван к заместителю Остера майору Донаньи, который «расколол» монаха и заставил его передать беседу с Гейдрихом. При этом выяснилось, что Гейдрих считает арест Мюллера вопросом ближайших дней.

Положение спас Канарис. К великому удивлению Мюллера, адмирал пригласил его к себе и попросил написать «липовую» докладную: он-де узнал в Ватикане, что «незадолго до войны» в Германии готовился военный путч для предотвращения вооруженного конфликта. Бека Мюллер не должен был называть. Зато он должен был назвать [283] Фритча — одну из жертв весьма топорной провокации Гейдриха, облыжно обвиненного в гомосексуализме. Фритч погиб во время польской кампании, и ему уже ничего не грозило. Канарис велел упомянуть и генерала Райхенау, пользовавшегося репутацией ярого нациста. Мюллер пытался возражать, но Канарис успокоил его — он знает, что делает. Вскоре Мюллер был снова принят адмиралом. Ожидавший со дня на день ареста Мюллер, удивляясь, что все еще находится на свободе, поинтересовался у Канариса о судьбе продиктованной ему докладной. Канарис рассказал, что отправился прямо к Гитлеру и с серьезным видом представил ему «доклад особо надежного агента в Ватикане». Когда фюрер наткнулся на имя Райхенау, он воскликнул: «Вздор, я знаю, в чем тут дело!» и отшвырнул доклад в сторону. Тогда Канарис в тот же вечер отправился к Гейдриху, жившему с ним по соседству, и с разочарованным видом «открылся» ему: «Подумайте, я-то считал, что принес фюреру важнейшее известие. Это был доклад моего главного агента в Ватикане Йозефа Мюллера о подготовке военного путча. А фюрер, прочтя его, сказал: «Вздор!» и швырнул его на пол». Однако Гейдрих знал много больше, чем думал Канарис. В отсутствие Мюллера человек Гейдриха, зная пароли, сам пошел на контакт с англичанами. Он успел передать необходимую информацию в СД, но был убит в тот же день на своей берлинской квартире. Не знал Канарис и того, что два офицера английской секретной службы майор Стивенс и капитан Бест, захваченные гестаповцами в голландском городе Венло, прибыли туда по абверовскому паролю, который пронюхали люди Гейдриха.

К середине 40-го года Гейдриху уже было совершенно ясно, что Канарис работает и на английскую, и на американскую разведку. Однако, что интересно отметить, Гейдрих материал собирал, но никому его не только не докладывал, но и не показывал. Совершенно секретная папка «Канарис» была найдена после войны, но большая часть [284] содержащихся в ней документов не опубликованы как секретные. Почему же Гейдрих молчал? Возможный ответ на это дает другая папка, обнаруженная много позднее в сейфе Канариса: «Личное дело Хаима Арона Гейдриха», извлеченное из архивов австро-венгерской полиции. Собранные в «деле» документы отождествляли Хаима Арона с прадедом шефа имперской службы безопасности. Можно себе представить, что бы произошло с Гейдрихом, проводившим в жизнь все звериные антиеврейские законы третьего рейха со свойственной ему энергией и садизмом, лично подписавшим директиву «об окончательном решении еврейского вопроса», если бы Канарис показал эту папку Гитлеру? Гейдрих это понимал, молчал, но продолжал собирать материал на Канариса, ожидая момента для нанесения удара. В результате у Канариса сдали нервы. Он пожаловался англичанам. Рассказывают, что в то же время адмирал показал дело Хаима Арона фюреру. Гитлер был потрясен, но попросил Канариса ни в коем случае эти сведения не распространять. Вскоре Гейдрих, номинально оставаясь еще шефом РСХА, был послан в Прагу на должность протектора Богемии и Моравии. В то же время англичане, встревожась за судьбу своего «суперагента», предприняли беспрецедентную за всю войну акцию: в районе Праги были сброшены парашютисты-диверсанты с заданием убить Гейдриха. 27 мая 1942 года на Гейдриха, ехавшего по Праге в открытой автомашине без охраны, было совершено покушение. Прибывшие из Англии диверсанты — бывшие офицеры чехословацкой армии, несмотря на полученную специальную подготовку, провели операцию крайне неумело. У человека, который должен был в упор расстрелять Гейдриха, заело автомат из-за перекоса первого патрона, а брошенная в автомобиль граната задела Гейдриха одним осколком, попавшим в селезенку. Доставленный в госпиталь обергруппенфюрер, несмотря на не очень серьезное ранение, скончался от сепсиса на операционном столе. Все, кто [235] был очевидцем этого, уверяли после войны, что Гейдрих был убит, но не чешскими диверсантами, а кем-то в госпитале. «Это был один из лучших национал-социалистов, один из убежденнейших поборников германской имперской идеи, гроза всех врагов нашей империи»,— говорил Гитлер на похоронах Гейдриха. Примерно то же самое говорил фюрер и на похоронах Роммеля, которого заставил принять яд под страхом ареста его самого и всей семьи.

Хотя сейчас очевидно, что английская разведка, организовавшая покушение на Гейдриха, пыталась спасти Канариса, но эта акция скорее его погубила, чем спасла.

