Раздел третий. Генералы Гитлера
Глава девятая. Новые планы
Лишь смолкли орудия...
В один из жарких майских дней 1945 г. на берлинском аэродроме Темпельхоф приземлился немецкий связной самолет «Физелер-Шторх», из которого вышел худощавый человек в форме подполковника немецкого генштаба. Его сразу взяли под стражу и провели к зданию ангара, где подполковника ожидали несколько советских офицеров. Прилетевший представился: «Подполковник генштаба де Мезьер, прибыл по приказанию верховного командования вооруженных сил!» Без долгих разговоров все уселись в машину и направились в Карлсхорст, в штаб советских войск.
Подполковник Ульрих де Мезьер, один из офицеров ОКВ, прибыл из Фленсбурга в Берлин, чтобы предъявить советскому командованию карты и таблицы, согласно которым должна была производиться капитуляция вермахта. Материалы лежали у него в папке. Но когда его пригласили в кабинет, где находились представители высшего советского командования, обнаружилась такая картина. Вместо карт и таблиц подполковник привез из Фленсбурга то, что в просторечии называется «филькиной грамотой». По документам нельзя было установить ни численности, ни дислокации войск.
Одновременно подполковник де Мезьер пытался давать советскому командованию рекомендации, которые весьма походили на требования. Например, он хотел получить согласие на то, чтобы во Фленсбург собрались все части ОКВ, рассеянные по Германии; он требовал «привилегий» для войск, взятых в плен в Прибалтике. Разумеется, не в меру усердного подполковника поставили на место и все его «рекомендации» были отклонены. Попытка ОКВ затянуть и затруднить процесс капитуляции была сорвана.
Нет, не быстро привыкали генералы вермахта к мысли, что вермахт уже не существует, и им не помогут никакие уловки! Им все еще казалось, что длится какой-то страшный [375] сон и скоро они вернутся в Берлин— не в советский штаб в Карлсхорсте, а в привычные кабинеты на Бендлерштрассе, где у подъезда солдат в стальном шлеме и со свастикой на мундире щелкнет каблуками и сделает на караул. Но история не кинолента, и ее нельзя запустить в обратном направлении. Вермахт больше не существовал.
Поражение вооруженных сил германского империализма во второй мировой войне создавало новую и в известной мере непривычную ситуацию для генералов вермахта. Конечно, империалистическая Германия уже имела «практику» в поражениях. Все крупные военные лидеры вермахта молодыми офицерами пережили катастрофу 1918 г. Но между ноябрем 1918 г. и маем 1945 г. было очень много различий.
В 1918 г. кайзеровская армия, заключив перемирие на фронте, ушла в полном составе на родину; в 1945 г. вермахт был разгромлен и пленен на территории самой Германии.
После 1918 г. было возможно создать легенду об «ударе в спину»; в 1945 г. весь немецкий народ видел крах вермахта.
В 1918 г. кайзеровские правители передали власть из рук в руки «республиканским лидерам»; в 1945 г. вместе с вермахтом погиб и «третий рейх».
В 1918 г. была полностью сохранена верхушка армии, ее генералитет и генеральный штаб; в 1945 г. почти весь генералитет вермахта оказался в плену, а аппарат управления был распущен.
В 1918 г войска, нанесшие поражение кайзеру, находились за пределами Германии; в 1945 г. Германия была оккупирована вооруженными силами держав антигитлеровской коа лиции.
В 1918 г. в лице руководителей держав-победительниц германский империализм имел перед собой только братьев по классу— хотя и конкурентов, но деятелей, заинтересованных в сохранении прежней классовой и военной структуры побежденной Германии; в 1945 г. в коалиции победителей ведущую роль играло великое социалистическое государство, чуждое всяким империалистическим сговорам и требовавшее ликвидации германского милитаризма.
Наконец, в 1918 г. война привела к краху капитализма лишь в сравнительно далекой от Германии России; в 1945 г. в ходе изгнания вермахта из Польши, Румынии, Болгарии, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Албании в этих странах развернулись антифашистские демократические революции, а на самой немецкой земле создались предпосылки для антифашистско-демократических преобразований. [376]
Правда, с другой стороны, генералы прикидывали на своих счетах некоторые статьи «прихода».
В 1918 г. в Германии бурлили волны социальной революции, угрожавшей самим устоям капиталистического строя; в 1945 г. население Германии, вовлеченное Гитлером в войну, встретило ее конец в состоянии глубокой социальной апатии, находясь под тяжелым воздействием гитлеровских идей милитаризма, расизма, распространившихся во всех слоях вплоть до рабочего класса{608}.
