Глава одиннадцатая. Что это означает
Первые наметки
Коллеги генерала Хойзингера утверждают, что главным оружием генерала во второй мировой войне был мягкий карандаш, которым он чертил стрелы по карте масштабом 1 : 100 000. Когда начальник генштаба получал от Гитлера общие указания, он вызывал к себе главного исполнителя— Адольфа Хойзингера. Тот вооружался картой, любимыми мягкими карандашами, резинками, сигарами марки «Венике» и запирался в своей комнате. В указанный срок план был готов, будь то «Вейсс» или «Марита», «Гельб» или «Барбаросса».
В послевоенный период карандаш Хойзингера снова забегал по карте, чертя стрелы наступления и линии обороны. В октябре 1953 г., за год до включения ФРГ в НАТО, Хойзингер, будучи военным советником канцлера, впервые высказался в печати по поводу своих военно-стратегических идей. Как это принято в Западной Германии, он стал говорить об «обороне Запада» от советской угрозы— такова обычная маскировка всех агрессивных планов в прошлом и настоящем. Хойзингер, однако, сразу внес в «оборонительные планы» некоторые новые нотки:
«Обороняющийся со своей стороны должен сам атаковать нападающего там, где только для этого представится шанс. Этим методом боя Запад должен встретить Восток. Надо попытаться возможно скорее сорвать русский оперативный план. Другими словами, задача заключается в том, чтобы возможно скорее захватить инициативу»{753}.
В публичных выступлениях Хойзингер продолжал развивать свою идею «превентивного наступления» в рамках общего плана НАТО. «Западная оборона,— писал он на страницах официозной газеты «Дас парламент» 5 сентября 1956 г.,— стоит перед задачей отразить нападение возможно раньше и возможно [476] восточнее»{754}. Наконец, в речи перед участниками осенних маневров 1958 г. он заявил, что бундесвер «стоит перед задачей, которую мы однажды уже переживали в России»{755}.
Этих высказываний генерала Хойзингера было достаточно, чтобы расшифровать смысл его теории об «обороне возможно восточнее» и «нападении там, где это возможно». Хойзингер попросту совершал плагиат у самого себя, вспомнив о том, в какие демагогические одежды облекался план «Барбаросса» летом 1941 г. В то время даже перед некоторыми военачальниками (не говоря уже о широкой общественности) Гитлер упорно твердил о том, что его война против Советского Союза носит превентивный характер. Именно в таких выражениях было сформулировано официальное заявление гитлеровского правительства, опубликованное 22 июня 1941 г. в «Фелькишер беобахтер».
Хойзингер перенял у фюрера идею маскировки агрессивного плана под «превентивную войну» против Советского Союза. Эта идея очень хорошо согласуется с намерениями военных руководителей НАТО, которые оперируют жупелом «советской опасности» и под маской оборонительных мероприятий создали кольцо авиационных и ракетных баз вокруг Советского Союза и других социалистических стран.
Для Хойзингера примат «атлантической» концепции одновременно означал, что он не заботился о судьбе населения своей страны. Как-то английский журналист Бэзил Дэвидсон спросил его:
—В случае войны вы примените атомные снаряды и атомные ракеты. А вы не беспокоитесь об ответных ударах?
Хойзингер взглянул на Дэвидсона очень внимательным взглядом и, подумав, ответил:
—Но это ведь уже не наша задача, не задача министерства обороны. Это проблема для министерства внутренних дел...{756}
Дэвидсон, выслушав этот ответ, не испытал столь большого чувства облегчения. Ему стало страшно за судьбу населения Западной Германии, которая так мало беспокоит главнокомандующего бундесвером. Перспектива атомной войны для густонаселенных районов ФРГ не становилась более отрадной, даже если бундесвер передаст ответственность за жизни 52 миллионов немцев министерству внутренних дел. Но Хойзингору этого было достаточно. Он действовал в соответствии со стратегией [477] «меча и щита», которая разработана в штабе НАТО. Сам Хойзингер после поездки в США летом 1956 г. излагал эту стратегию так:
«В стратегическом центре планирования НАТО (в него входят американский, английский и французский генералы) готовят стратегию «меча и щита». Англосаксонские страны должны своим атомным оружием уничтожения составить меч. Щит должны образовать страны Европейского континента своими обычными вооружениями. Этот щит должен быть так крепок, чтобы под его защитой в нужном случае был пущен в ход меч».
Концепция «меча и щита», которая некоторое время была исповеданием веры генералов НАТО, использовалась буржуазной пропагандой, в частности, для того, чтобы успокаивать не в меру любознательных граждан Федеративной Республики. Когда они с беспокойством спрашивали, не приведет ли дело к атомному вооружению бундесвера, им отвечали: нет, не приведет. Американский меч будет атомным, а западногерманский щит— танковым.
Однако в один прекрасный день— это было в марте 1961 г.— граждане ФРГ смогли прочитать интервью генерала Хойзингера редактору журнала «Визир», в котором генерал ставил свою теорию «меча и щита» на ее подлинные «ядерные ноги». Редактор спросил Хойзингера:
—Должны ли войска щита быть оснащены тактическим ядерным оружием? Хойзингер отвечал:
—Так точно!{757}
Идею Хойзингера подкрепил пресс-шеф военного министра подполковник Герд Шмюкле, заявивший, что «фронтовые соединения НАТО должны иметь атомное оружие в своих рядах». Тем самым концепция «меча и щита» раскрыла свое подлинное содержание: она отнюдь не предусматривает абсолютного разделения функций между «щитом» и «мечом» и подразумевает передачу ядерных средств в руки бундесвера, находящегося на переднем крае войск НАТО— на границе с ГДР.
Участие ФРГ в планах атомной войны означает, что правительство Западной Германии и боннский генералитет готовы сознательно пожертвовать почти всем населением Западной Германии во имя плана НАТО, который представляет собой не что иное, как новый вариант идеи «пусть умирают не наши парни». Как заявил бывший главнокомандующий войсками НАТО в Европе американский генерал Альфред Грюнтер, в момент начала атомного сражения в Западной Европе армии НАТО потребуется «продвигаться вперед в очень сложных условиях». Дороги будут разрушены, железнодорожные магистрали выведены из строя. Американская мотопехота привыкла во второй мировой войне двигаться только по автострадам. Для НАТО, считал Грюнтер, нужна будет в этих условиях пехота, «получившая опыт боев в условиях бездорожья»{758}, т. е. немецкая пехота. Та же идея вдохновляла бывшего заместителя верховного главнокомандующего войск НАТО фельдмаршала Б. Л. Монтгомери, который сказал коротко и ясно: «Немцы— это солдаты первого дня». Как мы помним, еще в 1943 г. Лиддел-Харт писал о необходимости создания «европейской пожарной команды», которая являлась бы орудием объединенной политики западных держав в их борьбе против Советского Союза. Теперь роль «пожарников» (читай: смертников) выпадает вооруженным силам ФРГ.
Понимают ли в западногерманских военных кругах роковой смысл этого намерения? В 1954–1955 гг. в стенах «бюро Бланка», когда Адольф Хойзингер еще занимал пост начальника военного отдела, разыгрался серьезный конфликт. Его участниками были два человека: тот же Адольф Хойзингер и полковник генштаба Богислав фон Бонин. С 1952 г. фон Бонин работал в «бюро Бланка» в качестве начальника отдела военного планирования.
Еще в период обсуждения проекта ЕОС фон Бонин высказал в узком кругу военных свои сомнения по поводу перспектив вступления ФРГ в западный блок. Его встревожила та торопливость, с которой американские военные требовали немецких солдат. В июне 1954 г. он изложил свои взгляды в специальном меморандуме, который представил Бланку и ряду своих военных друзей. Среди последних были фельдмаршал Манштейн, генералы Венк, Буссе, Эбербах, Витерсхейм и др.{759}
В своем меморандуме Бонин пытался разобраться в вопросе, что означает для Германии вступление ФРГ в НАТО. Как излагал мысли Бонина журнал «Шпигель», он считал, что это, во-первых, отрежет все пути к воссоединению страны; во-вторых, не обеспечит безопасности Германии. «Если немецкие [479] вооруженные силы и генштабисты однажды попадут в НАТО,— рассуждал Бонин,— то Запад из чисто военных соображений не отпустит их. Тем самым воссоединение практически станет невозможным». Исходя из этого, Бонин считал необходимым решительным образом изменить все планы ФРГ.
Федеративная Республика, писал Бонин в своем меморандуме, должна формировать свои будущие войска только по принципу обороны, «что должно быть выражено абсолютно недвусмысленно». «Идея наступления на Восток абсурдна»,— считал автор. Для осуществления своего плана Бонин предлагал:
отказаться от массовой армии и создать 150-тысячную армию, построенную на принципе добровольного набора;
организовать эту армию по строго оборонительным принципам (без авиации);
не включать ее в НАТО и отвести американские войска с границы ГДР.
Проект Бонина вызвал возмущение в штабе НАТО. Как раз в это время там обсуждался план начальника штаба американского генерала Скайлера— очередной план атомной войны в Западной Европе и вооружения войск НАТО всеми средствами наступления. Этот план, названный планом «передовой стратегии» (или «мы ударим первыми»), предусматривал «превентивный» атомный и ракетный удар по территории ГДР. «Цель наших операций,— цинично пояснял Скайлер,— будет смерть, и атомный взрыв будет нашим главным инструментом»{760}. План Скайлера вызвал большие споры. В нем усомнились французские и итальянские генералы. Однако на сторону Скайлера встал Хойзингер. В соответствии с этим Хойзингер выступил с резкой критикой Бонина. Вскоре Бонин был уволен.
Столкновение Бонина с Хойзингером стало достоянием гласности. Неизвестно, сколько подобных столкновений происходило за закрытыми дверями военного министерства. И если искать к ним исторические параллели, то можно вспомнить, что и в двадцатых— тридцатых годах в германском генеральном штабе шла внутренняя борьба двух стратегических концепций, одна из которых— победившая— направляла Германию к войне против Советского Союза; и вторая— не возымевшая успеха— требовала считаться с реальной обстановкой и учитывать бесперспективность войны на Востоке.
В новой исторической обстановке есть некоторые представители немецких буржуазных военных кругов, которые очень [480] серьезно задумываются о будущем германской армии. Как ни слабо было сопротивление Бонина, но оно заставило кое-кого из генералов и офицеров генерального штаба сделать попытку бросить взгляд на стратегическую ситуацию не только с колокольни НАТО. Весной 1956 г. на страницах крупной буржуазной газеты «Ди вельт» (Гамбург) появилась статья некоего «высшего военного чина», пожелавшего остаться неизвестным и вместо фамилии поставившего над статьей три звездочки. Утверждали, что автором являлся один из отставных генерал-фельдмаршалов. Статья под «тремя звездочками» выдвигала тезис, что перспектива «отодвинуть большевизм» силой равна нулю и надо искать другие пути. «Бесполезно расширять при помощи атомного оружия район своего влияния, порабощая или «освобождая» соседние народы»{761}.
Но не эти настроения определяли и определяют принципы военного планирования бундесвера. Подобно тому как депутат бундестага от партии Аденауэра лидер реваншистского Союза переселенцев барон фон Мантейфель-Сёге в 1948 г. с трибуны боннского парламента требовал применения атомной бомбы для «истребления» коммунизма на земле, Хойзингер объявил коммунизм и социалистические страны «врагом, которого нельзя изменить, а можно лишь уничтожить»{762}.
Таковы были исходные позиции стратегического планирования бундесвера.
Стратегия реванша
Поздней осенью 1942 г., когда ледяные ветры уже гуляли по приволжским степям, очередной немецкий санитарный поезд увозил в Германию партию раненых и обмороженных. Тогда еще никто из пассажиров этого поезда не подозревал, что через несколько недель железное кольцо советских армий замкнется вокруг 6-й армии Паулюса. Среди легкообмороженных находился молодой обер-лейтенант, горько проклинавший свою судьбу и военные невзгоды. Его звали Франц Йозеф Штраус. Четырнадцать лет спустя он стал военным министром Федеративной Республики Германии.
История любит злые шутки. После первой мировой войны германские генералы попали под верховное командование ефрейтора, пострадавшего от газовой атаки. После второй [481] мировой войны судьбами генералитета стал вершить обер-лейтенант, обморозивший себе ноги и не отличившийся никакими воинскими доблестями. Оба никогда не были профессиональными военными. Тем не менее никогда и никому не воздавали генералы вермахта столько хвалы, как бесноватому фюреру. Не в меньшей мере генералы бундесвера воспевали Штрауса. В этой, на первый взгляд полукомической ситуации, заключается один из ключей к пониманию взаимоотношений между германской военной кликой и империалистическим германским государством. Последнее всегда диктовало.