Новый начальник РСХА обергруппенфюрер СС доктор Эрнст Кальтенбруннер на флоте никогда не служил и еврейских предков не имел, хотя происходил из семьи потомственных венских адвокатов. Гейдриха, надо сказать, он тоже не любил и побаивался, но абвер не любил и того пуще. Разобравшись в делах своего погибшего предшественника, Кальтенбруннер нашел папку «Канарис», составлявшую уже восемь пухлых томов, бегло ознакомился с ее содержимым и 5 апреля 1943 года — менее чем через год после гибели Гейдриха — приказал провести обыск в сейфах Остера и Донаньи. Налет на штаб-квартиру абвера произошел совсем не так, как годами представляли себе Канарис, Остер и их соратники. Вместо шумной команды гестаповцев, размахивающей парабеллумами и бряцающей наручниками, прибыли два тихих пожилых человека в штатском. Один из них был следователь гестапо Зондеррэггер, а второй — уполномоченный Имперского военного суда Редер. Взяв адмирала Канариса в качестве понятого, они прошлись по сейфам беспечных разведчиков, потерявших после смерти Гейдриха элементарную осторожность. Найденное Зондеррэггером было столь ошеломляющим, что Гитлер до конца своих дней был не в состоянии в это поверить. Оказывается, военная разведка не только передавала противнику важнейшую информацию, не только постоянно [286] плела заговор против Гитлера (три неудачных покушения), но и практически всю войну снабжала собственное командование дезинформацией обо всем, что касалось противника. В итоге Канарис, Остер, Донаньи и несколько других руководящих офицеров абвера были арестованы и после страшных пыток повешены. Кальтенбруннер получил абвер в свое подчинение и сам был повешен по приговору Нюрнбергского трибунала. Такие вот игры.

Вернемся, однако, на несколько лет назад.

Гитлер был взбешен, когда ему доложили о предательстве и приказал и гестапо, и абверу найти предателя. Канарису особенно искать предателя не нужно было, поскольку им был его подчиненный Мюллер, действовавший по приказу самого адмирала. Он только пожурил Мюллера за «конспиративный дилетантизм» и пообещал дело замять.

Гейдрих искал предателя более старательно, постепенно разматывая клубок самого широкомасштабного предательства, известного в истории разведок мира.

Но существовала область, в которой служба Гейдриха была, мягко говоря, не очень компетентна. Военное дело во всей своей сложности и многогранности плохо поддавалось анализу гестаповских аналитиков. Главное Имперское Управление безопасности было набито бывшими полицейскими, дипломированными юристами и юристами-недоучками, криминалистами, мечтателями-идеалистами и мечтателями-садистами, химиками, разрабатывающими новые взрывчатые вещества для адских машин и яды для массовых убийств, талантливыми медиками и биологами, бьющимися над прикладными и фантастическими военными и расовыми проблемами, просто психопатами и близкой к ним публикой. Там были специалисты, умеющие по почерку определить радиопередачу любой разведки мира, способные обнаружить отпечатки пальцев там, где их невозможно было оставить, распутать самые сложные криминалистические загадки, опознать еврея по мочке уха, [287] запеленговать любой передатчик в течение секунд, проникнуть куда угодно, похитить кого угодно и что угодно. Словом, выполнить любой приказ, полученный от руководства. Но провести военно-стратегический анализ там не умел никто: ни бывший учитель Гиммлер, ни бывший флотский лейтенант Гейдрих, ни бывший адвокат Кальтенбруннер, ни бывший полицейский Мюллер, ни недоучившийся правовед Шелленберг. И никто из их подчиненных. Несмотря на то, что все перечисленные руководители СС имели несомненные таланты, в военном деле никто из них не разбирался и не мог разбираться, ибо военная наука является сложнейшей из наук, требующей систематического длительного образования и огромного практического опыта. Поэтому если гестапо и было способно фиксировать контакты с противником и перехватывать направляемую в Лондон информацию, то дезинформацию» которой абвер пичкал штаб ОКБ и самого Гитлера, разоблачить наличными силами службы Гейдриха было практически невозможно. А если учесть, что и сам начальник Генерального штаба генерал-полковник Франц Гальдер был по уши втянут в абверовские интриги и в конце концов был также арестован по обвинению в государственной измене, чудом при этом уцелев, то для разоблачения дезинформации оставался только генерал Йодль — начальник штаба ОКВ, очень способный и образованный генштабист. На совещаниях он часто пытался оспорить данные, преподносимые Канарисом, но абверовская информация более импонировала фюреру, чем «трусливые» выкладки генерала Йодля. Что касается Кейтеля, то он, как известно, собственного мнения никогда не имел, а во всем соглашался с мнением Гитлера, за что в итоге и поплатился головой. Штаб верховного командования вермахта (ОКВ) тоже был в высшей степени странной организацией, кишевшей саботажниками, антифашистами, шпионами и болтунами; напоминал скорее двор неаполитанского короля конца XVIII века, [288] нежели ту мощную военную структуру глобального управления гигантскими вооруженными силами, как нам его преподносит история.

Утечка информации, которая шла из ОКВ, просто поразительна. Достаточно сказать, что план «Барбаросса» в течение двух недель после его подписания стал добычей почти всех разведок мира, даже тех, которые были совершенно не заинтересованы в его получении. Одной из первых этот план получила, например, аргентинская разведка, которая какое-то время просто не знала, что с ним делать, а затем перепродала англичанам, уже получившим этот план по своим каналам.