В 1918 г. немецкий генералитет располагал лишь незначительными связями в западном лагере; в 1945 г. Герделер— Бек— Канарис— Гиммлер оставили куда более значительное наследство.
С какими же планами вступал немецкий генералитет в новый период?
Исследователь послевоенной эпохи находится в трудном положении. Он в большинстве случаев не может оперировать подлинными документами и архивными материалами. Эти документы, бесспорно, существуют. Но они еще хранятся в сейфах, скрытые от глаз мировой общественности. Подобная ситуация распространяется на все материалы, связанные с планами, которые составлялись военными руководителями «третьего рейха» на период после окончания войны.
Вполне возможно, что относящиеся сюда документы не остались немецким секретом, ибо основная часть архивов ОКВ и ОКХ попала в руки английских и американских войск. Представители американского правительства в свое время даже давали понять, что в их распоряжении имеются такие германские планы. Например, в марте 1945 г. госдепартамент США опубликовал следующее сообщение:
«Полученные союзными правительствами достоверные сведения ясно показывают, что нацистское правительство Германии тщательно разработало планы на послевоенный период, имеющие целью увековечить доктрины нацистов и их господство. Некоторые из этих планов уже проводятся в жизнь, а другие подготовлены для осуществления в широком масштабе по окончании военных действий в. Европе... У немецких технических специалистов, экспертов в области культуры и тайных агентов есть готовые планы проникновения в зарубежные страны с целью установления экономических, культурных и политических связей... Американское правительство сейчас располагает фотокопиями нескольких томов таких немецких планов»{609}. [378]
Но мировая общественность так и не узнала о содержании «нескольких томов» немецких планов. И хотя 7 апреля 1945 г. помощник государственного секретаря США Джулиус К. Холмс заявил, что немцы, готовя новые планы, «надеются добиться мирового господства при помощи третьей мировой войны» и союзные державы «твердо намерены не дать нацистам осуществить свои замыслы», с американской стороны быстро прекратились разоблачения.
Почему? От недостатка сведений? Скорее наоборот.
16 мая 1950 г. бывший майор и кавалер «Рыцарского креста» Вальтер Брукер выступил в Западном Берлине со следующим сообщением{610}. Весной 1944 г., рассказал он, Гиммлер отдал распоряжение составить планы преобразования органов и кадров СС на случай поражения и оккупации Германии. Этот план стал известен в военных кругах примерно в июле 1944 г., а в декабре 1944 г. небольшая группа офицеров военной академии получила указание разработать соответствующий план для вермахта. План предусматривал некоторые мероприятия по сохранению кадров вермахта и распадался на две стадии:
Стадия первая. Территория Германии делится на военные округа и районы (в старых границах). Весь офицерский состав еще до окончания войны получает указание, в какой округ ему надлежит направиться и обосноваться в качестве обычного «гражданина» (желательно где-либо в промышленных кругах). Офицеры должны обеспечить учет всего офицерского состава в округах и наладить связь в рамках традиционных «землячеств».
Стадия вторая (примерно через четыре года). Учет унтер-офицерского и рядового состава в округах, установление контакта с политическими кругами и прощупывание возможности создания военных формирований.
Брукеру были неизвестны точные подробности плана, но зато он с достоверностью знал, что 5 мая 1945 г. офицеры военной академии были взяты в плен частями американской армии и передали свои разработки американскому генералу Джорджу Паттону.
Для того чтобы внести ясность в вопрос, на что были направлены все усилия, приведем один документ американской разведки, относясщйся к. тому же 1944 г.{611} В нем сообщается, что 10 августа 1944 г. в Страсбурге состоялось совещание [379] группы видных промышленников, на котором были представлены фирмы «Крупп», «Рехлинг», «Мессершмитт», «Рейнметалл», «Бюссинг», а также уполномоченные министерства вооружения и военно-морского ведомства. Совещание проводил д-р Шейдт— промышленник из группы Тиссена, занимавший также высокий пост в СС. Шейдт сообщил участникам совещания, что «война не может быть выиграна» и надо готовиться к послевоенному периоду, устанавливая связи с иностранными фирмами.
В качестве примера полезного сотрудничества с американскими монополиями в прошлом д-р Шейдт указал на то, «что патенты на нержавеющую сталь принадлежали совместно фирмам «Хемикал фаундейшн» в Нью-Йорке и Круппу в Германии и что компании «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн», «Карнеджи Иллинойс», «Америкен стил энд Уэйр», «Нэйшнл тьюб» и другие тем самым были обязаны работать совместно с Круппом. В документе указывалось, что в более узком кругу обсуждалась конкретная программа по созданию зарубежных фондов, обеспечению исследовательских работ в самой Германии и маскировке наиболее видных предпринимателей{612}.