Военные доктрины современной Западной Германии могут быть поняты исходя из всей политической концепции германского империализма. К концу пятидесятых годов эта концепция определилась с достаточной ясностью, когда восстановление экономической моши рурско-рейнскпх монополий достигло такой степени, чго позволило их хозяевам перестать прикидываться [432] «бедными родственниками» в западном мире и полным голосом снова заявить о своих претензиях на «место под солнцем». Опередив соседнюю Францию, сравнявшись во многих областях с Англией и смело конкурируя с Соединенными Штатами, Западная Германия сейчас вернулась на мировой капиталистический рынок, тесня своих соперников{763}. С этого времени политические лидеры ФРГ стали все громче говорить о своих требованиях, которые в совокупности можно определить одним словом— реванш.
Реваншистская программа сегодняшней ФРГ весьма сложна по своим составным частям и, безусловно, еще не провозглашена [483] полностью. Как любят говорить в Бонне, программа реванша похожа на айсберг, который высовывается из воды лишь на треть или четверть. Но и та часть боннского «айсберга», которая уже высунулась из вод политической демагогии, дает достаточное представление о том, каковы аппетиты западногерманских политиков.
Первая и наиболее откровенно провозглашаемая цель внешнеполитической экспансии ФРГ— ликвидация Германской Демократической Республики и захват ее территории. С самого момента создания ФРГ (сентябрь 1949 г.) ее руководящие деятели провозгласили свои претензии на всю Германию. «Федеративная Республика,— заявлял министр Герхард Шредер, -есть Германия. Все остальные германские территории... должны быть ей возвращены»{764}. Или Аденауэр: «Нет двух германских государств. Есть только одно германское государство. Так называемая ГДР— это не государство»{765}. Или Брентано: «Мы приложим все усилия без остатка, я заявляю категорически: все без остатка; мы сделаем все, чтобы вернуть себе советскую оккупационную зону»{766}.
Причины, которые вызывают столь наглые заявления боннских политиков к ГДР, можно понять. Впервые германская реакция почувствовала, что на значительной части страны она потеряла власть. В этой части Германии создано государство рабочих и крестьян, которое стало препятствием на пути к осуществлению планов германского милитаризма. Как писал по этому поводу видный немецкий публицист и государственный деятель ГДР Отто Винцер, «ненависть и вражда западногерманских реваншистов и милитаристов к ГДР основываются не только на том, что здесь навсегда ликвидирована их власть и успешно строится социализм. Они ненавидят ГДР также и потому, что она первое воистину мирное государство на немецкой земле, которое представляет собой непреодолимый барьер для «Дранг нах остен» этих господ»{767}.
Планы ликвидации социалистического государства немецких трудящихся вырабатываются в Бонне не первый день. Об их существовании стало доподлинно известно еще в июне 1953 г., в дни пресловутого берлинского путча, спровоцированного агентурой западных держав. Тогда западная печать сообщила о том, что в боннских канцеляриях уже давно лежат [484] планы так называемого дня икс (такое кодовое название было присвоено дню, в который восточная граница ФРГ должна быть «молниеносно» перенесена с Эльбы на Одер). Для разработки этих планов был создан специальный «Исследовательский совет по вопросам воссоединения» во главе с крупным западногерманским предпринимателем О. Л. Фридрихом. «День икс» в 1953 г. не удался, но это не прекратило соответствующих приготовлений.
После «присоединения» ГДР к ФРГ намечается сразу же приступить к восстановлению капиталистических порядков. По этому поводу у автора была в конце 1959 г. в Бонне любопытная беседа с одним из крупнейших западногерманских промышленников, д-ром Гансом Константином Паульсеном, президентом Федерального объединения немецких работодателей— организации, объединяющей предпринимателей Западной Германии. В ответ на вопрос, какой он представляет себе Германию в случае восстановления ее единства, Паульсен заявил: «Вся Германия должна быть такой, какой является сегодня Федеративная Республика».
В период, предшествующий развязыванию агрессии, бывает трудно во всей точности раскрыть планы, которые вынашивают агрессоры. Протоколы Хоссбаха и Шмундта, возможно, никогда не стали бы известны, если бы победоносные войска антигитлеровской коалиции не захватили секретных архивов ОКВ. Меморандумы Бормана и Гиммлера не смогли бы появиться в печати, если бы сейфы, в которых они хранились, не попали в руки советских воинских частей. Но и в предвоенные годы советская печать, антифашистская общественность всего мира предупреждала: опасные планы уже составлены, Гитлер наметил объекты своей агрессии. Реакционная пресса старалась поставить под сомнение эти предсказания, но хорошо известно, кто оказался прав.
Сейчас многое повторяется. Боннская официальная пропаганда заверяет, что нигде нет более миролюбивых политиков, чем в Бонне. Но демократическая печать из года в год, из месяца в месяц представляет свидетельства подлинных планов западногерманских реваншистов. В середине 1959 г. стал известен так называемый план ДЕКО II, который предусматривал «освобождение советской зоны оккупации и воссоединение Германии путем военной оккупации среднегерманской территории вплоть до линии Одер— Нейсе». По этому плану в районе западнее Берлина должны быть высажены западногерманские десантные войска, а основные части— наступать с границы ФРГ в направлениях Шверин— Висмар— Росток— Штральзунд, [485] Грейфсвальд— Анклам— Пазевальк, Хальберштадт— Магдебург— Бранденбург, Биттерфельд— Берлин и т. д.{768}
В марте 1960 г. берлинская газета «Нейес Дейчланд» опубликовала сведения еще об одном плане нападения ФРГ на Германскую Демократическую Республику. В руки германских борцов за мир попал документ, обозначенный номером 145/59 и озаглавленный «Планы на случай войны». В этом документе говорилось: «Война будет идти из-за таких осязаемых целей, как расширение национального достояния и завоевание определенных провинций»{769}. В Бонне категорически опровергали наличие подобных планов. Однако очень скоро лицемерие было разоблачено. В июне 1960 г. в ГДР перешел майор бундесвера Бруно Винцер, служивший в одном из штабов западногерманских ВВС. Он подтвердил, что план нападения на ГДР не только существует, но и разработан во всех деталях{770}.
Такова первая часть боннской программы реванша. Но это только первая часть.
Вторая часть— восстановление немецких границ 1937 г. По этому поводу министр ФРГ Ганс-Кристоф Зеебом заявил однажды: «Чехословакия, Польша и Советский Союз не должны предаваться надежде, что мы отказались от земель за Одером и Нейсе»{771}.
Границы по Одеру и Нейсе закреплены в ряде международных соглашений и фактически признаны подавляющим большинством государств мира. Но со стороны правительства ФРГ выдвигается требование «восстановить границы 1937 г.», т. е. ревизовать решения Потсдамской конференции великих держав. В соответствии с этой националистической установкой и высказываются лидеры ФРГ. Аденауэр: «Граница по Одеру и Нейсе абсолютно неприемлема»{772}. Генрих Брентано: «Нет и не будет такого немецкого правительства, которое признает Одер и Нейсе как границу»{773}. Аналогичные высказывания Штрауса заняли бы добрую страницу.
Такова начальная серия притязаний. Когда автор беседовал на эту тему в Бонне летом 1958 г. с депутатом боннского бундестага от ХДС Райнером Барцелем, тот заявил, что не может категорически заверить, что линия Одер— Нейсе— «последнее требование Федеративной Республики». Можно было поверить, [486] что на этот раз он не кривил душой. Ибо в списке притязаний ФРГ кроме польских западных земель числятся и некоторые другие территории.
Третья часть программы реванша— «восстановление» границ 1939–1940 гг. Следует иметь в виду, что, хотя федеральное правительство официально говорит лишь о границах по состоянию на 31 декабря 1937 г. (т. е. до аншлюса Австрии и захвата Судет), в правящем лагере уже есть достаточно влиятельные люди, которые не проявляют подобной «сдержанности». Ни для кого не секрет, что в Бонне вслух говорят о том, что хотели бы снова видеть Судетскую область отторгнутой от Чехословакии. Недаром тот же Зеебом торжественно объявлял: «Судетская область принадлежит нам по праву первородства»{774}.
Это он говорил в 1952 г. и слово в слово повторил в мае 1964 г., несмотря на все уверения федерального правительства, будто оно «не имеет территориальных претензий» к ЧССР. Автор имел случай весной 1964 г. беседовать с канцлером Эрхардом и слышать от него подобные заверения. Однако, когда Зеебом выступил со своими реваншистскими декларациями, Эрхард и не подумал удалить Зеебома из правительства. Как писала по этому поводу газета «Тагесшпигель», тем самым «дело Зеебома превращалось в дело Эрхарда»{775}.
Внутри ХДС уже образовалась значительная группа, которая открыто заявляет, что зловещее Мюнхенское соглашение 1938 г. еще сохранило силу. Во главе этой группы стоят один из лидеров реваншизма палач мирного населения Львова и Нальчика Теодор Оберлендер{776} и тот же Зеебом. Их поддерживают [487] политики из реваншистских организаций. «Союз лишенных родины»,— заявлял глава этой партии Зейбот в 1957 г.,— считает, что с международноправовой точки зрения Судетская область принадлежит Германии»{777}.
Кроме этого, предъявляются претензии на Клайпеду (Мемель), захваченную Гитлером в 1939 г. и сейчас являющуюся неотъемлемой частью Литовской ССР. Лишь один штрих: во всех дальних поездах ФРГ развешаны карты, на которых Клайпедский район обозначен как «находящийся под иностранным (!) управлением».
К этой же части реваншистской программы относятся требования, касающиеся западных и южных границ Германии. Здесь надо отметить, что официальный Бонн по этому поводу хранит глубокое молчание и, наоборот, заверяет своих капиталистических соседей, что территориальные претензии он предъявит лишь на востоке. Но не следует переоценивать эти заверения Бонна. Известно, например, что в мае 1951 г. министр ФРГ Якоб Кайзер неосторожно заявил: «Настоящая Европа сможет быть образована лишь тогда, когда будет восстановлено немецкое единство. Я напоминаю вам, что оно будет включать, кроме Германии, также и Австрию, часть Швейцарии, Саар и Эльзас-Лотарингию»{778}. Словечко «Европа» было применено Кайзером весьма условно. Ведь еще Бисмарк язвительно говорил: «Я всегда слышал слово «Европа» от тех политиков, которые требовали от других держав чего-нибудь такого, чего они не отважились бы потребовать от собственного имени».
Для полноты картины мы упомянем здесь о четвертой составной части программы германского реваншизма. Факт остается фактом: в речах деятелей ФРГ иногда идет речь о «новом порядке» во всей Восточной Европе. «Перевооружение Германии должно быть подготовкой нового порядка в Восточной Европе»{779}— эти слова принадлежат канцлеру Аденауэру. «Мы не забыли,— говорил покойный президент бундестага Элерс,— что границы Европы проходят на Урале и у Маныча»{780}. «Когда мы говорим о Европе,— пояснял министр Шредер,— мы не должны забывать о миллионах людей, которые ждут свободы [488] в восточной зоне и в Восточной Европе»{781}. И тот же канцлер Аденауэр, выйдя на балкон после выборов 1953 г., в порыве вдохновения воскликнул: «Мы все время говорим о воссоединении. Не лучше ли говорить «освобождение Востока»!»{782}
Не уступают этому и другие боннские речи. Оберлендер: «Первый конфликт, который нам предстоит, это конфликт с большевизмом»{783}. Или знаменитое изречение Халыптейна: «Конечную цель... я усматриваю в объединении всех частей континента вплоть до Урала»{784}. После всего этого следует ли удивляться, что в 1958 г. на страницах книги «Немецкие козыри» западногерманский промышленник И. Барник писал: «Дадим разыграться фантазии и перенесемся в конечную стадию восточного похода, уже выигранного Западной Германией... Немецкие войска уже стоят в Уфе и Курске... финны— в Карелии, турки— на Кавказе, японцы— в Сибири... Короче говоря, советское многонациональное государство определенно вступило в стадию распада, от которого оно еле-еле ушло в 1941 г.»{785}
Бред маньяка? Нет, сочинение, получившее одобрение министра обороны Штрауса и привлекшее внимание многих боннских политиков. Злая старуха Ильзебиль снова вступает в свои права, и это не случайный каприз, а закономерное последствие тех событий, которые произошли в послевоенной Западной Германии. Когда-то говорили про немецких консервативных аграриев, что «только их жадность превосходит их ограниченность». Если перефразировать это суждение в применении к сегодняшнему дню, то следовало бы сказать, что стремление германских монополий к реваншу превосходит их забывчивость. Стоило пройти лишь десяти годам после краха вермахта, как им показалось, что возможно повторить гитлеровский эксперимент и снова действовать по принципу Розенберга «уметь достигать невозможного».