Та легкость, с которой по миру распространялись немецкие военные секреты, настораживала почти все секретные службы, заставляя проверять и перепроверять очевидные факты, и продолжает удивлять историков по сей день. После войны англичане долго не открывали своих разведывательных архивов, а когда они это сделали, то всю известную им информацию, полученную в годы второй мировой войны, приписали заслугам полумифической службы «Ультра», пояснив, что «Ультра» являлась постоянно действующей комплексной разведывательной операцией, включающей в себя все: от перехвата радиопереговоров противника до сообщений нелегальной агентуры. Предъявленная англичанами информация, которую они якобы получили по каналам службы «Ультра», была просто ошеломляющей. Что бы ни планировало и ни предпринимало военно-политическое руководство третьего рейха, все сразу становилось известным английской, а позднее и американской разведкам или сразу, или по истечении очень короткого периода времени. Кроме того, информация «Ультра» шла на очень большую глубину. Например, были обнародованы пофамильные списки всех (!) командиров немецких подводных лодок, состав их семей, фамилии их любовниц, отношения между семьями, их слабости, хобби и прочее. Это был не послевоенный [289] анализ, а информация, получаемая в ходе войны и активно используемая. В частности, всем были известны ежедневные радиопередачи на немецком языке, которые вела для находящихся в боевых походах немецких подводников англо-американская разведка, раскрывая свою потрясающую информированность. Каждая передача начиналась прямым обращением к экипажу конкретной подводной лодки и к "конкретным" подводникам. Им сообщалось, например, что чья-то семья погибла под бомбами в Гамбурге или была эвакуирована куда-нибудь, что в госпитале умер от ран какой-нибудь их друг или родственник. , Например:

«Мы обращаемся к вам, командир подводной лодки «17-507» капитан-лейтенант Блюм. С вашей стороны было очень опрометчиво оставить свою жену в Бремене, где в настоящее время проводит свой отпуск ваш друг капитан-лейтенант Гроссберг. Их уже, минимум, трижды видели вместе в ресторане, а ваша соседка фрау Моглер утверждает: ваши дети отправлены к матери в Мекленбург...».

Даже рискуя утомить читателя нашими обширными сносками, мы все-таки приведем несколько фактов о том, как осуществлялась утечка информации из самых секретных ведомств гитлеровской Германии, поскольку иначе просто не понять многого из того, что происходило в дальнейшем при подготовке к осуществлению знаменитого плана «Барбаросса» — плана нападения на СССР.

Проблема тут заключается в решении вопроса: как смог Гитлер, зная о таком неравенстве сил, решиться на нападение? Насколько Гитлера дезинформировала собственная военная разведка и предавали военные руководители? Насколько они влияли на принятие фюрером роковых решений с целью сокрушения гитлеровского режима?

Оказывается, тайная «шпионская сеть» из 10 старших офицеров существовала в самом сердце штаба верховного командования вооруженных сил ОКБ. Эта сеть была настолько законспирирована, что уцелела даже после покушения [290] на Гитлера в июле 1944 года. Десять старших офицеров ОКВ сплотило неприятие нацистского режима и ненависть к Гитлеру. Их заговор медленно с эффективностью раковой опухоли разрушал все военные усилия Германии. Они знали, что их деятельность неизбежно приведет к разгрому Германии, которая была их Родиной. Но они продолжали свою деятельность до самого конца, когда Германия уже лежала в обугленных руинах и последние следы нацистского монстра были уничтожены.

Тогда они расстались и более уже никогда не встречались. Они понимали, что содеянное ими исключает их из германской нации, но они были удовлетворены тем, что изгнали из тела нации демона. Никто из них не ждал славы. Работа важная, но гордиться нечем. Более того, и после войны могли убить, узнай бывшие нацисты об их деятельности. Так что эти офицеры предпочли остаться неизвестными. Деятельность этих людей, которой суждено было стать самой невероятной, крупномасштабной и эффектной шпионской историей второй мировой войны, началась за много лет до войны, практически сразу же после прихода Гитлера к власти. Мы говорим о десяти офицерах, хотя их было одиннадцать, только потому, что одиннадцатый, в отличие от остальных, достаточно хорошо известен. Его имя Рудольф Росслер, о котором глава американской разведки Аллен Даллес писал после войны: «Из всех разведывательных сетей, действовавших во время второй мировой войны, наибольшее восхищение профессионалов вызывает та, что оперировала из Люцерны в период 1939—1943 гг. под руководством Рудольфа Росслера (кодовое имя «Люси»). Ни Зорге, ни Цицерон не идут ни в какое сравнение с его достижениями... Каким-то способом, не выясненным по сей день, Росслер, находясь в Швейцарии, получал на постоянной основе разведывательную информацию из штаба немецкого верховного командования в Берлине, зачастую менее чем через 24 часа после принятия того [291] или иного решения...» Возможно, хотя и сомнительно, что Даллес действительно не знал, каким образом Росслер получал информацию из штаба ОКБ, но в настоящее время вся эта история, по крайней мере в общих чертах, достаточно известна.

Рудольф Росслер и его десять друзей были младшими офицерами кайзеровской армии, служившими в годы первой мировой войны в одном полку. При этом Росслер считался духовным и интеллектуальным лидером этой группы. Фронтовое братство всегда было и будет наиболее прочным, так что и после войны они продолжали тесно общаться, хотя сам Росслер и уволился из армии. Остальные 10 офицеров продолжали службу в рейхсвере, а затем в вермахте. Еще в 20-х и начале 30-х годов у них уже сложилось отношение к нацистам вообще и к Гитлеру в частности. Когда же последний пришел к власти, Росслер и его друзья-офицеры (пятеро уже стали генералами) поклялись сделать все, чтобы нацистский режим рухнул. Росслер, снабженный радиопередатчиком, был послан в Швейцарию, где для прикрытия открыл небольшой книжный магазинчик.