Это сообщение не претендовало на полноту и, безусловно, являлось лишь фрагментом общей картины. Например, известно о совещании уполномоченных «ИГ Фарбениндустри», Дюпона, ИКИ, «Стандард ойл» в Лиссабоне в декабре 1944 г. К началу 1944 г. относится визит директора «ИГ Фарбен» фон Шницлера в Лиссабон и Мадрид, которому предшествовало совещание Шницлера с банкиром фон Шредером и Крупном на вилле последнего{613}. В это же время в Базеле под крылышком Банка международных расчетов состоялось заседание, на котором присутствовали уполномоченные США, Англии, Франции, Голландии, Италии и Германии (Шахт, барон фон Шредер, Рейш, Шмиц){614}. Все эти встречи и совещания вели к одной цели— подготовке послевоенного сотрудничества немецких монополий с их зарубежными партнерами.
Автор этой книги обратился к некоторым генералам вермахта, которые в настоящее время занимают критическую позицию [380] по отношению к своему прошлому, с просьбой сообщить, что было им известно о планировании на послевоенный период? Были получены следующие ответы.
Генерал Бамлер сообщил, что, находясь в плену, он как-то беседовал на эту тему с генерал-фельдмаршалом Францем Шернером, который командовал в 1945 г. группой армий, отказавшейся капитулировать. Шернер рассказал, что в последние дни «третьего рейха» он получил приказ верховного командования бросить свои войска и немедленно лететь в Баварию. Там должны были собраться оставшиеся в живых нацистские лидеры и организовать «новое сопротивление». События сделали этот план бессодержательным: кроме Шернера, в Баварию никто не смог пробраться.
Генерал Хейч, командовавший весной 1945 г. дивизией под Бреслау, также знал о проекте сосредоточения войск в Баварии, однако не для сопротивления, а для перехода целыми соединениями в американский плен.
Генерал Фрейтаг, часто посещавший гитлеровскую ставку, сообщил, что в кругах нацистской партии предполагалось использовать для сохранения армии в послевоенное время структуру СС. Несколько офицеров, работавших в генштабе, сообщили, что им было известно о работе небольшой штабной группы над проблемами сохранения военных кадров после поражения.
Судя по документам Бормана, опубликованным после войны, существовал также план сохранения нацистской партии (в преобразованном виде некоего «подпольного движения»). На этот план содержались намеки и в пресловутом «политическом завещании» Гитлера, написанном им 29 апреля 1945 г.{615}
Однако все эти расчеты и планы, если руководству «третьего рейха» и удалось их разработать, были опрокинуты крахом нацистской Германии. Германский генералитет вступал в послевоенный период лишь с некоторыми общими целями и намерениями, которые еще предстояло приспособить к политической ситуации, сложившейся в Германии после мая 1945 г. Оглядываясь на пройденный путь, генералы с разочарованием и отчаянием могли установить, что в арсенале накопленных средств у них не осталось почти ничего. Военной силы не [381] было. Стройная система охвата военных кадров была ликвидирована. Мистический авторитет лопнул как мыльный пузырь. Но именно сейчас перед умственным взором немецких генералов особенно выпукло предстала та идея, выработке которой посвятили все усилия деятели тайной дипломатии вермахта, та идея, к которой в последние месяцы своей жизни пришли Геринг, Гиммлер и сам Гитлер,— идея блока с западными державами во имя воссоздания вооруженных сил и военного потенциала германского империализма.
В какую конкретную форму эта идея облеклась летом 1945 г.?
Форма ее действительно была вполне конкретной и носила наименование «фленсбургский эпизод», или по-иному «двадцать [382] дней лжеправительства гросс-адмирала Карла Деница». Еше 30 апреля 1945 г., в день самоубийства Гитлера, командующий немецким флотом гросс-адмирал Дениц к своему удивлению узнал, что фюрер назначил его своим преемником на посту главы государства и верховного главнокомандующего вооруженными силами Германской империи. На этом посту главы несуществующего государства и капитулировавших вооруженных сил Дениц оставался до 23 мая, пока не был арестован.
Когда гросс-адмирал приступил к исполнению своих обязанностей, то написал для своих ближайших сотрудников небольшую речь. Текст был спрятан в архивы фленсбургского штаба. При аресте Деница архивы были конфискованы и направлены в Лондон. Впоследствии британское адмиралтейство предало его гласности.
«Друзья, нам должно быть ясно,— писал Дениц,— что мы полностью находимся в руках противников. Наша будущая судьба мрачна Что они с нами сделают, мы не знаем Но мы хорошо знаем, что должны делать сами Политическая линия, которой мы должны следовать, очень проста. Ясно, что мы должны идти вместе с западными державами и сотрудничать с ними в оккупированных западных областях, [383] ибо только при помощи сотрудничества с ними мы сможем потом надеяться на то, что отнимем наши земли у русских»{616}.