Вот теперь мы можем вернуться к фигуре Франца Йозефа Штрауса. Ибо его положение и роль объяснялись отнюдь не качествами «вундеркинда», а тем, что он стал наиболее ярким выразителем политической программы западногерманского реваншизма.
Биография г-на Штрауса несложна: он вырос в семье баварского мясника, а в университете отличился в организации «Национал-социалистского [490] автомобильного корпуса», первую часть войны провел на советско-германском фронте, а вторую— в тыловом училище ПВО в Баварии. Здесь он занимал пост «офицера по национал-социалистскому воспитанию». 1945 год застал его в маленьком баварском городке Шенгау, где он сразу сделал поворот на 180 градусов, превратившись из офицера по гитлеровскому воспитанию в переводчика при американской военной комендатуре. Американский комендант благоволил к молодому переводчику и благословил его на пост «ландрата», т. е. чиновника местной администрации. С этого поста, как с трамплина, честолюбивый баварец бросился в политику: он принял участие в основании христианско-социального союза (так именуется в Баварии партия Аденауэра), стал руководителем баварского ведомства по делам молодежи, а затем генеральным секретарем ХСС.
В 1949 г., как «восходящая звезда» ХСС, Штраус попал в бундестаг. Здесь он быстро приобрел репутацию самого рьяного сторонника вооружения Западной Германии. На него обратили внимание в верхушке правящей партии. Своеобразный комплекс энергии, демагогии, цинизма и беззастенчивости помог Штраусу завоевать симпатии канцлера. Помогало ему и другое: в те годы Штраус ежемесячно получал по 5 тыс. марок от одной из фирм концерна «ИГ Фарбениндустри»{786}.
Франц Йозеф Штраус стал министром обороны ФРГ в октябре 1956 г. И он сразу показал свое политическое лицо руководителя боннской военной машины, именно в дни провокации мировой реакции, организованной в Венгрии. Штраус был сторонником немедленного вооруженного вмешательства западных держав в венгерские дела. «Это свинство,— воскликнул он однажды в доверительной беседе,— что американцы не вмешались. Они должны были вмешаться!»{787} Венгерские контрреволюционеры прекрасно знали о настроениях г-на министра. Недаром 4 ноября они вызвали по телефону ведомство Штрауса и просили о немедленной высылке вооруженной помощи{788}. Но как ни чесались руки у г-на Штрауса, ему пришлось ограничиться словоизвержениями: в наше время сторонникам «горячей войны» приходится туго. Международные провокаторы не решились открыто лезть на рожон, увидев, что путч решительно подавлен самим венгерским народом с помощью Советской Армии. [491]
Этот эпизод в начале карьеры боннского военного министра, наверно, глубоко запал ему в душу. Нет, он не понял бессмысленности любых планов агрессии, направленных против социалистического лагеря. Как раз наоборот. Вся карьера Штрауса развивалась под знаком безмерного хвастовства и переоценки своих сил, типичнейшей для германского милитаризма. В ноябре 1956 г. из его уст вырвались ставшие печально знаменитыми слова: «Мы живем в технический век, в котором соединенных сил наших союзников достаточно, чтобы стереть с географической карты государство Советский Союз»{789}. Такие речи боннский министр произносил по две-три в месяц. И не удивительно, что подобное фанфаронство приводило в тревогу даже многих политиков из буржуазного лагеря. 20 марта 1958 г. после одной из речей Штрауса в бундестаге лидер свободной демократической партии Рейнгольд Майер следующим образом определил ее смысл: «Тот, кто говорит так, как говорил сегодня г-н министр обороны, тот будет и стрелять. Это не была речь государственного деятеля; нет, это была речь о войне, это был воинственный вопль. Мы слышали речь не министра обороны, а имперского министра войны»{790}.
Облик г-на Франца Йозефа Штрауса мог бы вполне служить объектом для бытописателя нравов Федеративной Республики. С одной стороны, исключительная энергия, одержимость идеями антикоммунизма, атомная маниакальность, политическое бахвальство без края и меры. Казалось бы, какое бескорыстное служение идеям, вдохновлявшим ХДС и его канцлера! Но любая медаль имеет две стороны. Оборотной стороной медали бескорыстия г-на Штрауса оказалась любовь к златому тельцу, причем осуществляемая при помощи мощных средств федерального министра.
В начале 1962 г. Франц Йозеф Штраус прогремел на всю ФРГ и весь мир, но уже не из-за своих реваншистских речей, а из-за коррупционного скандала вокруг мюнхенской строительной фирмы ФИБАГ. С давних пор подряды на постройки помещений для войск были желанным объектом для спекулянтов всякого рода. Так, в 1960 г. подобная спекуляция была учинена генералом Гизе— руководителем пограничной полиции. Но мюнхенские ловкачи нацелились выше— на американские подряды. Теплая компания в составе недоучки-архитектора Шлосса, инженера Брауна и издателя Капфингера решила [492] сорвать многотысячный куш, заполучив подряд от американского военного ведомства. И это оказалось возможным, ибо г-н Капфингер имел давнего знакомого— Франца Йозефа Штрауса. Тот согласился помочь (по заявлению Брауна, отнюдь не бескорыстно, а за долю прибыли). И вслед за этим в Вашингтон на имя министра Гейтса от министра Штрауса пошло рекомендательное письмо, в котором Штраус просил отдать подряд Шлоссу. Может быть, об этом никто бы и не узнал, в том числе и журнал «Шпигель», опубликовавший сенсационные разоблачения. Но там, где спекуляция, там и склоки. Шлосс, Браун и Капфингер не поделили добычи, а последний вдобавок оказался на скамье подсудимых за сводничество. И эти достойные компаньоны выдали достойного министра...
Так же как и в главе о Бломберге и Фриче, читатель может спросить: какое значение имеют подобные факты для общей характеристики германских (на этот раз западногерманских) военных дел? И так же, как и прежде, автор будет придерживаться той точки зрения, что, хотя от атомного вооружения до мюнхенской аферы дистанция огромного размера, оба элемента все же принадлежат к одному и тому же комплексу. Деятельность милитаристских групп неразрывно связана с наживой в любых, самых нечистоплотных формах.
Штраус все-таки вынужден был уйти после скандала с ФИБАГ. В известной мере это было случайностью, ибо он мог и не попасться на этом деле и благополучно завершить эту аферу, как завершал многие другие. Но это была случайность, отразившая определенную закономерность в развитии западногерманского милитаризма. Закономерность же состояла в том, что безудержная «динамика» г-на Штрауса, его нахальное стремление вырваться вперед, как это часто бывало в истории германского империализма, оказались в разительной диспропорции с реальными возможностями.
Штраус ушел не потому, что сделал свое дело, наоборот, он ушел потому, что не сделал его. Острый кризис взаимоотношений внутри НАТО, нарастание подспудных противоречий между Бонном и его партнерами, общая бесперспективность боннских притязаний составили тот фон, который заставил хозяев боннской политической жизни принять решение пожертвовать Штраусом, чтобы успешнее продолжать дело Штрауса. Штраус ушел, но остался курс на ракетно-ядерное вооружение. «Эра Бланка» и «эра Штрауса»— это, разумеется, различные периоды в истории бундесвера, но они являются составными частями общей «эры Аденауэра». [493]
На смену Штраусу пришел Кай-Уве фон Хассель— один из видных деятелей ХДС. Внешне он казался противоположностью Штраусу: скупой на слова, осторожный, военными делами он раньше не занимался. Биография его также заметно отличалась от штраусовской. Родился Хасселъ в 1913 г. в Танганьике, где его отец был офицером кайзеровских колониальных войск. Свою юность Хассель провел далеко от Германии, будучи служащим Немецкой восточноафриканской компании. Лишь в 1940 г. он вернулся в Германию и был призван в армию в качестве переводчика, дослужившись до звания лейтенанта.
В 1945 г., вернувшись из английского плена, фон Хассель был, так сказать, «чистым листком», но на нем быстро стали появляться строчки из программы ХДС. Хассель начал свою партийную карьеру в шлезвиг-гольштейнском городке Глюксбурге. В 1954 г. он стал министр-президентом земли Шлезвиг-Гольштейн, известной в ФРГ под названием «коричневого заповедника»— так много там скрывалось бывших деятелей коричневого рейха. В 1956 г. Хассель был избран одним из четырех заместителей председателя ХДС и вошел в число «молодых талантов» аденауэровской партии.
Однажды Хассель сам сказал о себе: «Я в принципе человек очень осторожный»{791}. Именно это качество очень нужно было боннским лидерам после того шума, который натворил неосторожный Штраус. Вступив на новый пост, Хассель (это произошло в январе 1963 г.) даже объявил «трехлетнюю паузу для укрепления и успокоения» бундесвера. Но в чем был смысл этой паузы? Сам Хассель вскоре пояснил это. Когда корреспондент агентства ЮПИ задал ему вопрос об отношении к лозунгу ракетно-ядерного вооружения бундесвера, Хассель ответил:
—Да, я разделяю точку зрения г-на Штрауса... Бундесверу нужны средства доставки ядерного оружия... Атомное оружие нужно на поле боя, в тактической и стратегической областях...{792}
Единственно, в чем Хассель пересмотрел планы Штрауса,— это в области темпов увеличения численности бундесвера. Он решил не спешить с числом солдат, перенеся центр тяжести на новое вооружение и подготовку личного состава, а также на формирование «территориальных войск»{793}. Что же касается внутреннего смысла своей деятельности, то Хассель пояснил, [494] что «духовный конфликт с коммунизмом является составной частью подготовки бундесвера».
В октябре 1963 г. канцлер Аденауэр ушел в отставку, но это не означало, что ХДС хотел расстаться с его принципами. Аденауэра сменил Эрхард, но не случайно в Бонне утверждают, что если даже «эра Аденауэра» и кончилась, то «новая эра» еще не началась. Почему же так держатся в Бонне за старое? Дело в том, что любая политика, основанная на иллюзиях и авантюризме, до поры до времени кажется ее апологетам безупречной. Ее внешние успехи ослепляют, особенно тех, кто хочет быть ослепленным. Непрерывный марш Федеративной Республики от первых батальонов Андернаха до положения второй державы в НАТО привел боннских политиков и генералов бундесвера в состояние самоупоения. Они уже готовы потребовать от золотой рыбки Тимптете титул самого атлантического господа бога и продиктовать миру свое слово. Но не только в сказке рыбак возвращается к разбитому корыту!
Невозможное остается невозможным
Перекличка формулировок, повторение старых лозунгов, возврат к давним принципам— что это такое? Только ли классовая слепота или нежелание мыслить по-новому? Что скрывается за политическими кулисами тех концепций, которые исповедуются ныне руководящими деятелями Федеративной Республики?
Нет спора, и среди этих людей есть достаточное число таких, кто понимает (или говорит, будто понимает), что былая политика и стратегия буржуазной Германии потерпела крах и нуждается в пересмотре. В ФРГ достаточно известны такие видные политики, как Томас Делер, которые считают бесперспективным курс Бонна. Эту точку зрения разделяют деятели многих партий. Идет немало дискуссий по этому вопросу, в том числе и в военных кругах. В частности, в 1962 г. всеобщее внимание привлекла отставка так называемого военного уполномоченного бундестага генерала в отставке Грольмана, который был явно не согласен со многими доктринами бундесвера.
Есть среди западногерманских деятелей и много таких, кто объявляют внешнюю политику ФРГ неким «новым словом» во всей германской истории. Как выспренно писал президент бундестага д-р Эуген Гергтеялтайер, ФРГ «воплошает в себе самым прямым, ощутимым и эффективным образом преображение [495] Германии и немцев»{794}. Примерно в тех же тонах изображает внешнеполитический курс ФРГ профессор Вильгельм Греве в своей книге «Немецкая внешняя политика в послевоенное время»{795}.
Но декларации остаются декларациями, а политика— политикой. Приложим и к ней бесспорный исторический масштаб, который дали нам последние десятилетия. Подвергнем сперва рассмотрению принципы и методы отношений ФРГ с Западом, поскольку именно их превозносят в Бонне как пример «нового» в германской политике.
В гитлеровский период для этих отношений были выработаны определенные принципы и методы, о которых мы напомним:
1. Использование антикоммунизма как основной приманки. Мы знаем, что почти в каждой беседе Гитлера или Геринга с английскими, французскими или американскими политиками содержалась похвальба своими «успехами» в деле борьбы с коммунизмом внутри страны и обещания таких же «успехов» в деле борьбы с Советским Союзом. Этими аргументами прельщали всех: Буллита, Уэллеса, Линдберга, Галифакса, Чемберлена, Франсуа-Понсе— несть им числа. Политические слепцы из лагеря «буржуазной демократии» охотно шли на эту удочку: ведь обмануть легче всего тех, кто хочет быть обманутым.