Начало войны застало его друзей на различных постах в ОКВ. Они лично участвовали принятии военных решений, а один из них стал заместителем начальника узла связи ОКВ. Именно с этого узла связи и передавалась информация Росслеру. Радисты-операторы отстукивали различные комбинации букв и цифр на указанных им волнах, никогда не имея ни малейшего понятия ни о содержании радиограммы, ни об используемом шифре, ни об адресате. В подавляющем большинстве случаев депеша, принимаемая Росслером, предназначалась и для настоящего адресата в подчиненных структурах вермахта, так что у гестапо не было никакой возможности накрыть источник информации. Получив информацию, Росслер радировал ее в Лондон и Москву. Именно на нем кормилась вся группа советской разведки под руководством Шандора Радо. [292]

Радиостанцию Росслера гестапо вычислила довольно быстро из-за постоянного пребывания в эфире. Например, текст плана «Барбаросса» через 10 часов после его подписания Росслер передавал в Москву в течение 18 часов. Выяснив, что рация работает с территории Швейцарии при сочувственном вмешательстве Швейцарской службы безопасности, и расшифровав несколько радиограмм Росслера, Гейдрих пришел в ярость, приказав схватить всех, кто связан с работой этой станции. Дело дошло и до Гитлера.

Уникальность ситуации, когда глава военной разведки и почти все его заместители работали против собственного режима, является лишним доказательством тупиковости тоталитарных систем, когда многие, взвешивая на весах собственной совести степень своего патриотизма и любви к родине, приходят к страшному парадоксальному выводу, что истинным проявлением патриотизма является государственная измена. Известный разведчик Ким Филби, которого почему-то все считают советским разведчиком, знал о встречах в Швеции и Швейцарии шефа английской разведки сэра Стюарта Мензиса с Канарисом. После одной из этих встреч английская разведка получила приказ подготовить убийство Гейдриха. Когда же Филби предложил ликвидировать заодно и Канариса, то получил ясный ответ от сэра Стюарта: «Я не хочу, чтобы против адмирала предпринимались какие-либо действия».

Выступая в 1947 году на слушаньях в одной из комиссий конгресса, Аллен Даллес, возглавлявший американскую разведку в годы войны, а затем ставший первым шефом ЦРУ, заявил, что глава абвера адмирал Канарис и его главные помощники поддерживали с ним прямые контакты, постоянно передавая важную стратегическую информацию, и даже указывали, какие объекты на территории Германии нужно бомбить в первую очередь. «Я работал с несколькими людьми Канариса и был непосредственно связан с ним самим», — открыто признал Даллес. Но не только [293] Канарис и его помощники работали на противника. Этим занимались почти поголовно абверовские резиденты, как в Германии, так и на оккупированных территориях.

Ярким примером тут может служить Пауль Тюммель — резидент Абвера в Австрии, Чехословакии и на Балканах. Член нацистской партии, награжденный золотым знаком, Тюммель стал бороться против нацизма еще до войны, передавая информацию чехословацкой секретной службе полковника Моравца, а затем англичанам.

В оккупированной немцами Праге, словно на минном поле, обосновалось отделение абвера в Чехословакии, которым руководил Тюммель. Именно из резиденции абвера в Лондон заблаговременно передавалась вся информация о многочисленных крутых поворотах и неожиданных зигзагах в политике Гитлера. Не терял Тюммель связи и с чехословацкой разведкой, перешедшей на нелегальное положение. Гестапо тщетно пыталось разгадать, кто же так полно и достоверно информирует Лондон. «Это головная боль фюрера и всех нас. Агент засел у сейфа с важнейшими секретами рейха...»,— сказал однажды Гейдрих. Но удачливый Тюммель продолжал действовать, ловко сбивая гестаповцев со следа и передавая информацию через каналы бывшей чехословацкой разведки. Известно, что чехословацкий президент Бенеш ознакомил Черчилля с сообщением Тюммеля о «сверхсекретном» плане «Барбаросса». Диапазон его сведений был необычайно широк: события на Ближнем Востоке, в Италии, в Испании, Северной Африке, в СССР и во многих других местах. Гестаповские досье пухли от материалов и разработок на «Франту», «Рене», «Еву», как именовался Тюммель в шифровках из Лондона. Действия протекали по канонам самого остросюжетного боевика: с засадами, перестрелками, погонями. Гибли связные Тюммеля, и кольцо вокруг него смыкалось. Однако арестовать его удалось только после разгрома штаб-квартиры Абвера в Берлине. 27 апреля 1945 года полковник Пауль Тюммель [294] был расстрелян. Мы так надолго отвлекли внимание читателей этими подробностями, чтобы показать, что гитлеровская формула или скорее мечта, выразившаяся в лозунге «Один народ, один рейх, один фюрер!», была очень далека от воплощения в жизнь. Можно сказать больше: эта формула была так же фантастична, как и советская о единстве партии и народа. Столь романтические и эмоциональные натуры, каким был Адольф Гитлер, умеющие внушать массам свои самые неординарные идеи, сами первыми попадают под гипноз собственного внушения и отрываются от реальности, что смертельно опасно даже для обычного человека, не говоря уже о главе государства.

Оглушенный криками «Хайль Гитлер!» Гитлер поздно сообразил, что кричит это отнюдь не вся нация, а ее меньшая часть. В то время как остальные, находясь в различной степени оппозиции к режиму — от прямой измены, как адмирал Канарис, создавший нелепую ситуацию, когда одна ветвь государственной разведки все свое время тратила на борьбу с другой, до знаменитого профессора Гейзенберга, видевшего прямой путь к атомному оружию, но не пожелавший по нему идти, уведя всю германскую атомную программу в непроходимые дебри оторванных от теории экспериментов,— сделали все возможное, чтобы этот режим не просуществовал больше 12 лет.