Откуда Дениц черпал эти идеи? Была ли это импровизация или точный план? Документы позволяют сейчас вполне определенно ответить на эти вопросы. В архивах Деница найден секретный меморандум, озаглавленный «К вопросу об ориентации на Восток или Запад». В этом документе рассматриваются дальние перспективы германской политики. Его автор не скрывает, что думает о третьей мировой войне. На первый план он выдвигает идею военного сговора с Соединенными Штатами и Англией. Меморандум уточняет: Америка «будет заинтересована в мощи побежденной Германии, чтобы использовать ее в борьбе против России»{617}.
Но самое любопытное в этом меморандуме заключалось в личности его автора. Им был д-р Г. Штелльрехт— крупный сановник нацистской партии (в генеральском чине). Он долгое время являлся началыгаком штаба при «уполномоченном фюрера по духовному и идеологическому обучению и воспитанию» НСДАП, т. е. первым заместителем рейхслейтера Альфреда Розенберга. Таким образом, стратегическую «политическую линию» на блок с Западом Дениц (а за ним Аденауэр) получил как эстафету от ближайшего сотрудника Гитлера, идеолога нацистского варварства.
Те деятели генштаба, которые остались в живых, придерживались той же линии. Среди них ведущее положение занимал Альфред Йодль, которого Дениц назначил преемником Кейтеля.
Каков же был политический план Йодля, при помощи которого он рассчитывал спасти германскую военную машину от ликвидации и обеспечить для нее будущее? Сейчас мы можем не только догадываться, но анализировать исторические документы. В 1961 г. на западногерманском книжном рынке появился том «Дневников военных действий штаба оперативного руководства при верховном главнокомандовании вооруженных сил» за 1945 г. В этой публикации содержался раздел, носивший несколько необычное название: «Высказывания генерал-полковника Йодля во время оперативных совещаний (с 12 по 20 мая), записанные майором генерального штаба И. Шульц-Науманом».
Происхождение этих записей таково. Каждое утро по строгому порядку, заведенному еще при фюрере, в штабе генерала
Йодля во Фленсбурге происходило оперативное совещание, На столах раскладывались карты, из папок извлекались справки и докладные записки, адъютанты застывали у дверей. Правда, обсуждать-то было нечего. Во второй половине мая 1945 г. вермахт уж не вел операций. Но Йодль использовал традиционные совещания для иных целей. Он обсуждал со своими коллегами военно-политические планы на будущее. Вот какие идеи Йодля заносил в свой дневник аккуратный майор Шульц-Науман{618}:
«12.5. Генерал-полковник Йодль: союзническую делегацию{619} надо засыпать немецкими военными уставами и меморандумами... Союзникам надо показать, что они сломают себе зубы при решении больших организационных задач...
13.5. Йодль: союзническая делегация не имеет никакого представления о наших немецких проблемах и о Европе... Необходимо относиться к союзникам так. как это вытекает из создавшегося вынужденного положения. Мы подписали безоговорочную капитуляцию, ибо вели войну до последнего момента со всеми вытекающими отсюда последствиями, а другого выхода у нас не было. Надо забыть о 1918 годе. Собственными силами мы помочь себе не сможем, нужна помощь других. Это означает, что центр тяжести наших действий должен лежать в политическом секторе. Еще до конца не разыграна роль Германии как народа в центре Европы. Без нас проблем не решить. Все время надо иметь перед глазами эту далекую цель...
14.5. Перспектива на будущее: грядущие возможности ориентации, базирующиеся на противоречии между Востоком и Западом...
15.5. Придет момент, когда мы стравим русских и англо-американцев. К сожалению, не известно, чего хотят русские. Вероятнее всего, для управления немецкими территориями им не понадобится ОКБ... Важно: не сердить англичан. Стремиться к тому, чтобы убедить Контрольную комиссию в корректности наших действий. Постепенно завоевать доверие...
Первый акт возрождения Германии должен состоять в сверхлояльном выполнении всех задач, поставленных союзниками.
19.5. Важно незаметным образом подсовывать союзникам данные о русских. Общие директивы: было бы ошибочным продаться без ответной платы. Наша национальная суть и наше положение народа в центре Европы делают нас фактором, с которым должны считаться. Не торопиться с решением. Принимать его лишь в стадии крайней необходимости. В любом случае перейти на сторону тех, кто победит наверняка».
Таковы наиболее важные мысли Йодля, записанные Шульц-Науманом в период с 12 по 19 мая 1945 г. Надо иметь в виду, что это не стенограмма, а живая запись. Очевидно, в [384] [385] каждом случае Йодль подробно развивал свои мысли. Затем происходил обмен мнениями.