2. Стремление к созданию военного блока исходя из своих собственных империалистических интересов. Основание для этого курса Гитлера было заложено еще в веймарский период, и его автором является кайзеровский генералитет (помните Тренера?).
3. Метод, который можно определить как «побуждение к соучастию». Находясь в соседстве со своими политическими соперниками, Гитлер понимал, что он сможет открыть себе путь к взлому версальской системы только в союзе с теми, кто эту систему создавал (первый эксперимент был проделан Гитлером и Риббентропом в июне 1935 г., когда было заключено пресловутое англо-германское морское соглашение).
4. Метод «ступенчатых действий». Гиглер сразу никогда не провозглашал всей совокупности своих целей. Как он сам говорил, «важнее всего, чтобы мы не выдавали всему миру наших целей». Так, совершив аншлюс Австрии, Гитлер уверял, что отныне он не выдвигает никаких территориальных притязаний. [496]
Неофашисты трубят сбор!
Через несколько месяцев, захватив Чехословакию, он снова стал заверять в том же. Что последовало, достаточно хорошо известно...
5. Наконец, откровенный обман, т. е. стремление втянуть ту или иную страну в военный блок, даже если в отношении ее уже существовал враждебный план, предусматривающий расправу с «дорогим союзником». Достаточно вспомнить о германо-польском флирте 30-х годов, о попытках германо-английских переговоров в тот момент, когда решение о начале войны было принято.
Если мы обратимся к принципам и методам отношений ФРГ с Западом, то обнаружим в них знакомые элементы. Как говорил великий поэт:
Я знаю мелодию, знаю слова, Я авторов знаю отлично...
Сейчас всем ясно, что западногерманская буржуазия в качестве панацеи от всех своих бед решила выдвинуть антикоммунизм. Авторы «нового курса» ФРГ решили, что ежели они [497] займут позицию самых решительных противников Советского Союза и всего социалистического лагеря, то это вернет им репутацию в западном мире. Надо сказать, что на этом пути ФРГ немало преуспела. В нашумевшей в Западной Германии книге Рудольфа Леонгардта «Германия в икс раз» содержится такой любопытный эпизод. Автор (правоверно-буржуазный публицист) попытался сопоставить основные элементы «немецкого кредо» при Гитлере и Аденауэре. И вот результаты такого сопоставления{796}:
| ПРИ ГИТЛЕРЕ: “Войну надо выиграть” | ПРИ АДЕНАУЭРЕ: “Немецкая военная сила должна быть мощной” |
| “Германия— бастион против Востока” | “Германия— бастион против Востока” |
Боннское государство переняло от Гитлера эстафету антикоммунизма, несмотря на все чудовищные преступления, совершенные под этим флагом. Но зато от этого ожидались решительные перемены в стратегическом положении ФРГ. Если ФРГ станет «стражем Запада»,— полагали в Бонне,— то она сможет считать свои отношения с Западом урегулированными (!). Или, как писал генерал Детлефсен: «Былые противники стали нашими завтрашними союзниками. Призрак войны на два фронта исчез навсегда»{797}.
Вот оно, заветное слово... Как в свое время Гитлер, боннские политики мечтают о том, чтобы им не пришлось вести обреченной на провал войны на два фронта. В 1939 г. Гитлеру казалось, что он сделал «невозможное возможным». В 1952 г. генерал Детлефсен снова объявляет об этом сенсационном достижении боннской политики. Но надолго ли хватит этого «достижения « ?
В Бонне применяют многие уже испытанные средства достижения своих целей. Например, рецепт «ступенчатой политики» (Франц Йозеф Штраус изобрел новый термин: «тактика ломтиков»— Salamitaktik). Как в веймарское время шли от одного требования к другому, как Гитлер шел от аншлюса к Мюнхену, от захвата Польши к операциям на Западе, так и боннская программа ревизии границ и реванша предусматривает некоторую последовательность. Каждая цель— ступень для достижения следующей. [498]
«Тактика ломтиков» энергично применяется Аденауэром в вопросе о вооружении ФРГ. Стоит для этого вспомнить, как развивались события после 1954 г. Подписывая парижские соглашения, Аденауэр, казалось, шел на невероятное самоограничение. Во-первых, он должен был отказаться от производства атомного, химического и бактериологического оружия. Во-вторых, ФРГ запрещалось иметь ряд типов тяжелого вооружения и ракетное оружие, управляемые снаряды. В-третьих, ФРГ обязывалась не строить военные корабли водоизмещением свыше 3000 т и подводные лодки свыше 350 т. В-четвертых, она не могла строить бомбардировщики дальнего действия. В-пятых, она подвергалась специальному контролю в рамках так называемого Западноевропейского союза. Все западноевропейские политики торжественно возглашали: наконец найден метод предохранения от германской агрессии! ФРГ отныне под контролем НАТО!
Но вот прошло лишь несколько лет, и «ломтик за ломтиком» Аденауэр получил то, чего ему хотелось. Что же осталось к 1961 г. от всей парижской машинерии?
Контроль. Ведомство по контролю так никогда себя и не проявило; оно не провело ни одной инспекции, ни одной проверки. Никто никогда не слыхал о том, чтобы в Бонн прибывали контрольные группы. Да и смешно представить, чтобы какое-нибудь из западноевропейских правительств дерзнуло потребовать проверки вооружения бундесвера.
Ограничения ВМФ. В 1959 г. НАТО разрешила ФРГ строить военные суда водоизмещением до 5000 т и подводные лодки до 1000 т. Летом 1960 г. ФРГ получила разрешение строить суда в 6000 т.
Ограничение ракетного вооружения. 21 октября 1959 г. НАТО отменила ограничения для западногерманских ракет. Кроме того, парижские соглашения вовсе не ставили ограничений для покупки чужих ракет.
Но, разумеется, самый большой обман был предпринят в области атомного вооружения. В свое время установления, принятые в Париже, изображались как верх самоотречения Бонна. Прошло лишь немного времени, и мир узнал, какова цена и этим заверениям.
Если сравнить стратегические планы германского империализма 30-х и 60-х годов, то бросается в глаза следующее. Уже в 1933 г. было ясно, что программа Гитлера достижима только посредством войны. С каждым годом это становилось все яснее. Боннские политики заверяют, что они хотят достичь всего «мирными средствами». Но как они представляют себе «мирную [499] ликвидацию» ГДР? Или в Бонне полагают, что германские трудящиеся добровольно откажутся от своих социальных, политических и культурных завоеваний?
Возьмем другое требование— ревизию границ с Польшей (затем с Чехословакией). Как представить себе здесь «мирный путь», если ФРГ отказывается даже установить дипломатические отношения с Польшей и Чехословакией? Как представить себе сей «мирный путь», если из Бонна исходит клевета на социалистические порядки в странах Восточной Европы, если ФРГ категорически отказывается подписать германский мирный договор?
Но для оценки смысла боннских целей недостаточно одних параллелей с прошлым, хотя они очень красноречивы. Гитлеровская программа войны создавалась в 30-х годах нашего века. Сейчас идут 60-е годы, и дело не только в календаре, а в тех переменах в мире, за которыми не угонятся и календари.
Возьмем, например, знаменитую «тактику ломтиков». Действительно, в 30-е годы она имела шансы на успех и приносила успех. Почему? Здесь сыграли свою роль такие обстоятельства:
а) западные державы могли вести двойную игру, поскольку Советский Союз был единственной социалистической страной, а международные демократические силы не обладали достаточной мощью;
б) «объекты» гитлеровской агрессии были разобщены, у них не было достаточных гарантий своей независимости. Австрия вообще не имела таких гарантий. Чехословакию предал Запад, и он же сорвал возможность совместного с Советским Союзом выступления в помощь чехам; та же зловещая игра повторилась с Польшей. Система коллективной безопасности не была создана;
в) в условиях 30-х годов, нападая на какую-либо одну страну, Гитлер при его военном превосходстве мог рассчитывать, что это нападение будет «локальным» и не приведет сразу к мировому конфликту.
Теперь перейдем к нашему времени и к боннской программе:
а) создание мощного социалистического лагеря, огромный рост авторитета Советского Союза, могучее движение сторонников мира— все это коренным образом изменило ситуацию в мире. Сейчас империалистические политики уже не могут себе позволить многого из того, что позволяли в 30-х годах;
б) возникла Германская Демократическая Республика— первое в истории миролюбивое германское государство; [500]
в) создана могучая оборонительная организация Варшавского договора. В нее входят государства, против которых в первую очередь направлено острие боннской программы: ГДР, Польша, Чехословакия;
г) наконец, в нынешний период всем ясно, что любое нападение на ГДР, Польшу или ЧССР было бы равноценно началу всеобщей ядерной войны. Эта истина доступна даже самым твердолобым генералам из Пентагона, которые устами своего теоретика Генри А. Киссингера провозгласили, что «локальная война» в Европе, увы, невозможна...
Следовательно, цели Бонна недостижимы даже средствами войны. Если Гитлер мог военными средствами хотя бы на время овладеть Европой, то для Бонна нет перспектив на то, что хотя бы минимальная часть его целей может быть достигнута путем войны. Ибо ядерная война может привести только к полному краху империалистической системы. Таким образом, вся видимая импозантность программы Бонна становится весьма сомнительной, а ее «стройность» оказывается дутой.
Еще более наглядно это можно продемонстрировать по отношению к принципу «соучастия». Речь идет об основе той империалистической коалиции, в которую ФРГ вступила в 1954 г. Так, при заключении парижских соглашений 1954 г. в общий комплекс документов была включена декларация о том, что США, Франция и Англия считают, что единая Германия «должна иметь конституцию, подобную Федеративной Республике Германии».
Когда Альфред Йодль в 1945 г. говорил о том, что «понадобится помощь других», и когда Конрад Аденауэр приступил к осуществлению этой идеи, то в умах западногерманских политиков складывался определенный расчет. Базируясь на испытанной идее антикоммунизма, играя и спекулируя па ней, лидеры ФРГ рассчитывали, что, предоставляя в распоряжение НАТО немалый военно-экономический и политический потенциал своей страны, они получат в качестве своеобразной «платы за страх» все, чего захотят.
Возможно, на это можно было рассчитывать в 1954 г., когда НАТО жила в угаре расчетов на американскую атомно-водородную монополию. Но что остается от этого сегодня, в эпоху «атлантического похмелья»? Ни для кого не секрет, что, чем дальше идет процесс вооружения Западной Германии, тем сильнее слышатся голоса тревоги по этому поводу па Западе.
С каждым годом увеличивается военный перевес ФРГ над своими западными соседями. Так, весной 1958 г. известный английский военный публицист Лиддел-Харт писал на страницах [501] гамбургской газеты «Цейт»: «Бундесвер готовится стать сильнейшей армией Западной Европы... В общей численности бундесвера боевые соединения занимают куда большую долю, чем в любой другой западной армии. Бундесвер подбирает хвост, но у него более острые зубы».
Через два года, летом 1960 г., другой английский публицист, Бэзил Дэвидсон, в брошюре «Кто хочет мира?» прямо отмечал, что ФРГ стала диктовать свою волю в Западной Европе, опираясь на поддержку США: «Генералы в Пентагоне соглашаются с Бонном гораздо чаще, чем с Лондоном»,— писал он и подчеркивал, что заветная мечта Бонна— «стать военным арбитром западной политики в Европе и практически самой сильной в военном отношении державой Запада».
Рост удельного веса бундесвера в НАТО— реальность, с которой должны считаться и за океаном. Вот две таблицы:
Численность сухопутных войск НАТО в Европе{798} (в дивизиях)
| 1949 г | 1955 г | 1957 г | I960 г | 1964 г | |
| ФРГ | - | - | 3 | 9 | 12 |
| США | 5 | 5 | 5 | 5 | 6 |
| Англия | 4 | 4 | 4 | 3 | 3 |
| Франция | 5 | 5 | 9 | 9 | 5 |
| Бельгия | 9 | 2 | 9 | 9 | 9 |
| Голландия | - | - | 1 | 1 | 2 |
| Всего | 16 | 16 | 17 | 22 | 30 |
Представительство ФРГ в органах НАТО{799} :
| 1959 г. | 1 147 человек | (из них 18 генералов) |
| 1961 г. | 1 200 человек | (из них 22 генерала) |
| 1962 г. | 1 530 человек | (из них 24 генералов) |
Лидеры бундесвера укрепляют свои позиции на Западе. Так, они сумели добиться того, чего не могли осуществить в свое время генералы вермахта: они создали военные базы во Франции, Англии, Бельгии, Дании, Италии. Вслед за этим в 1963 г. [502] было заключено франко-западногерманское военное соглашение, которое имело явную цель объединить усилия де Голля и ФРГ в области ядерного вооружения явно в пику Соединенным Штатам. Проходит ли все это без следа? Очевидно, нет, ибо даже такой рьяный поклонник Бонна, как Генри Киссингер, в своей последней книге «Неизбежность выбора» писал о том, что он «не хотел бы видеть атомного вооружения» ФРГ. Президент Кеннеди в конце 1961 г. заявил, что не приветствовал бы передачу ФРГ права на распоряжение ядерным оружием и «меньше всего желает, чтобы Германия имела собственное ядерное оружие».