Сталин (имеется в виду предвоенный Сталин) был гораздо практичнее Гитлера. Крики «Да здравствует великий Сталин!» меньше всего оглушали его самого. Он не верил, подобно Гитлеру, ни в чью преданность.

«На любви долго не проживешь,— говаривал вождь всех народов,— а на страхе можно жить вечно». И, как всегда, был совершенно прав. Оппозиция Сталину представляла из себя нечто совсем другое, нежели оппозиция Гитлеру — по сути, но по форме была совершенно идентичной. Однако если адмирал Канарис занимал пост начальника абвера с 1933 по 1944 год, то следует помнить (и никогда не забывать), что [295] за тот же период Сталин расстрелял 9 начальников ГРУ, двух наркомов НКВД, а расстрелянных генералов просто не сосчитать. Самые примерные списки, составленные лицами, не бывавшими ни в одном архиве, показывают, что в канун войны (года за три) Сталин приказал расстрелять 650 генералов и адмиралов. И втрое больше сгноил в ГУЛАГе. Поэтому и оппозиция вождю народов была, как мы и говорили, другой по сути. Если Канарис боролся с режимом, рискуя своей жизнью, то его коллеги в СССР делали то же самое, спасая свою жизнь. А это большая разница).

Закончим о людях разведки и вернемся в конец 1940 года.

После того, как Гитлер, несмотря на весь свой романтизм, увидел ловушку, в которую его впихнул Сталин, и решил поквитаться со своим московским оппонентом, Канарис получил приказ собрать всю нужную информацию для обеспечения грядущего вооруженного конфликта против СССР. Как всегда и везде, общие задачи абвера заключались в том, чтобы уточнить имеющиеся данные о Красной Армии, экономике, мобилизационных возможностях, политического положения СССР, о настроениях населения, а также добыть новые сведения: изучить театр военных действий, подготовить разведывательно-диверсионные мероприятия для первых операций, обеспечить скрытную подготовку вторжения, одновременно дезинформируя противника об истинных намерениях Германии.

К этому времени абвер уже представлял из себя мощную и широко разветвленную организацию, способную решить любые задачи практически во всех регионах мира. А у себя под боком, на территориях соприкосновения с СССР, служба адмирала Канариса ориентировалась четко и уверенно.

Все сведения стекались в Центральный отдел полковника Остера, где обрабатывались и обобщались, а затем докладывались Канарису, который, в свою очередь, параллельно [296] докладывал их в штаб ОКВ и лично Гитлеру.

Конечно, поступала обширная информация и от агентуры в СССР. Советская военная разведка и в большей степени НКВД работали с большим количеством агентов-двойников, снабжая их дезинформацией о состоянии и силе Красной Армии. Дезинформация главным образом была направлена на преуменьшение реальных сил. Однако подавляющая часть двойников была засвечена абвером и отличить «дезу» от настоящей информации было не так уж сложно. Конечно, иногда это не удавалось, но подобные случаи были скорее исключением, чем правилом.

Абвер имел и другие источники информации в СССР. Секретная утечка шла из Генштаба РККА и из штаба ВВС, приводя Сталина во вполне понятную ярость.

Особым источником информации были перебежчики. У нас очень любят смаковать перебежчиков со стороны немцев и ничего не пишут о своих, которых было гораздо больше. Начиная с января 1940 года и до начала войны 22 июня 1941 года таких насчитывалось 327 человек. Речь идет только о военнослужащих, от красноармейца до полковника. Многие бежали, прихватив с собой секретные документы и карты. Если прибавить к этому крайне враждебное отношение населения Прибалтики, Западной Украины, Белоруссии и Бессарабии к большевистскому режиму вообще и к Красной Армии в частности, то можно с уверенностью заявить, что абвер не испытывал недостатка в источниках информации.

Помимо всего прочего в руки немцев попали обширные документы польской разведки, долгое время занимавшейся разработками по Советскому Союзу. Ведомство Канариса также работало в тесном взаимодействии с венгерской, итальянской, румынской и болгарской разведками. Финскую разведку вообще можно было считать частью абвера — настолько она взаимодействовала с немцами, делясь с Берлином даже теми данными, которые немцы не [297] запрашивали. А финская разведка была очень мощной.

Что касается намерений Сталина, то они мало у кого вызывали сомнение. Достаточно было взглянуть на карту со схемой даже примерной дислокации советских войск, как становилась совершенно очевидной их агрессивно-наступательная направленность.

Весь 1940-й год абвер внимательно наблюдал за перемещением советских войсковых группировок, стараясь главным образом не пропустить момента, когда вся эта гигантская орда получит приказ двинуться на запад. Полковник Лахузен по этому поводу говорил, что подобное наблюдение напоминало «слушанье тиканья часового механизма адской машины», когда не знаешь, на какое время поставлено взрывное устройство и не имеешь возможности ни его разрядить, ни куда-нибудь убежать.

Абвер имел данные, что в Москве ждут начала операции «Морской лев», чтобы начать наступление. (Канарис даже знал, что сигналом к наступлению будет переданный всеми средствами военной связи условный сигнал «Гроза»). О плане операции с одноименным названием немцы пока не знали, но было ясно, что коль существует условный сигнал, то существует и план операции. А каково ее точное кодовое наименование, имело второстепенное значение.

Было также совершенно ясно, что ожидание десанта в Англию не будет длиться бесконечно. Рано или поздно Сталин поймет, что его водят за нос, и приурочит начало операции к какому-нибудь событию, скрытому пока в дымке динамичной и непредсказуемой истории.