Теперь попытаемся разобраться, в чем же состоял политический смысл директив Йодля. Расчет состоял в следующем (и он довольно четко обрисован в записях Шульц-Наумана): сначала прикинуться покорными, войти в доверие Англии и США, затем сыграть на «противоречии между Востоком и Западом». После этого от «первого акта возрождения Германии» двинуться к тому, чтобы стать «фактором, с которым должны считаться».
Об этом же плане сообщал в своих мемуарах фельдмаршал Монтгомери: «Германские военные руководители, которые спаслись от русских, весьма охотно хотели стать друзьями англичан и выполняли бы, что мы хотели. Однако в отплату за это сотрудничество они ожидали, что с ними будут обращаться как с союзниками англичан против русских»{620}.
Итак, союзники, помощь, блок... Как мучительно это напоминает нам что-то уже слышанное и читанное! Ну, конечно, генерала Тренера! «Страна должна снова стать способной к союзам»,— сказал он в апреле 1919 г., пять месяцев спустя после капитуляции Германии. Теперь же аналогичные идеи пришли в голову генералу Йодлю через четыре дня после капитуляции.
Можно только удивляться поразительному автоматизму действий германского генерального штаба, у которого на все случаи жизни— для победы и поражения— находились определенные рецепты. Идея «способности к союзам» (Сект— Гренер) пли «необходимости помощи других» (Йодль) есть типичный рецепт на случаи поражения. Очутившись в пропасти, германский милитаризм, который только вчера отвергал всякие компромиссы и вопил о борьбе «до победного конца», немедленно хватается за идею «союзов» с одним из бывших противников.
Однако здесь важны не только параллели. Между Тренером и Йодлем лежала целая историческая эпоха, которая принесла с собой огромные изменения в соотношении сил на мировой арене. Германский империализм после первой мировой войны надеялся на «помощь других», т. е. Антанты, в тот момент, когда Советская Россия еще только становилась на ноги и главной ее силой был великий энтузиазм освобожденного народа, готового идти па любые лишения во имя защиты своей свободы. Йодль взывал к «помощи» перед лицом могучего Советского государства, сокрушившего германскую армию, в момент новых социально-политических перемен в Европе и во всем мире.
Призрак генерала Тренера стал рядом с Йодлем. А вслед за Тренером— не из могилы, а из политического небытия— восстал не кто иной, как автор знаменитых планов двадцатых годов— отставной ротмистр Арнольд Рехберг. Оказалось, жив курилка! И не только жив, но и способен составлять планы. В 1945 г., сразу после краха нацизма, он направил в адрес американского и английского командования меморандум, в котором снова и снова проповедовал свою идею: блок Запада против Советского Союза. Рехберг призывал Эйзенхауэра и Монтгомери порвать всякое сотрудничество с СССР и вступить в союз с Германией. В качестве приманки Рехберг предлагал западным державам 50% участия в немецкой промышленности{621}. Рехберг и в 1946 г. продолжал засыпать своими сочинениями штабы западных оккупационных войск, умоляя их вернуться к плану генерала Гофмана, взывая о «помощи», которую западные державы должны оказать поверженной Германии.
Помощь пришла быстрее, чем можно было ожидать. В последние дни войны из Лондона от Уинстона Черчилля на имя фельдмаршала Монтгомери последовала директива: «Тщательно собирать германское оружие и складывать его, чтобы его легко можно было раздать германским солдатам, с которыми нам пришлось бы сотрудничать, если бы советское наступление продолжалось»{622}. Директиву Черчилля Монтгомери понял как сигнал к началу широкой кампании по сотрудничеству с немецкими генералами. Так возник «план Монтгомери», состоявший, по собственным словам его автора, в том, «чтобы действовать через органы немецкого командования и отдавать приказы, касающиеся немецких сил, через фельдмаршала Буша, командовавшего немецкими войсками в Северо-Западной Европе». Все немецкие войска были разделены на «армейские районы», соответствовавшие районам дислокации английских армий.
В мае— июне 1945 г. иод высшим надзором фельдмаршала Монтгомери возникло новое немецкое формирование— группа «Норд-вест». Ею командовал фельдмаршал Буш, имея при себе начальником штаба генерала Кинцеля (бывший начальник разведки в генштабе). Бушу подчинялись: командующий немецкими войсками в Дании генерал Линдеман, командующий [387] немецкими войсками между Балтийским морем и Везером генерал Блюментритт и командующий немецкими силами между Везером и Западной Голландией фельдмаршал Бласковиц. При каждом из немецких командующих состоял английский военный советник-контролер.