В начале 1964 г. генерал Хойзингер покинул свой пост в НАТО. Но это отнюдь не означало, что бундесвер отдал «в чужие руки» столь важную позицию. По инициативе того же Хойзингера был создан новый высший орган управления— штаб стратегического планирования НАТО. Этот орган в июне 1964 г. возглавил генерал-майор бундесвера Эрнст Фербер— кадровый офицер вермахта (в конце войны начальник одного из отделов в организационном управлении ОКХ). Создание этого штаба— примечательное явление, ибо до 1964 г. высшие органы управления НАТО комплектовались «большой тройкой»: США, Англией и Францией. Теперь этот принцип нарушен в пользу ФРГ.
Иными словами, перед нами проблема соотношения сил внутри НАТО. Для американского правительства, когда-то поставившего ставку на бундесвер как на свою «домашнюю силу», сейчас возникает вопрос: кто же будет хозяином внутри НАТО? Как ехидно писал Гейнц Поль на страницах «Нэйшн», теперь уже не вермахт вступает в НАТО, а НАТО вступает в вермахт.
Вопрос о праве распоряжаться ядерным оружием исключительно серьезен, и здесь идет глухая борьба. Штраус и Аденауэр на протяжении 1960–1963 гг. не раз ставили вопрос о ревизии американского «монопольного права» на ядерные решения, о превращении НАТО в «четвертую ядерную державу», о создании «многосторонних ядерных сил». Будучи в конце 1963 г. в США, автор в беседах с рядом видных политиков и публицистов мог установить, что претензии ФРГ вызывают серьезную тревогу. Как говорил мне известный обозреватель Дрю Пирсон, американцам начинает надоедать, что Бонн считает себя хозяином западной политики и срывает все шаги к разрядке...
У капиталистического мира есть такие внутренние законы, которые не дано преодолеть ни одному из политиков— как человеку нельзя перепрыгнуть через собственную тень. В проблеме вооружения ФРГ расчеты обеих сторон трансформировались [503] в просчеты. Действительно: с американской стороны хотели заполучить в руки западногерманский военный потенциал, полагая, что ФРГ всегда останется «хвостом собаки». С западногерманской же стороны надеялись, что уступчивость США дойдет до передачи кормила НАТО из американских рук в руки бундесвера. Оба расчета оказались несостоятельными, что не осталось без последствий для атлантической политики.
Разумеется, в истории международных отношений нашей эпохи был определенный период, когда в ожидании успешного военного или политического наступления против Советского Союза противоречивые интересы различных империалистических держав примирялись. Но с течением времени этот «механизм примирения» давал все больше осечек— как это было во второй мировой войне, где Гитлер имел своим противником не только социалистическое, но и большую группу капиталистических государств. Тем более мало шансов на действие подобного механизма сегодня, когда колоссальная военная мощь государств Варшавского договора отрезвляюще действует на многих политиков западного мира. В условиях изменившегося соотношения сил на мировой арене столкновения между интересами отдельных империалистических государств отнюдь не ослабляются. Наоборот, они становятся все отчетливее и резче.
Иными словами, как бы ни клялись в Бонне атлантическими идеалами, когда речь заходит о реальных факторах силы, об [504] идеалах забывают и начинаются столкновения. Мы не занимаемся в нашей работе экономическими проблемами, но они властно вторгаются в сферу военной политики. Например, как могут пройти незамеченными для атлантического альянса и его лидера— Соединенных Штатов— такие цифры:
Удельный вес в промышленном производстве капиталистического мира{800}:
| 1948 г | 1953 г | 1958 г | 1962 г | 1963 г | |
| США | 53,8 | 51,9 | 46,1 | 45,1 | 44,9 |
| ФРГ* | 3,6 | 6,7 | 8,9 | 9,1 | 8,8 |
В ряде областей (черная металлургия, выплавка алюминия, химическая промышленность, металлообрабатывающие машины, точные приборы, легковые автомашины) ФРГ сейчас идет [505] вплотную вслед за США, а в некоторых (медицинское оборудование, фотоаппаратура) уже догоняет США. Что особенно важно, темпы роста экспорта ФРГ выше, чем экспорта США; результаты этого можно видеть из таких данных:
Доля в мировом экспорте капиталистических стран:
| 1950 г. | 1956 г. | 1960 г. | |
| США | 18,3 | 20,6 | 18,1 |
| ФРГ | 3,6 | 8,0 | 10,2 |
Столбцы цифр говорят своим языком, в переводе на который дипломатические ноты сразу теряют свою высокопарность. Разумеется, лидеры ФРГ меньше всего хотели бы терять симпатии Соединенных Штатов и каждый антиамериканский выпад западногерманской прессы воспринимается в Бонне с досадой. В свою очередь руководители ХДС все более решительно клянутся на атлантической библии. Но нельзя забывать: капиталистическая экономика и капиталистический мировой рынок имеют свои законы, из-под действия которых ни ФРГ, ни США не могут вырваться.
Уже сейчас на ряде рынков отмечены резкие схватки между ФРГ и США; острые конфликты не раз разыгрывались в финансово-валютной сфере. И это лишь первые подземные толчки. С некоторого времени, писал видный западногерманский экономист В. Траутман на страницах журнала «Фольксвирт», за границей стали весьма критически относиться к Федеративной Республике: «Не всюду в западном мире могут примириться с нашим быстрым экономическим подъемом... Даже в США, которые в свое время активно содействовали нашему восстановлению, да и позже рассматривали его очень благожелательно, поворот общественного мнения совершенно очевиден». Итак, экономическая «война на два фронта» уже начинается.
Послевоенная политика основных империалистических держав подтвердила, что они не способны найти выход из своих объективных противоречий. «Углубляются противоречия междл главными империалистическими державами,— констатирует Программа КПСС.— Восстановление экономики побежденных во второй мировой войне империалистических государств приводит к возрождению старых и возникновению новых узлов империалистического соперничества и конфликтов»{801}.
Все военно-стратегические воззрения современного Бонна можно понять лишь тогда, когда поставишь их на принадлежащее им место в идеологическом ряду воззрений западногерманского империализма. Как и перед второй мировой войной, генералитет является всего-навсего толкователем и исполнителем воли крупнейших монополий— подлинных властителей ФРГ. Западногерманский публицист Карл-Герман Флах в своей книге «Тяжелый путь Эрхарда» не без иронии писал, что ФРГ— это «слаборазвитая демократия», и отмечал, что социальная структура осталась прежней{802}. Действительно, социальная структура Западной Германии ничуть не изменилась со времени гитлеровской диктатуры, наоборот, концентрация производства и капитала стала еще выше. Встав на ноги с помощью американского капитала, западногерманские монополии возобновляют свою борьбу, и генералы бундесвера выполняют их директивы, как в свое время генерал Браухич выполнял волю Стиннеса, а генерал Виттинг— волю Флика. Внутренняя связь монополистической клики с кликой военной стала даже сильнее, ибо в первый послевоенный период почти вся нынешняя верхушка бундесвера «отсиживалась» в конторах рурских концернов.
Исследование целей и методов политики западногерманского империализма в послевоенный период приводит пас к выводу о том, что по обеим своим «генеральным линиям» Бонн оказывается банкротом:
—в отношениях с социалистическим лагерем он провозгласил цели, которые можно достичь только с помощью ядерной войны— той самой войны, которая положила бы конец существованию германского империализма и империализма вообще;
—в отношениях с Западом он не может преодолеть внутри-империалистических противоречий и ведет рискованную игру в НАТО.
Что это означает в переводе на язык международных отношений? Это означает, что Бонн рано или поздно зайдет в тупик и, говоря словами Джона Фостера Даллеса, станет перед настоятельной необходимостью «мучительной переоценки». Однако умение переоценки никогда не было сильной стороной германских буржуазных политиков и германских генералов. [506]
Поэтому гораздо реальнее возникает угроза того, что «внутренний алогизм» политики Бонна превратится в открытый авантюризм, прыжок в военную катастрофу. Невозможное остается невозможным, но вполне возможно, что западногерманский генералитет захочет еще раз попытаться опровергнуть эту бесспорную истину.
Бундесвер и немецкая нация
На роль и положение бундесвера в немецкой и европейской политике полезнее всего смотреть с исторической вышки сегодняшнего дня, с которой можно окинуть взглядом не только историю Германии и ее вооруженных сил, но и будущее Германии в эпоху соревнования двух социальных систем. Никто не думает отрицать необходимость наличия армии у Германии или у двух ныне существующих германских государств. Никто не думает отрицать право суверенного государства на национальную оборону. Но именно эти естественные права предполагают исключительно высокие обязанности, осоенно когда речь идет о германских вооруженных силах.
При рассмотрении целей и методов организации западногерманской армии бросаются в глаза некоторые ее особенности, которые небезразличны любому, кто заинтересован в европейском мире и мирном будущем немецкого народа.
Поставим вопрос так: какие национальные интересы призван защищать и обеспечивать бундесвер?
Этот вопрос интересует и самих немцев, живущих в ФРГ. В 1957 г. вышло специальное исследование на эту тему, принадлежащее бывшему командиру полка кавалеру «Рыцарского креста» Фрицу Белову. Исследование озаглавлено: «Армия и солдат в атомную эпоху»{803}. Белов, который очень тщательно проанализировал организацию бундесвера и его цели, пришел к следующим, поистине удручающим выводам. По его мнению, бундесвер имеет военную и стратегическую ценность только в непосредственной связи с НАТО. «Будущая война,— пишет Белов,— в которой примут участие западногерманские солдаты, будет всемирным конфликтом», или, как он далее поясняет, войной двух «атомных блоков»{804}.
Этим Белов не открыл Америки. Он имел в виду линию непосредственного подчинения бундесвера НАТО. Буржуазная [508] пресса уже давно повторяет одну и ту же мысль: бундесвер будет орудием НАТО. Так, официозная «Франкфуртер альгемейне» писала: «Немецкие дивизии становятся... непосредственным орудием большой стратегии атлантической коалиции»{805}. Швейцарская буржуазная газета «Ди тат»: «Вооружение ФРГ не основано на свободном национальном волеизъявлении. Если немецкий солдат пойдет в бой, то будет исполнять функцию колониальных войск»{806}. И вот вывод Белова: «В будущей войне солдат будет биться не за родину... Больше нет национальной гордости, к которой можно было бы обращаться»{807}.
Это очень важное признание. За ним стоит вынужденное понимание той специфической роли, которую должен выполнять бундесвер в общем стратегическом плане НАТО. У бундесвера, который стал орудием НАТО, нет и не может быть национальной цели, т. е. цели, которая бы соответствовала интересам немецкого народа.
В самом деле, что может предложить НАТО немецкому народу?
Закрепление раскола страны? Безусловно. Но это ни в коем случае не может быть названо целью, соответствующей интересам народа Германии.
Войну против Советского Союза, Польши и Чехословакии? Сейчас уже нет в Западной Германии таких наивных людей, которые не представляли бы себе ужасающих перспектив атомно-водородной войны в Европе. В беседе с автором книги один из видных политических деятелей ФРГ, бывший полковник генштаба, выразил это следующим образом: «Американцы утешают нас тем, что война, возможно, будет выиграна на вторую неделю. Но это для нас бессмысленно, ибо в первую же неделю от Германии мало что останется...»
Тем самым «национальные» цели бундесвера обращаются в свою противоположность— в цели аптинациональные. Однако до сих пор ни одной армии, включая самую мощную армию капиталистического мира, каким был вермахт, еще не удавалось обеспечить свой успех в том случае, когда она ставила перед собой антинациональные цели. Вторая мировая война дала тому достаточно веское подтверждение.
Поставим вопрос несколько иначе. Что могут принести немецкому народу те основные доктрины, которыми руководствуются [509] в настоящее время командование бундесвера и военно-политические лидеры ФРГ? Пройдемся вдоль недлинной шеренги этих доктрин.