Было не менее ясно, что если Сталин такое наступление начнет, то всех наличных сил вермахта, включая и все хилые силы ненадежных союзников Германии, не хватит, чтобы это наступление остановить. Другими словами, все очевиднее становилась неизбежная катастрофа, которую какими-то неординарными средствами можно было отсрочить, но уже невозможно было предотвратить. [298]

Адмирал Канарис был одним из тех, кто понимал это еще в 1940 году. Прошедшие год и четыре месяца войны, хотя они и были отмечены большими и малыми триумфами германского оружия, фактически завершили процесс окружения Германии железным кольцом непримиримых врагов. «Садовый шланг» президента Рузвельта и поставленный им вопрос о «ленд-лизе» вместе с предстоящим снятием с России «морального эмбарго» на торговлю достаточно четко обозначил это стальное кольцо.

Адмирал и его сторонники ненавидели гитлеровский режим, но вовсе не хотели заменять этот режим режимом сталинской деспотии. Процесс окружения завершается, и где-то с середины будущего года начнется процесс уничтожения Германии.

И если все это неизбежно, то нужно по крайней мере, чтобы Германия была сокрушена Западом — Англией и США, а не Сталиным.

Тогда у нее и остальных стран Европы есть шансы возродиться на основе старой доброй европейской демократии. Захват же Европы Сталиным может породить катаклизм, способный вообще уничтожить цивилизацию в общечеловеческом понимании этого слова.

Выход был подсказан Канарису во время его очередной тайной поездки в Швецию. Гитлер должен нанести удар по Сталину. Ему нужно подсказать, что это не только его тайное желание, соответствующее теоретическим выкладкам о «жизненном пространстве для немецкого народа», так сочно изложенном в «Майн Кампф», но и единственное спасение. Части, которые Сталин концентрирует на границе, расположены таким образом, что их легко уничтожить в ходе одной решительной операции, начатой при достижении тактической внезапности.

Это даст возможность отбросить Красную Армию за Днепр, а при удаче и дальше. Тяжелые бои вовлекут в эту операцию практически все силы вермахта, подготовив территорию [299] Европы и Германии для достаточно легкого освобождения. В прошлую войну Германия капитулировала, оккупируя огромные территории своих противников: от Франции до Грузии. В эту войну можно разыграть еще более грандиозный сценарий, когда вермахт будет сражаться где-нибудь под Киевом или Смоленском (а при удаче — и под Москвой). Высадка на континенте и новое (как в 1918 году) стремительное наступление к франко-германской границе (Не забывайте, что это военные этюды второй половины 1940 года.) неизбежно приведет к падению гитлеровского режима, что немедленно создаст предпосылки для мирных переговоров. Затем настанет время заняться и Сталиным, чья страна, служившая в течение примерно пары лет ареной ожесточенных боев, будет обескровлена и нуждаться в срочной помощи. Нельзя исключить возможности падения сталинского режима, поскольку уничтожение столь крупных военных группировок на границе ему никогда не простят ни армия, ни народ. Все вместе эти события, если они станут реальностью, создадут предпосылки для принципиально нового мирового порядка, основанного на христианской идеологии и гражданских свободах. Идеология классовой и национальной нетерпимости, видимо, уйдет дальше на восток в страны Азии.

Возникал вопрос: а что, если русские не будут сражаться, а начнут сдаваться в плен. Таких примеров было сколько угодно даже во время войны с Финляндией.

Если это произойдет на первом этапе, то ничего страшного. Даже напротив. Это позволит вермахту углубиться максимально далеко на русскую территорию. По мере продвижения немецкие линии коммуникаций будут опасно растягиваться, а сама конфигурация европейской части СССР в виде расширяющейся на восток воронки неизбежно приведет к замедлению движения, разрыву связей между различными подразделениями и в итоге — к остановке. Кроме того, Гитлера и его партийно-эсэсовскую [300] свору очень легко подтолкнуть на проведение в жизнь ряда мероприятий в отношении местного населения, что повысит уровень сопротивления вооруженных сил и приведет, возможно, к народной войне в тылу вермахта, что усилит ожесточенность с обеих сторон.

Поэтому главным является подготовка возможного нанесения по русским внезапного ошеломляющего удара.

Это единственный шанс сохранить Европу и Германию от окончательного уничтожения.

Легко сказать — нанести по Красной Армии внезапный ошеломляющий удар. Весь план подвешен на невидимых тончайших волосках, обрыв каждого способен привести к крушению всего плана и к катастрофе. Незаметно развернуть вдоль границ потенциального противника (да еще почти втрое более сильного, чем ты сам) многомиллионную армию, да так, чтобы никто этого не заметил, — просто невозможно. И пытаться не следует этого делать — ничего не получится, даже не учитывая того факта, насколько глобальна и всепроникающая сталинская разведка. Хотя она до сих пор с большим удовольствием заглатывала дезинформацию, но никому не известно, сколько она еще намерена этим заниматься и что происходит с этой дезинформацией после того, как она ее переваривает?

Существовала еще проблема, которую необходимо было решить «с максимально возможной деликатностью», как выразился однажды Канарис в беседе с Остером.

Гитлер с каждым днем все яснее понимал, что у него просто нет другого выхода, как напасть на СССР. В отличие от военных профессионалов, фюрер, искренне полагая, что на его стороне само Провидение, не только верил в успех такого нападения, но даже и в окончательную победу в разразившейся войне. Цифры ровным счетом ничего не значат, убеждал он генералов в беседах, количество танков и самолетов не решают ничего. Они бессильны против воли всемогущего Рока, предопределившего роль Германии [301] и ее народа на многие тысячелетия вперед.