Официально— для внешнего мира— считалось, что эта система создана для «расформирования» немецких войск. На деле, согласно директиве Черчилля, «план Монтгомери» превращал немецкие штабы в органы управления войсками, которые должны были находиться в постоянной боевой готовности. Не случайно уже 12 мая Буш заявил Монтгомери, что не «сможет выполнять переданные ему Монтгомери задачи», пока не будет располагать «оружием и соответствующим авторитетом»{623}. Меры английского командования особый восторг вызвали у Йодля, который одобрил их и предложил американскому генералу Руксу распространить «план Монтгомери» на всю Западную Германию. Йодль хотел разделить эту территорию на три зоны, в каждой из которых существовали бы немецкие штабы под параллельным командованием союзных войск и преобразованного ОКВ{624}. В группе Буша тем временем жизнь шла по канонам вермахта: присваивались звания, производились военные суды. Немецкий исследователь этого периода Дитрих Зборальский приводит любопытный факт: производства в очередные воинские звания продолжались вплоть до 5 июня 1945 г., т. е. почти целый месяц после капитуляции{625}.
Но еще важнее было другое мероприятие английских властей. Соединения вермахта, сосредоточенные на северо-западе Германии, подвергались переформированию в так называемые «служебные части». Этот процесс начался в июне 1945 г. Формирование проходило по принципу разделения служб. Отдельные отряды составляли связисты, танкисты, летчики, саперы и т. д. Всего, по официальным данным, за период май— сентябрь 1945 г. более 100 тыс. военнопленных вступили в «служебные части»{626}. Постепенно система «служебных частей» распространилась на все оккупационные зоны в Западной Германии.
Именно эта система сделалась предметом весьма острой дискуссии в Союзном Контрольном Совете осенью 1945 г. Советский представитель обратил внимание своих коллег на тот [388] недопустимый факт, что под опекой английских властей продолжают существовать немецкие части общей численностью до 200 тыс. человек, собранные в две корпусные группы («Норд» и «Штокхаузен»), что не вызывается никакой необходимостью и прямо противоречит союзническим соглашениям. Во всей мировой печати поднялся шум, который привлек внимание к более чем странным мерам фельдмаршала Монтгомери.
Фельдмаршал сбивчиво оправдывался. По решению Контрольного Совета эти корпусные группы были распущены, а немецкие штабы ликвидированы. Таким образом, «план Монтгомери», за которым стояла неизвестная тогда директива Черчилля, потерпел неудачу. Но это был не последний план.
Потсдам и его враги
2 августа 1945 г. главы правительств Англии, США и Советского Союза в зале потсдамского дворца Цецилиенхоф поставили свои подписи под соглашением, которое определяло: «Германский милитаризм и нацизм будут искоренены, и Союзники, в согласии друг с другом, сейчас и в будущем, примут и другие меры, необходимые для того, чтобы Германия никогда больше не угрожала своим соседям или сохранению мира во всем мире»{627}
Декларация торжественно провозглашала: «...все сухопутные, морские и воздушные вооруженные силы Германии, СС, СА, СД и гестапо со всеми их организациями, штабами и учреждениями, включая Генеральный штаб, офицерский корпус, корпус резервистов, военные училища, организации ветеранов войны и все другие военные и полувоенные организации, вместе с их клубами и ассоциациями, служащими интересам поддержания военных традиций в Германии, будут полностью и окончательно упразднены, дабы' навсегда предупредить возрождение или реорганизацию германского милитаризма и нацизма»{628}.
Потсдамские решения воплотили в себе наиболее существенные требования миллионов участников антигитлеровской войны. Этот выдающийся дипломатический и политический документ подвел итог войне. Ядром Потсдамского соглашения [389] была идея о продолжении сотрудничества, т. е. практического сосуществования двух социальных систем в период мира. Каждый дальновидный политик, заинтересованный в мирном будущем, видел, что в эпоху 1941–1945 гг. укрепился и доказал свою жизнеспособность великий принцип возможности сотрудничества государств с различными социальными устройствами. Потсдамское соглашение указывало пути, по которым должно было пойти мирное сосуществование на новом историческом этапе. Оно намечало пути обеспечения прочного мира в Европе, и в первую очередь в Германии. Германская проблема решалась в Потсдаме не как узкая проблема послевоенного урегулирования, а как коренная проблема, на которой проверялись цели и намерения великих держав. Вот почему в июле— августе 1945 г. представители США и Англии не могли рискнуть уклониться от Потсдама. Они прекрасно понимали, что, только провозгласив принцип ликвидации германского милитаризма, они смогут получить доверие своих народов.