Доктрина «перманентной войны». Она представляет собой не что иное, как бесстыдное глумление над надеждами и чаяниями всех европейских народов и в первую очередь над чаяниями самого немецкого народа. Вся Европа единодушно стремится покончить с остатками второй мировой войны, а германский генералитет хочет навязать человечеству «войну перманентную». Эти попытки тем более кощунственны в условиях, когда на грани пятидесятых-шестидесятых годов нашего века наконец создались благоприятные условия для борьбы за устранение войны из жизни общества.
В сушности доктрина «перманентной войны» опровергнута самой жизнью. Но в Бонне продолжают за нее цепляться, надеясь, что силы войны снова возьмут верх и разрядка международной напряженности будет сорвана. Не случайно в правящих кругах ФРГ таким успехом пользуется провокационная книга американо-германского публициста Уильяма С. Шдамма «Границы чуда», которая прокламирует третью мировую войну как неизбежную перспективу для человечества. «Запад,— пишет Шламм,— должен решиться вести войну», ибо, оказывается, «коммунизм развивается благодаря миру, желает мира и торжествует в условиях мира»{808}. Пользуясь подобной, с позволения сказать, аргументацией, Шламм призывает к отказу от разрядки и клеймит всех политиков Запада, стремящихся сойти с пути войны.
Доктрина «перманентной войны» находит свое отражение в тех судорожных усилиях, которые предпринимаются правящими группировками ФРГ в блоке с правыми социал-демократами для того, чтобы воспрепятствовать разоружению. Результат? Эти усилия поставили ФРГ в 1959–1964 гг. в изоляцию даже от ряда своих западных союзников и способствовали значительной потере авторитета Федеративной Республики. Внутри же ФРГ они привели к еще большему росту недовольства населения. Таков печальный баланс доктрины «перманентной войны».
Что сулит немецкому народу еще одна доктрина бундесвера, которая носит название доктрины «универсальной войны»? Она вызвана к жизни тем же антикоммунизмом, который с давних времен вдохновлял врагов прогресса. Мы [510] приведем здесь малоизвестный документ, в котором один из лидеров западногерманского реваншизма, Теодор Оберлендер, сформулировал его некоторые основные идеи. Этот документ был составлен в 1948 г. и носит наименование «О психологической войне». Вот его наиболее важные положения{809} :
«Если ставить задачу ликвидации большевизма, то ведущие с ним борьбу силы нуждаются :
а) в программе политической войны, действующей до момента начала войны настоящей;
б) в программе поддержки вооруженной борьбы;
в) в программе на мирное время... Это должна быть не «Атлантическая хартия», а идея «американского мира» или «христианского мира».
Далее Оберлендер требовал организации всесторонней «идеологической борьбы» против коммунизма, которая будет «катализатором» третьей мировой войны. Сн все время подчеркивал, что необходимо вести всеохватывающую «психологическую» войну против коммунизма. Эта легко видоизмененная теория «тотальной войны» была воспринята лидерами бундесвера. На страницах журнала «Веркунде» летом 1963 г. можно было прочитать следующие положения, являющиеся прямым перепевом идей Оберлендера:
«Холодная война является универсальной войной. Универсальная война требует универсальных методов ее ведения, а также создания универсального военного органа и универсального военного инструмента. При ведении холодной войны речь идет о всеохватывающей деятельности сверхнационального характера, учитывающего все области человеческой и государственной деятельности, и подчиняющей себе все силы и средства. К числу задач органов общего военного руководства принадлежит в первую очередь создание и сохранение эффективного и всеобъемлющего средства для успешного ведения холодной войны. К этому принадлежит не только формирование необходимого числа вооруженных сил со всеми их атрибутами и транспортными средствами, вооружением, тыловой организации и связь с другими организациями и военного руководства. К задаче общего руководства принадлежит создание психологического, экономического, финансового и промышленного военного инструмента и не в последнюю очередь создание действительного политического аппарата, облеченного необходимыми полномочиями «{810}
Итак, вместо «тотальной войны» Гитлера— «универсальная война» бундесвера. Но по существу мало что меняется: военная идеология западногерманского милитаризма уже сейчас [511] подводит к тому, чтобы в нынешний мирный период обеспечить полный приоритет военных целей и создать новый вариант военно-политической диктатуры. Подобным задачам подчинена вся «психологическая» обработка солдат бундесвера и всего западногерманского населения.
Есть только одна доктрина бундесвера, которая была опробована: это доктрина политического диктата. Адельберт Вейнштейн пишет: «Государство рассматривает в качестве решающего вклада бундесвера не его военные достижения, а его политическое воздействие... Для Федеративной Республики формирование армии представляет собой политическую задачу»{811}.
Формирование бундесвера оказало огромное влияние на всю политическую жизнь Западной Германии. Известный художник Джон Хартфильд один из своих фотомонтажей озаглавил «Затмение на Рейне». Он изобразил на нем знаменитую своей красотой долину Рейна около легендарной скалы Лорелей. Но над рекой навис огромный солдатский шлем, закрывающий лучи солнца. «Затмение на Рейне» оказалось крайне долгим, ибо в тени солдатского шлема быстро растет зловещее древо военных прибылей и военных планов.
Следующая доктрина более специфична и может быть названа доктриной «взрывного капсюля». Бундесвер занимает исключительное положение во всей структуре войск НАТО: он находится на «переднем крае» всех империалистических провокаций против стран социалистического лагеря. В условиях максимального сближения двух основных военных группировок, каждая из которых оснащена атомным и ракетным оружием, бундесвер получает особую функцию— функцию «взрывного капсюля», от детонации которого может разгореться пожар третьей мировой войны.
В прямой связи с этим стоят воззрения западногерманского генералитета на проблему «превентивной войны». Как известно, в разгар «холодной войны» влиятельные американские военно-политические группы рассматривали возможность так называемого превентивного удара по Советскому Союзу. Германских генералов, понаторевших в этой премудрости еще со времен плана «Барбаросса», не надо было учить. Поэтому уже в 1954 г. с их стороны раздавались призывы к немедленному нападению. Известно такое высказывание одного из генералов вермахта: «Лучше всего сейчас же сбросить все наличные атомные бомбы на Советский Союз, иначе будет поздно»{812}. Другой [512] высокий военный чин рассуждал следующим образом: «Если США начнут третью мировую воину, то они наполовину проиграют ее психологически. Если же они не начнут ее, то наполовину проиграют ее в военном отношении. Отсюда напрашивался вывод: уж лучше выиграть в военном отношении...»{813}
Такие рассуждения занимали немецких генералов в 1954–1955 гг., когда еще не были сформированы дивизии бундесвера, когда еще не было речи об атомно-ракетном вооружении ФРГ. Теперь ситуация меняется: для того чтобы «сбросить наличные атомные бомбы», Западной Германии скоро уже не надо будет уповать на американских генералов-авантюристов: достаточно авантюристов в бундесвере. Тем большую тревогу вызывает тот восторг, с которым руководство бундесвера в 1957–1959 гг. встретило американскую теорию так называемой ограниченной войны. Штраус, как писал однажды журнал «Шпигель»,— «самый рьяный проводник теории ограниченной войны». Когда же Штраус ушел в отставку, на сцене появилась теория «передовой стратегии» НАТО, предусматривающая выдвижение бундесвера на самую границу ФРГ с ГДР и ЧССР.
Правда, эта доктрина «взрывного капсюля» в отличие от предыдущей еще не опробована боннским генералитетом в действии. По очень простой причине: нет ни одного человека, который не понимал бы, что означает вооруженное нападение на ГДР как на одно из государств организации Варшавского договора. В эпоху атомного и ракетного оружия уже невозможно строить себе иллюзии по поводу того, что может означать подобная агрессия для Западной Германии: миллионы жертв, сотни разрушенных городов. Этих иллюзий не строит даже командование НАТО. Согласно официальным условиям учений «Карт-бланш», на ФРГ в ходе возможных военных действий «оказались сброшенными» 335 атомных бомб, в результате чего «условно погибло» 1,7 млн. человек и было «условно ранено» 3,5 млн. человек{814}.
Горькая правда жизни такова, что «взрывной капсюль» будет неизбежно детонировать прежде всего на Западную Германию, и это не может не тревожить все население ФРГ. Движение «против атомной смерти», развернувшееся в стране в 1958–1959 гг., показало, что миллионы простых немцев не хотят стать покорными жертвами «взрывного капсюля». Эта псевдодоктрина распознана во всей ее неприглядности. [514]
Наконец, фундаментальная доктрина боннского генералитета и боннских политиков— доктрина реванша, или, как принято стыдливо говорить в Бонне, «ревизии границ». Как показала жизнь, эта доктрина также оказалась бесплодной. Более того, выяснилось, что никакая сила в мире не способна добиться «ревизии границ» в Восточной Европе, ибо мощь стран социалистического лагеря возросла в таком объеме, что перед ней вынуждены отступать империалистические поджигатели новых войн.
Боннский реваншизм носит в себе все наиболее яркие и типичные черты традиционного мышления германского генштаба, которое начинало с переоценки своих сил и кончало тем же. Даже в момент зарождения планов ревизии послевоенных границ, т. е. в тот период «холодной войны», когда США обладали атомной монополией и на нее втайне рассчитывали в Бонне,— даже в этот момент ие было никаких реальных шансов на пересмотр границ. Что же можно сказать о сегодняшнем [515] дне, когда нынешние границы ГДР, Польши и Чехословакии гарантированы всей военной мощью вооруженных сил организации Варшавского договора?{815}
Но, увы, умение учитывать реальное соотношение сил никогда не было сильной стороной стратегического планирования германских генштабистов. От Шлиффена и Людендорфа, через Кейтеля и Йодля тянется прямая нить к Хойзингеру, Шпей-делю, Ферчу и Треттнеру. В «Пентабонне» продолжают составлять планы, предусматривающие ревизию нынешних границ в Восточной Европе. И это в то время, когда даже для многих боннских политиков ясно, что подобные попытки будут означать мировую войну со всеми вытекающими отсюда для ФРГ безрадостными последствиями. Доктрина реванша— это некий абсурд в квадрате. Без применения военной силы она нереализуема, а с применением ее— реализуема еще меньше, ибо будет означать физическую ликвидацию ФРГ.
Таковы неутешительные для бундесвера и его руководителей итоги. Те доктрины, которыми они руководствуются, не только авантюристичны и бесперспективны. Они опасны, ибо ведут к целям, прямо противоположным интересам немецкого народа.
Глубоко антинациональное содержание бундесвера сказывается и в том, как его лидеры рассматривают самый характер вооруженных сил Западной Германии. Тот же Фриц Белов в своей книге пишет: «Раскол Германии на две части пока исключает применение высшего понятия «немецкое». Солдаты и армии в настоящем виде не знают сегодняшнего и вчерашнего отечества» '.
G поразительным единодушием Белову вторил в начале 1959 г. на страницах военного журнала «Веркунде» западногерманский реакционный публицист Винфрид Мартини{816}. Он также решил исследовать «военные мотивы», которые могут вдохновлять солдат и офицеров бундесвера. Мартини пришел к аналогичному выводу: бундесвер будет воевать, движимый не идеалами «свободы», «демократии», «национального чувства». Идеал Мартини— французский иностранный легион, который именуется им «одной из лучших отборных армий Западной Европы». Оказывается, этой армии ландскнехтов свойственны следующие качества: «1. Повышенное чувство товарищества как результат повышенной дисциплины, некоей атмосферы [516] терпимости, характера «убежища»{817} и общего настроения «будь что будет». 2. Заботливое сохранение традиций, мифов и соответствующих ритуалов. 3. Высококвалифицированный офицерский и унтер-офицерский корпус. 4. Взаимозависимость достижений и престижа». Располагая этими качествами, утверждает Мартини, легионеры не нуждаются в идеалах свободы, демократии и нации. Вот рецепт для бундесвера.
Рассуждения Мартини вскрывают действительный смысл той глубоко циничной «философии наемничества», которую исповедуют сейчас в военных кругах ФРГ. Для них, как и в эпоху вермахта, солдат лишь инструмент, немое орудие. Один из руководителей военно-морского флота ФРГ, адмирал Генрих Герлах, в меморандуме о качествах западногерманского солдата так прямо и писал: «Масса маленьких людей вообще не способна иметь собственное мнение и действовать самостоятельно. Ими надо управлять»{818}. Однако это общее положение, являющееся давним достоянием прусской и гитлеровской военщины, конкретизируется в ситуации сегодняшней Германии: солдат бундесвера должен стрелять, даже если дело дойдет до «междоусобной войны»!
Именно этой цели подчинена система прусской муштры, которая сейчас введена в бундесвере. Эта система, которая до поры до времени оставалась секретом казарм и полигонов, в 1963 г. стала известной всей ФРГ. После трагаческой смерти нескольких новобранцев— жертв муштры— в г. Нагольде состоялся ряд скандальных судебных процессов{819}, привлекших всеобщее внимание.