Подобные настроения Гитлера вполне соответствовали глобальным планам «нового мирового порядка», однако Канарис и его подчиненные, приходя в ужас от разведсводок, поступающих с востока, с большим основанием опасались, что сводные данные о численности советских вооруженных сил и о количестве в этих силах различных видов боевой техники приведут в ужас и фюрера, заставив его забыть о благожелательности Провидения.

Разведчики боялись, что, получив точные данные о силе и вооружении Красной Армии, Гитлер не решится напасть на Сталина, начнет втягивать его в переговоры, потеряет драгоценное время и в итоге сорвет и без того весьма зыбкий план, погубив себя, Германию и Европу.

Чтобы этого не произошло, было принято решение «не доводить» до Гитлера и штаба верховного командования истинных данных о количестве оружия, которые наковал Сталин, готовя сюрприз своему доверчивому берлинскому другу. Привычка Гитлера впадать по любому ничтожному случаю в шумные истерики была уже хорошо известна тем, кто имел с ним дело на постоянной основе.

Сделать это было тем более легко, что дезинформация, преподносимая абвером, в общих чертах вполне соответствовала дезинформации, распространяемой советской разведкой, прилагающей титанические усилия, чтобы скрыть от Германии подготовку к «Грозе».

Накопив горы данных о состоянии Красной Армии, изучив десятки тысяч документов, включая показания перебежчиков из советской разведки и армии, проанализировав несметное количество данных аэрофотосъемок, абвер к концу 1940 года знал практически все — как о нынешнем состоянии советских вооруженных сил, так и о потенциальных возможностях с учетом того фактора, что после нападения Гитлера СССР автоматически становится союзником Англии, а следовательно — и Соединенных Штатов. [302]

Таким образом, нападая на СССР, Гитлер автоматически замыкает кольцо окружения против себя, отрезает Германию от источников щедрого советского снабжения и попадает в полностью безнадежное положение. Поэтому три отдела абвера (включая, естественно, Центральный) лихорадочно фальсифицировали данные, преподнося их Гитлеру как результаты самого тщательного анализа.

Канарису неоднократно приходилось делать сообщения и доклады в присутствии Гитлера, и он хорошо изучил реакцию фюрера на различные конкретные сведения об уровне боевой готовности и силе Красной Армии.

В августе 1940 года адмирал представил Гитлеру следующую сводку:

«Россия имеет всего 151 пехотную дивизию, 32 кавалерийских дивизии, 38 мотомехбригад. До весны это число не может существенно увеличиться».

Причем, против Германии непосредственно возможно развертывание 96 пехотных, 23 кавалерийских дивизий, 28 мотомехбригад.

Представление Гитлеру подобной дезинформации не было четко согласовано с теми данными, которые представляли Гитлеру Гальдер и Йодль, и, уж конечно, с той информацией, которая поступала по линии службы Гейдриха и МИДа.

Последних очень легко было обвинить в полной некомпетентности, а генералов, предупреждающих Гитлера, что все цифровые данные о вооружении Красной Армии сильно занижены, либо обвиняли в поверхностном анализе данных, либо объявляли паникерами.

Гитлер всегда склонялся в пользу данных Канариса, поскольку не желал верить «в совершенно фантастические цифры» о количестве боевой техники, стянутой Сталиным к границе. Позднее фюрер признает (после начала войны), что количество русского вооружения (брошенного Красной Армией при отступлении и захваченного немцами) оказалось для него «величайшей неожиданностью». [303]

Более того, выполняя задуманный план, Канарис искусственно ограничивал докладываемую информацию только на глубину планируемой первой стратегической операции и, предоставляя обширные данные о числе соединений Красной Армии, о дислокации ее войск и штабов и т.п., убеждая Гитлера и генералов из его окружения (даже Йодля), что победа над первым стратегическим эшелоном Красной Армии (а у Сталина их уже было два и формировался третий) будет означать победу над Советским Союзом.

Однако Гитлер по причинам, известным только ему одному, с сомнением относился даже к тем цифрам, которые ему представлял Канарис, считая и их преувеличенными. Эту привычку он сохранил и в течение всей войны, имея уже достаточно большой опыт и не меньшее количество "величайших удивлений" по поводу сталинского конвейера, производящего солдат и вооружение.

На штабных играх в штабе верховного командования вермахта, проходившими в конце ноября 1940 г. под руководством генерала Паулюса, Канарис представил несколько измененные данные о составе Красной Армии, которые затем легли в основу плана «Барбаросса».

Подобный расчет, принятый как для игры, так и для дальнейшего стратегического планирования, предусматривал, что против Германии будет выставлено 125 стрелковых дивизий и 50 танковых и мотомехбригад. За основу игр было принято «Особое превосходство немцев по артиллерии, включая средства артиллерийского наблюдения, по танкам и средствам связи».

Особенно подчеркивалось «решающее превосходство в авиации». (Все это забавно, если учесть, что по танкам немцы уступали Красной Армии в соотношении 1 : 5, по самолетам — 1 : 6,7, по артиллерии — 1:8, действительно превосходя Красную Армию лишь в средствах связи, то напрашивается вопрос: как могла столь опытная разведка, [304] как абвер, допустить подобный просчет? Ни одна разведка в мире, даже самая неопытная, никогда не совершала просчетов более, чем в 1,5 — редко 2 раза. А тут 5—8 раз! Тем более что с началом войны абвер, как по волшебству, стал давать совершенно точные данные о противнике.

Но эти данные уже были таковы, что Гитлер просто не желал их слушать.