В Потсдаме была выработана триединая формула для Германии: ликвидация милитаризма, ликвидация нацистских монополий, демократизация политической жизни. Все эти три части тесно и неразрывно связаны между собой. Нельзя было уничтожить агрессивную военную мощь германского милитаризма, не ликвидируя ее основы— монополистической структуры экономики. Нельзя было обеспечить подлинную демократию в стране, не устранив влияния милитаризма и опять-таки влияния германских монополий. Трудно было разрушать власть монополий, не отнимая у них военной машины, не устраняя из политической жизни нацизм и все его губительные последствия. Короче говоря, Потсдамские соглашения были разумно составленным единым целым, которое требовало осуществления всех требований и не допускало их механического разъединения.
Наконец, глубокий смысл Потсдамских соглашений заключался в том, что это была единая идея для всей Германии. Они должны были в равной мере быть директивой для командующих всех четырех зон оккупации. Четыре великие державы брали на себя конкретное обязательство помочь германскому народу построить свое свободное независимое демократическое государство. Потсдамские соглашения гарантировали единство Германии, как экономическое, что было прямо оговорено, так и политическое, что вытекало из всего смысла соглашения.
Потсдам нанес тяжелейший удар по германскому милитаризму. Но это был удар и по союзникам милитаризма. «Решения о Германии,— отмечала американская газета [390] 5 августа 1045 г.,— означают полное поражение тех финансовых и промышленных кругов США и Англии, которые еще до войны надеялись на возрождение немецких монополий».
В те дни необходимость ликвидации агрессивной немецкой машины понимали не только в Советском Союзе. «Вам никогда не придется рассматривать вопрос более важный, чем этот: как не допустить возрождения военной мощи Германии,— предупреждал банкир и политик Бернард Барух в июне 1945 г.— В этом суть обеспечения мира. То, что будет сделано с Германией, определит, смогут ли Россия, Англия и США продолжать ладить после войны... Надо раз и навсегда покончить с господством Германии над Европой. Ее военный потенциал должен быть уничтожен».
Другой американский политик и дипломат, Сэмнер Уэллес, писал: «Германский милитаризм должен быть уничтожен... и великие державы должны позаботиться об этом, как только Германия будет оккупирована... Все профилактические мероприятия стран-победительниц против германской военной деятельности должны будут носить в мирное время длительный характер»{629}. Министр финансов США Генри Моргентау по тому же вопросу заявил: «В высшей мере эффективные согласованные усилия трех стран, направленные на разгром Германии, оказались успешными лишь потому, что их правительства и их народы знали, что у них одна и та же цель— разгром Германии в возможно краткий срок. Победа была основана на взаимном доверии. Если мы последуем советам превратить Германию в оплот против коммунизма, то Россия не сможет верить, что мы будем соблюдать мир».
«Поддерживая Германию в качестве оплота против России,— предупреждал он,— мы в большей степени будем способствовать возникновению мировой войны, чем каким-либо другим мероприятиям нашей внешней политики. Сторонники этого плана войны никогда не выдвигают сколько-нибудь разумных оснований, которые заставили бы предполагать, что Америке действительно угрожает Россия или распространение коммунизма. Они не выдвигают также никаких доказательств в пользу предположения, будто сильная Германия защитит нас. Все факты заставляют прийти как раз к противоположному выводу»{630}.
Однако уже не эти настроения определяли курс политики Запада. [391]
С 1944 г. в американских политических кругах стали все большую роль играть те группировки, которые исповедовали известную нам формулу Трумэна. Этот процесс убыстрялся по мере того, как американские монополии убеждались, что реальная угроза их позициям и интересам со стороны Германии уже миновала. Для Морганов, Рокфеллеров, Дюпонов война по существу уже давно окончилась, потому что их противником на мировых рынках был не Гитлер, а лишь некоторые германские фирмы. В этих условиях спасший США и весь мир курс на единую антифашистскую коалицию казался им «устаревшим».
12 апреля 1945 г. умер президент Рузвельт, с именем которого была связана вся политика участия США в антигитлеровской коалиции.
Сейчас достоверно известно, что германская проблема стала центральной на первом и решающем совещании у Трумэна по вопросам внешней политики, состоявшемся через два дня после смерти Рузвельта. Как свидетельствовал прекрасно информированный публицист Дрю Пирсон, на этом совещании «сторонники умиротворения отвергли политику жесткого мира с Германией и предложили новую линию»{631}.
Журнал американского общества «Предотвратить третью мировую войну» так расшифровывал эту линию: американские «руководящие политические деятели были вовлечены в этот замысел под влиянием тех, кто имел деловые и идейные связи с Германией. Западные союзники ухватились за идею германского бастиона против коммунизма точно так же, как они роковым образом ухватились за эту идею после первой мировой войны со всеми вытекающими отсюда трагическими последствиями»{632}.