В июне 1964 г. уполномоченный бундестага по военным вопросам отставной адмирал Хейе выступил на страницах журнала «Квик» с серией статей, разоблачающих положение в бундесвере. «Если мы не изменим характера развития,— писал Хейе,— то бундесвер превратится в армию, которой мы вовсе не хотели. Он заметно превращается в государство в государстве». Отставной адмирал писал об антидемократических настроениях среди офицеров, о муштре, о «тупицах в мундирах», о подражают нравам вермахта и французского иностранного легиона{820}. Разоблачения Хейе— какой бы ограниченный характер они не имели— вызвали широкую дискуссию в стране. Правительство пыталось смягчить впечатление; министр Хассель [517] и генерал Треттнер заявили, что речь «идет о частностях». Но хороши частности, когда они вызвали тревогу даже у отставного адмирала!
Хейе сказал правду— но не всю правду. Дух вермахта вернулся в ряды бундесвера совсем не случайно. «Тупицы в мундирах», бездумно выполняющие приказ, нужны генералам по одной специфической причине: потому что бундесвер— это армия агрессии, армия «гражданской войны». Себастьян Хаффнер на страницах журнала «Штерн» признавался вполне откровенно: «Бундесвер— это не вооруженный народ. В случае войны ему пришлось бы стрелять в немцев»{821}.
Задачу бундесвера как «армии гражданской войны» с полной ясностью определил президент ФРГ Любке во время своего выступления в западногерманской Военной академии в Гамбурге 10 октября 1961 г. Во время этой речи он прямо заявил, что в определенной ситуации бундесвер должен будет «воевать против своих соотечественников»{822}. Эту идею не раз высказывали и другие деятели ФРГ. В частности, известен случай, когда один из лидеров реваншистских организаций, барон фон Мантейфель-Сёге, заявил в бундестаге, что для борьбы с коммунизмом в ГДР «необходима атомная бомба», а вице-президент бундестага от ХДС Рихард Егер призывал бундесвер быть готовым вести «огонь по Лейпцигу и Дрездену». В соответствии с этим и ведется идеологическая обработка личного состава бундесвера, которая построена на воспитании ненависти к ГДР, к ее социальным достижениям, ее успехам на мировой арене.
В Бонне, очевидно, зрят в этом сильную сторону бундесвера. Но близорукость всегда была характерной чертой немецких буржуазных политиков. Ставка на гражданскую войну является одной из самых рискованных в игре монополий. Подобная ставка была проиграна русской буржуазией в 1917 г. Она же провалилась, когда немецкие генералы собирались руками кайзеровской армии прибрать к рукам Украину. Неужели можно серьезно надеяться, что в обстановке триумфа социалистических идей в Европе и в самой Германии возможно будет использовать бундесвер как орудие разгрома социалистического строя в ГДР?
Фриц Белов, задумываясь над этими проблемами, пишет о «социальных противоречиях» и «разнородности» нынешнего состава бундесвера. Он констатирует, что рядовые солдаты не [518] рассматривают службу «как честь», а офицеры испытывают «чувство разочарования». Это— намеренно осторожные оценки. В беседе с упоминавшимся нами военным публицистом Адель-бертом Вейнштейном автору пришлось слышать аналогичные характеристики: бундесвер, как он выражался, это «армия без пафоса», без внутренней цели, без морального вдохновения. Эти оценки можно понять, учитывая катастрофический разрыв между замыслами руководителей бундесвера и интересами тех, кому приходится в бундесвере служить.
Значит ли это, что судьба вооруженных сил Германии действительно заключена в некий «заколдованный круг», из которого нет выхода?
Выход, который найден народом
Летом 1939 г. на страницах ряда западноевропейских газет, в том числе в газетах немецкой эмиграции, развернулась дискуссия. Ее тема гласила: «Что будет с Германией?», а участниками являлись известный французский публицист Анри де Кериллис, Леон Блюм, некоторые немецкие социал-демократы и немецкие коммунисты. Хотя в то время участникам дискуссии и было трудно предвидеть все события будущего (война еще не началась), но у них нельзя было отнять права и обязанности изучать историческую перспективу Германии.
Все сходились на том, что гитлеровская диктатура— это лишь преходящий момент германской истории и что германский народ освободится от коричневого ига. Но что будет дальше? Здесь мнения расходились. Анри де Кериллис, как подобает французскому националисту, не видел разницы между фашистским режимом и немецким народом и выдвигал программу полного военного ослабления Германии и ее «национального унижения». Немецкие социал-демократы вносили другую идею— идею создания в стране «демократически-парламентарных форм», которые будут «представлять одно из самых сильных препятствий для развязывания агрессии».
Немецкие коммунисты подходили к решониго этой проблемы иначе. Они отвергали идеи де Кериллиса, с правом напоминая, что примененные в Версале рецепты «национального унижения» Германии не только не спасли мир, но дали Гитлеру в руки отравленное оружие реваншизма. С еще большим правом разоблачали коммунисты иллюзии социал-демократов: разве «демократически-парламентарные формы» спасли [519] Веймарскую республику и всю Европу? Вопрос ставился следующим образом:
«Какие гарантии необходимы, чтобы в будущем сделать невозможной агрессию со стороны германского империализма? Мы отвечаем на этот вопрос так: единственную гарантию представляет собой создание демократической республики, коюрая с корнями вырве! фашизм, вырвет из рук империалистических, фашистских кругов германского финансового капитала материальные средства власти и аем самым сделает невозможным повторение развития, совершавшегося от 1918 до 1933 юда Решение принесет не уничтожение Германии, как эго предлагают некоторые зарубежные реакционеры, а ликвидация причин империалистической агрессии, ликвидация власти германского монополистического капитала, создание германской демократической республики»{823}.
Эти слова написал летом 1939 г. Вальтер Ульбрихт. Прошло немало лет, пока этот прогноз смог оправдаться, но историческая справедливость требует констатировать, что только одна немецкая партия дала правильную оценку перспектив развития Германии и могла правильно предвидеть, каковыми окажутся действенные средства предотвращения новой агрессии. Уже давно позабыты рецепты Анри де Кериллиса, от них отказались даже на Западе; уже давно «демократически-парламентарные формы», возрожденные в ФРГ, проявили свою беспомощность. Но то, о чем говорили немецкие коммунисты и за что они беззаветно боролись все годы,— оказалось верным. И не следует удивляться, что программа ликвидации материальной мощи германских монополии и искоренения фашизма была в 1945 г. поднята в Потсдаме до уровня международного обязательства великих держав.
Идеи антифашистов 1939 г., идеи Потсдама 1945 г. сейчас стали государственной программой Германской Демократической Республики. Эта программа впитала в себя все лучшее, что дала история германской нации за многие десятилетия. В этом отношении в ГДР пошли путем, прямо противоположным тому пути, который избрали руководители Западной Германии. Не «большой генштаб» и не премудрость рурских дельцов вдохновляли тех, кто создавал демократическую республику и выполнял международную программу преобразования страны.
С того момента, когда начала существовать Германская Демократическая Республика, перед миром впервые на протяжении [520] всей истории предстало немецкое государство нового типа, ведущее европейскую политику нового типа. ГДР— это немецкое государство, ликвидировавшее на своей территории империалистические монополии, являвшиеся основой любой немецкой агрессии; ГДР— это государство, решительно отказавшееся от всех реваншистских требований и устремлений; это государство, сумевшее в кратчайший исторический срок урегулировать свои отношения с соседними странами— отношения, некогда являвшиеся истоком европейских конфликтов; государство, проявившее всемирно-историческую инициативу в деле создания новых, дружественных отношений с Советским Союзом, решительно порвавшее с роковой традицией отчужденности армии от народа, с традицией передачи ее в руки узкой генеральской касты.
На основе этих новых принципов, которые представляли собой логический вывод из суровых уроков второй мировой войны, оказалось возможным создать немецкие вооруженные силы, которые отвечают интересам как самого немецкого народа, так и интересам народов Европы. Национальная народная армия ГДР пошла именно по этому пути.
Существование и успешное развитие Национальной народной армии наносит удар по целому комплексу легенд, сотканных вокруг немецких военных традиций. Например, можно оценить по достоинству хотя бы один такой факт. Среди руководящего состава Национальной народной армии 72% выходцев из рабочих, 5 %— - из крестьян и сельскохозяйственных рабочих, 12%— из средних слоев. Это означает, что в Германии вполне возможно сформировать армию, которая не находилась бы в руках прусского офицерства и бывших генералов вермахта.
Легенда о «незаменимости» германских генералов опрокинута навсегда. Простые рабочие, ветераны Интернациональных бригад, командиры подпольных отрядов в концлагерях становятся специалистами военного дела так же быстро, как простые немецкие рабочие стали руководителями мощной промышленности ГДР, в которой нет монополии.
Демократическая немецкая армия не только возможность, но и реальность. Летом 1959 г. о ней рассказал в Женеве генерал Карл-Гейнц Гофман— член делегации ГДР на совещании министров иностранных дел и в то время начальник штаба Национальной народной армии. Выступая на пресс-конференции, он заявил:
—Для неисправимых бывших генералов и милитаристов в Национальной народной армии нет и не будет места! [521]
В этой армии, сообщил он, 80% всех генералов и офицеров вообще не служили в вермахте, 12% служили в качестве солдат, 7 %— унтер-офицеров и лишь 1 %— в качестве офицеров.
Когда автор задавал ряду западногерманских политических деятелей и журналистов вопрос, понимают ли в ФРГ роковой смысл того, что бундесвер черпает свои руководящие силы из мутного источника вермахта, то очень часто слышал такой ответ:
—Конечно, у генералов и полковников вермахта дурные традиции. Но где взять других? Ведь это специалисты своего дела...
Этот ответ был поразительно схож с теми аргументами, которые выдвигались в 1945–1946 гг., когда представители немецких антифашистских партий настойчиво требовали смещения со своих постов нацистских заводских директоров, обер-бургомистров, управляющих крупными поместьями. И тогда раздавались стереотипные ссылки на «незаменимость», на «отсутствие других специалистов». В частности, именно так аргументировал американский генерал Дрейпер освобождение из тюрем Флика, Круппа и иже с ними.
В то время подобные аргументы могли производить впечатление на кое-кого из немцев. Но, как гласит поговорка, узнать вкус пудинга можно, лишь съев его. На востоке Германии не побоялись сместить нацистских директоров, убрать коричневых обер-бургомистров и прогнать юнкеров из деревень. Пометало ли это движению вперед? Наоборот, только эти мероприятия сломали вековые традиции прусской государственной мащины, освободили энергию простых трудовых людей. Опыт ГДР показал, что как промышленность, так и немецкий государственный аппарат могут превосходно обойтись без «незаменимых» нацистов. Эти поистине революционные шаги открывают дорогу в будущее, в котором нет места для закоренелых нацистов и военных преступников; но зато его могут найти себе и те, кто заблуждался в прошлом, если они ставят на этом прошлом крест.
Подобный единственно правильный метод был применен и при формировании Национальной народной армии ГДР. Офицерский и генеральский корпус был фактически создан заново. Так, по состоянию на весну 1962 г. среди генералов и адмиралов национальной армии было:
—8 человек, которые защищали Испанскую республику в рядах Интернациональных бригад;
—7 человек, проведших годы фашизма в концлагерях и тюрьмах; [522]
—14 человек, сражавшихся в годы войны в различных странах в рядах великого фронта Сопротивления гитлеризму.
Конечно, кое-кто из буржуазных историков может всплеснуть руками: как, армией руководят люди, которые получили свой военный опыт не в академии прусского генштаба, а в подпольных комитетах, в партизанских отрядах? Но это будет наигранное удивление. Опыт истории показывает, что новый социальный строй приводит на командные вершины новых людей,— так было в годы Великой французской революции, так случалось в период немецких антинаполеоновских войн. Но с еще большей убедительностью подобное правило подтвердила Великая Октябрьская социалистическая революция, создавшая не только новых генералов, но и новую армию. Разумеется, в 1918 г. генерал Макс Гофман надменно смотрел на прапорщиков Дыбенко и Крыленко, на матроса Раскольникова, которые сменили царских генералов и адмиралов. Но армия во главе с бывшими прапорщиками и солдатами смела всех интервентов в гражданской воине и победила Гитлера и его генералов во второй мировой войне.
Создание нового офицерского и генеральского корпуса в ГДР— это лишь одно из многих проявлений процесса нового национального развития немецкого народа, который стал возможным в условиях социализма. Народ, строящий свою жизнь, руководит и ее защитой. Как говорил генерал Гофман, «офицеры Национальной народной армии связаны с солдатами и унтер-офицерами единой классовой принадлежностью, единой целью— служить отечеству, миру и социализму»{824}. В какой немецкой армии это было возможно? Ни в кайзеровской, ни в «малой армии» Секта. Подобного единства нет и не может быть (мы приводили соответствующие признания) и в бундесвере.