Фельдмаршал Манштейн в этой связи вспоминает: «Цифровые данные о соединениях противника выводились из суммы всех разведывательных данных. Последние почти всегда (в том числе и под Сталинградом) оказывались правильными, а не преувеличенными, как утверждал Гитлер». Предвоенная обработка Гитлера заведомой дезинформацией привела к тому, что в ходе войны он уже не верил вполне точным данным, собранным и обработанным разведкой. Правда, надо отдать фюреру должное, он не верил и данным гестапо, что с началом войны разведка, отбросив все приличия, начала открыто работать на противника

18 декабря, когда Гитлер пообещал окончательно рассмотреть план «Отто» и утвердить его в качестве директивы, Канарис прибыл на совещание с подготовленным отчетом, который был озаглавлен: «Вооруженные силы военного времени Союза Советских Социалистических Республик (СССР) по состоянию на 1 января 1941 года».

Позднее (15 января 1941 г.) этот документ будет издан главным командованием сухопутных сил тиражом 2 тысячах экземпляров и разослан во все командные и штабные инстанции вермахта, став основой всех германских стратегических расчетов.

Силы Красной Армии определялись в 150 стрелковых дивизий, 32—36 кавалерийских дивизий, 6 мотомехкорпусов и 36 мотомехбригад. Численность армии мирного времени — в 2 миллиона человек.

Наибольшее число выставляемых дивизий оценивалось цифрой 209, число мотомехбригад — 36. [305]

Количество самолетов определялось в 4000, количество танков — примерно в 3700 (только в западных районах их было соответственно 18000 и 14000 единиц) Комментируя этот документ, советская официальная история отмечает:

«Гитлеровское военное руководство считало, что Советский Союз в состоянии выставить при всеобщей мобилизации 209 дивизий, иными словами, прибавить к уже существующим 59 дивизий. В действительности, только летом 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии направила на фронт более 324 дивизий».

Если эту цифру приплюсовать к сформированным еще до войны 306 дивизиям (официально признанная цифра), то станут примерно ясными те силы, с которыми Сталин собирался дойти до Атлантики: примерно 650 дивизий в четырех стратегических эшелонах.

Эта цифра примерно соответствует тому количеству дивизий, которые удалось перемолоть вермахту в период с 1941 по конец 1942 гг.

Возвращаясь к деятельности Канариса, уместно привести документ, обнаруженный во время обыска в сейфе полковника Остера:

«Совершенно секретно». «Астра» — Абверштелле — «Познань» — Центр.

На границах рейха сосредоточено более 250 дивизий, 17 тысяч танков и 15 тысяч самолетов, более 40 тысяч артиллерийских стволов. Военные округа преобразованы во фронты. Войска у/сдут только сигнала к наступлению, который может последовать в любую минуту. Астра. Принята 11 марта 1941 года. 23:42».

На документе визы Канариса и Остера.

Радиограмма не доложена никому.

Снова вернемся в 1940 год.

Гитлер молча слушал выкладки Канариса. План [306] «Отто», оформленный в виде Директивы № 21, лежал перед ним на столе.

Бесконечно путешествуя из Генерального штаба в ОКБ и обратно, план наконец получил редакцию, которую все бы хотели считать окончательной, хотя огромный опыт прошлого говорил всем собравшимся, что это не так. Сама жизнь внесет в план многочисленные коррективы, которые сейчас предусмотреть невозможно.

Выслушав начальника военной разведки и замечание Гальдера о том, что лучше не устанавливать конкретной даты нападения, а привязать ее к наиболее благоприятному моменту с учетом политической обстановки, погоды и прочего, Гитлер нарушил молчание и объявил, что решил дать этой операции кодовое название «Барбаросса», вызвав некоторое оживление среди присутствующих.

Все знали некоторую слабость Гитлера — большого любителя и знатока немецкой истории — к германскому императору Фридриху I Барбаросса, первому и наиболее выдающемуся представителю династии Гогенштауфенов, царствовавшему с 1152 по 1190 гг.

Его царствование было отмечено стремлением создания единой Европы и было ознаменовано таким количеством знаменательных событий, что немецкий народный фольклор сделал Фридриха героем многочисленных легенд и сказаний, приписывая личности этого императора чуть ли не все замечательные события средних веков.

Смущало другое. Все знали, что в 1189 году шестидесятисемилетний император во имя объединения погрязшей в распрях Европы, устав от бесконечных предательств итальянских провинций и Рима, задумал крестовый поход для освобождения Иерусалима от захватившего священный город султана Саладина.

Лично возглавив поход, Фридрих пробился с боем через территорию Византии, разбив войска императора Исаака Ангела, высадился в Малой Азии, где и утонул, переправляясь [307] через маленькую речушку Салефу 10 июня 1190 года. На том поход и завершился. Но никто не осмелился напомнить об этом Гитлеру. Если фюреру угодно, чтобы план назывался «Барбаросса»,— пусть будет «Барбаросса». Главное не в этом. Вся суть плана заключается в том, чтобы первыми нанести удар по Сталину, прежде чем он нанесет удар по нам. В этом отношении план не оставлял никаких сомнений.

Директива № 21

ПЛАН «БАРБАРОССА»

Фюрер и верховный главнокомандующий вооруженными силами.

Верховное главнокомандование вооруженных сил.

Штаб оперативного руководства.

Отдел обороны страны.

№ 33408/40

Ставка фюрера

18декабря 1940 г.

9 экземпляров.

Экз. № 1.

Совершенно секретно. Только для командования.

Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии (Вариант «Барбаросса»)...

Бегло пробежав документ глазами, Гитлер поставил свою подпись и, не удостоив присутствующих даже словом, покинул помещение.

Все произошло настолько уныло и буднично, что генерал Гальдер даже не отметил это событие в своем знаменитом дневнике. [308]

Дальше