Рабочий-строитель Вилли Штоф, который с 1956 г. был первым министром национальной обороны ГДР, не кончал кадетского училища в Лихтерфельде. Когда Франц Йозеф Штраус распевал нацистские песни на занятиях национал-социалистского автокорпуса, Штоф отдавал все свое немногое свободное время изучению научного социализма, борьбе за права рабочих. Во второй мировой войне эти люди были, в прямом смысле слова, по разную сторону фронта: Штраус— в рядах вермахта, Штоф— в рядах подпольных организаций Сопротивления, вместе со всеми честными людьми мира. Эти параллели говорят и [523] за себя и за те государства, которые поручили этим людям посты министров.
Генерал армии Гейнц Гофман, сменивший в 1960 г. Вилли Штофа на посту министра национальной обороны,— такой же выходец из рабочего класса Германии. Он начал свой трудовой путь слесарем и с юношеских лет включился в революционное рабочее движение. Подполье, борьба, лишения— вот был его удел в гитлеровской Германии, в той самой гитлеровской Германии, в которой процветали и преуспевали Хойзингер, Штраус, Цербель, Ферч... В 1936 г. Гофман— офицер и политработник Интернациональных бригад в Испании, политический комиссар XI бригады. До конца второй мировой войны Гофман боролся с гитлеризмом, а с 1945 г. стал одним из тех, кто проводил в жизнь программу демократического переустройства Германии.
Конечно, буржуазные историки имеют все основания быть шокированными: военные министры— рабочие, революционеры! Разве это гармонирует со столетней прусской традицией? Тренер, Гесслер, фон Шлейхер, фон Бломберг— и вдруг каменщик Штоф и слесарь Гофман! Но суровые уроки истории учат, что германские вооруженные силы до тех пор остаются реакционной силой, покуда они находятся в руках реакционных классов и их уполномоченных. Разрыв с «традицией» на самом деле является разрывом лишь с реакцией, но не с прогрессивными традициями немецкого народа.
Генеральский состав Национальной народной армии— один из многих, но убедительных примеров поистине революционных преобразований в германской истории, предпринятых ГДР. Заместитель министра национальной обороны адмирал Вальде-мар Фернер— с 1929 г. участник рабочего движения, затем подпольщик. Другой заместитель министра, генерал-майор Курт Вагнер, провел десять лет в застенках гестапо. Пять лет в Бухенвальде страдал нынешний генерал-майор Национальной народной армии Рудольф Менцель; десять лет скитался по тюрьмам нынешний генерал-майор Кен. В рядах словацкого народного восстания в сентябре 1944 г. получил свое боевое крещение полковник Йозеф Шютц.
Противоречия исторических традиций находят свои отражения в судьбах людей. Нынешние адмиралы Бонна Герлах, Ценкер, Рогге носили офицерские эполеты на кораблях императорского флота, когда простой моряк Кен был в рядах восставших кильских матросов в 1918 г. Генералы бундесвера Ферч, Хойзингер, Треттнер и многие другие мирно сотрудничали с чиновниками гестапо, в застенках которого томились Гейнц Гофман, [524] Кен и Менцель. Адольф Хойзингер подписывал приказы о подавлении словацкого восстания, в рядах которого боролся Йозеф Шютц. Эти люди не знали друг друга, но уже тогда они стояли по «разную сторону баррикад». Поэтому, зная биографии генералов Национальной народной армии, мы можем верить этим людям— антифашистам, рабочим, борцам— в том, что они создают немецкую армию нового типа.
Существование немецкой национальной армии, покончившей с традициями реванша и агрессии, наносит сокрушительный удар и другой легенде— легенде о якобы врожденном «милитаризме» немецкого народа, который не поддается ликвидации. Особая историческая несправедливость, которая совершается ныне на западе Германии, состоит в том, что там пытаются «законсервировать» и поддерживать все отрицательные и опасные настроения, которые остались в душе простого немца со времени гитлеровской диктатуры. Этой задаче подчинена вся пропаганда в печати, а также деятельность специальных реваншистских организаций («солдатских союзов», «землячеств» и т. д.). Ведь нельзя сбрасывать со счетов политической жизни обоих германских государств бывших солдат и офицеров вермахта, которых сотни тысяч. В ФРГ их хотят вернуть к прежнему. В ГДР же идет процесс их политического перевоспитания.
Две мировые войны, развязанные германским империализмом, привели к возникновению в ряде западных стран превратного толкования роли Германии и германского народа. Есть социологи, политики и широкая прослойка «средних людей», которые склонны объяснять все беды «врожденными» качествами немцев.
Надо признать, что события, происходящие в ФРГ, часто дают пищу для таких настроений. Тем выше значение политики ГДР, которая раз и навсегда рвет с роковыми традициями прошлого и играет в Европе новую мирную и связывающую народы роль. Вооруженные силы ГДР были созданы и развиваются только для обороны. Ни разу в истории германской государственности не было такого прецедента, какой создало правительство ГДР своими предложениями Федеративной Республике о совместном ограничении численности войск, об отказе от атомного вооружения, о совместном выходе из военных блоков. Только перед лицом прямой угрозы со стороны НАТО ГДР в 1962 г. ввела всеобщую воинскую повинность (в ФРГ введена в 1956 г.).
Наконец, отметим еще одну важную функцию вооруженных сил ГДР. Существование и деятельность Национальной народной [525] армии разрушают тот «высший принцип» немецкого генералитета, согласно которому Германия может вступать в союзные отношения только лишь с целью агрессии Гитлер учил своих генералов, что союзы можно заключать лишь во имя «завоевания»
НАТО преподносит ту же премудрость немецкому народу сейчас, в новой исторической обстановке В противовес этому вооруженные силы ГДР укрепляют подлинно миролюбивый блок стран, которые своим высшим принципом сделали борьбу за мир, против агрессии.
«Национальная народная армия,— говорил в январе 1959 г первый секретарь ЦК СЕПГ Вальтер Ульбрихт,— имеет огромное значение для всего развития в Германии, ибо она служит национальным, антиимпериалистическим интересам немецкого народа, ибо она охраняет достижения народа в первом немецком государстве рабочих и крестьян, ибо она служит делу миpa»{825} Этот вывод базируется на глубоком социальном содержа нии тех перемен, которые произошли в Германии и сделали возможным строительство социализма на ее территории В то время как бундесвер не способен служить национальным инте ресам народа, Национальная народная армия располагает для этого всеми возможностями Она стоит на стороне прогресса и мира, будучи частью вооруженных сил социалистического лагеря— лагеря мира.
С каждым годом возрастают авторитет и внутренние силы Германской Демократической Республики Сейчас уже нет ни какого сомнения в том, что создание единого демократического германского государства немыслимо без учета и сохранения ве-тшких социальных завоеваний немецкого народа, достигнутых в ГДР. Поэтому и облик национальных вооруженных сил будущей единой Германии должен базироваться не только на уроках прошлого, но также и на конкретном опыте той немецкой армии, которая в краткий исторический промежуток времени уже сумела извлечь эти уроки и создать новый тип немецких вооруженных сил, преодолевших роковые пороки военной организации капиталистической Германии
Когда Советский Союз в январе 1959 г предложил новый проект Мирного Договора с Германией, в него были включены статьи, определяющие общий военный статус будущего единого германского государства Статьи 26-30 проекта предусматривали, что Германия будет иметь свои национальные вооруженные силы, в них не будет разрешено служить бывшим [526] военным преступникам; Германия не должна будет производить или приобретать оружие массового уничтожения, все иностранные войска должны быть выведены с немецкой территории.
Статья 5 проекта Мирного Договора определяла, что Германия не должна будет участвовать в военных блоках и что в связи с этим ФРГ и ГДР должны быть освобождены от своих военных обязательств.
В проблеме заключения германского мирного договора как в капле воды отразилось то острое столкновение сил мира и сил воины, которое разыгрывается на немецкой земле в послевоенный период Это не частная и меньше всего юридическая проблема, хотя юристы смогут с полным правом считать герман ский мирный договор важнейшим документом международно-юридического характера. Глубочайший смысл германского мирного договора и его в шяпие на международную ситуацию [527] заключается в том, что его задачей является ликвидация остатков второй мировой войны.
12 июня 1964 г. в Москве был подписан Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве между Советским Союзом и Германской Демократической Республикой. Договор торжественно провозглашает, что одним из основных факторов европейской безопасности является неприкосновенность границ ГДР. В случае если одна из сторон подвергнется вооруженному нападению в Европе со стороны какого-либо государства или группы государств, другая сторона окажет ей немедленную помощь в соответствии с положениями Варшавского договора. Тем самым Договор является и предупреждением и ударом по расчетам западногерманских реваншистов расправиться с ГДР. Вместе с Варшавским договором и договором между Польской Народной Республикой и ГДР о границе по Одеру— Нейсе он создает неодолимую преграду действиям агрессивных реваншистских сил.
В дни празднования 15-летия Германской Демократической Республики в октябре 1964 г. председатель Совета министров ГДР Вилли Штоф в беседе с автором книги заявил:
Договор о дружбе и взаимной помощи между ГДР и СССР упрочил международные позиции нашей страны.
Этот Договор служит укреплению братских взаимоотношений, которые навсегда объединили наши народы и государства, обеспечивая вместе с тем нашей стране широкую перспективу социалистического развития. В этом историческом Договоре еще раз с предельной ясностью указано, что германский вопрос может быть решен лишь путем переговоров между обоими германскими государствами.
Подписывая Договор о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве, Советский Союз и ГДР еще и еще раз напомнили миру, что до сих пор не заключен германский мирный договор. Эта задача остается на повестке дня. СССР и ГДР призывают все заинтересованные страны приложить для этого новые усилия.
Германский мирный договор не призван ничего менять в факте существования обоих государств, зато он разрядит напряженную обстановку, в которой искра НАТО может привести немецкий народ к новой катастрофе. Создание вольного города Западного Берлина послужит этой высокой цели и единственно может спасти западную часть города от бесславной роли нового Сараева, на этот раз Сараева ядерной войны. [528]
Население ФРГ— за мирный договор
Но есть политические и военные силы, которые не заинтересованы в мирном договоре. Не надо быть ясновидцем, чтобы их определить:
—германский мирный договор не нужен НАТО;
—германский мирный договор не нужен той западногерманской военной корпорации, которая поставила своей целью ревизию результатов второй мировой войны;
—германский мирный договор не нужен тем немецким политикам, которые делают ставку на напряженность, на ее поддержание в течение длительного периода.
Да, эти люди довольны отсутствием договора; они хвалят всех, кому удается затягивать подписание этого документа. Но, перефразируя слова Августа Бебеля, такие похвалы могут заставить каждого честного человека сказать самому себе и всему миру: враги мира хвалят такое положение? Его следует изменить. Ибо кому выгодно, чтобы в течение столь долгого времени не был заключен мирный договор с Германией, не были ликвидированы последствия второй мировой войны? Разве это выгодно немецкому народу? Нет, это выгодно только милитаристским силам. [529]
К середине 60-х годов Западная Германия оказалась на перепутье. Все более неотвратимо перед самыми широкими массами населения ФРГ встает вопрос: как будет развиваться Федеративная Республика, куда ее ведут? Год 1964— год 50-летия первой и 25-летия второй мировой войны— напомнил с особой силой о необходимости раз и навсегда подвести черту под второй мировой войной. До поры до времени боннским политикам удавалось уходить от ответа на многие вопросы,— но они от этого не переставали существовать. Как говорил великий немецкий поэт: «Гони природу в дверь, она войдет в окно...»
В этой сложной и ответственной ситуации интересы мира требуют, чтобы судьбы ФРГ не решались снова приверженцами тех военно-политических концепций, которые привели Германию к краху в двух мировых войнах. Против этого решительно выступает Германская Демократическая Республика, все передовые силы германского народа.
Миролюбивые силы противопоставляют свою справедливую политику планам западногерманского и американского генералитета. Нет ничего опаснее, чем поддаться гипнозу легенды о «непобедимости» сил германского милитаризма. Эту легенду, опрокинутую в ходе второй мировой войны усилиями великой антигитлеровской коалиции, сейчас пытаются снова преподнести немецкому народу, чтобы навязать населению ФРГ господство военно-монополистической клики. Но этим попыткам сейчас противопоставлена моральная и материальная мощь народов, выступающих единым фронтом за мир.
Гитлер с его генералами потерпели сокрушительное поражение во второй мировой войне.
Генералы без Гитлера могут и должны потерпеть поражение еще до того, как им удастся развязать третью мировую войну.