Разве не было все это зловещей насмешкой над логикой, над здравым смыслом? Действительно, кто весной 1945 г. мог не рассмеяться, если бы ему сказали, что президент США г-н Гарри Трумэн и премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль в своей политике, касающейся германского милитаризма, станут следовать основным принципам, разработанным во время войны группой генералов германского генерального штаба и одобренным Гиммлером, Герингом, Канарисом, Кальтенбруннером, а под конец дней своих и Адольфом Гитлером? За публикацию такого утверждения в западной прессе можно было поплатиться обвинением в клевете, диффамации и подрыве авторитета союзных держав. [392]
Тем не менее, именно идеи Гиммлера— Канариса получили свое развитие в послевоенной политике западных держав, войдя в нее как составная часть огромного плана антисоветского атомного заговора, составленного лидерами военных монополий и реакционных политических партий во имя новой агрессии против Советского Союза и всего социалистического лагеря. Если Адольф Гитлер когда-то заявил, что, по его мнению, «земной шар— это переходящий кубок»{633}, то после его неудачной попытки схватить в лапы эту «награду» весьма влиятельные американские политики, опьяненные, сомнительным атомным триумфом Хиросимы и Нагасаки, решили предпринять свою попытку. Уже в 1946 г. перед всем миром была объявлена идея нового похода за мировое господство, когда [393] Уинстон Черчилль в присутствии Гарри Трумэна произнес свою ставшую знаменитой речь в Фултоне.
Можно спорить о том, являлась ли американская концепция восстановления военного потенциала Германии исходной точкой нового заговора или она явилась его следствием. Очевидно, разные круги американского и английского империализма относились к ней по-разному. Например, для группы Аллена и Джона Фостера Даллесов и стоявшего за ними блока германо-американских монополистических интересов эта концепция была толчком. Для Черчилля, который все примерял к интересам создания антисоветской коалиции с максимальной пользой для Англии, эта концепция могла стоять на втором месте. Французские монополистические круги уже просто были вынуждены мириться с ней, стремясь не терять контакта с США и Англией. Для германских монополий это была «задача номер один».
Интересы капиталистических партнеров никогда не бывают на 100% идентичными, но вполне возможно, что в ходе торга и расчетов на взаимное «обыгрывание» один интерес становится объединяющим. Еще в 1946 г. Джон Фостер Даллес заявил: «Наряду с атомной бомбой Германия с ее возможностями является величайшей военной силой»{634}. И стремление получить в свои руки эту силу стало доминантой политики Запада.
Австралийский журналист Уилфрэд Бэрчетт, работавший в первые послевоенные годы в Берлине в качестве корреспондента лондонской газеты «Дейли экспресс», зафиксировал ь книге «Холодная война в Германии» следующий разговор, участником которого был он, социал-демократический лидер Западного Берлина Э. Рейтер и начальник политического oтдела гражданской администрации США в Германии Ричард Скэммон{635}. Беседа состоялась в ноябре 1947 г.
—Просто ужасно,— жаловался Скэммон,— как отстает от нас госдепартамент. Лишь сейчас они одобрили наше требование о создании сепаратного западногерманского государства. А ведь мы подготовили все необходимое еще шесть месяцев назад. Теперь,— развивал он свою мысль,— мы сможем сделать Западную Германию нашим союзником. Имея в виду се тяжелую промышленность, мы вовлечем ее в план Маршалла как семнадцатого участника, и на нашей стороне окажется 44 млн. человек. Тогда за несколько месяцев мы будем в полной [394] форме, чтобы начать марш, и конечно, мы пустим в дело немцев!
Скэммон, чтобы уверить сомневающихся собеседников, продолжал: «Конечно, мы будем готовы! Как раз в последнее время я занимался тем, что разрабатывал меморандум о нашей оккупационной политике в Советском Союзе».
По словам Скэммона, этот меморандум предусматривал «сохранение колхозов», ибо, по американским понятиям, фермы должны быть «крупными»; советскую же промышленность он предлагал «декартелизировать»...
Трудно удержаться от того, чтобы не провести параллель между работой м-ра Скэммона и тем совещанием у фюрера, которое состоялось 16 июля 1941 г. и было увековечено в так называемом меморандуме Бормана. От Бормана до Скэммона, как любили враги Советского Союза расписывать судьбу нашей страны после покорения ее— в первом случае вермахтом, во втором— объединенными силами армии США и нового вермахта! Очевидно, м-ру Скэммону не пошел впрок урок его предшественника.
Во всяком случае, Скэммон уже в 1947 г. видел у себя в кармане «44 млн. человек» и соответствующее число немецких солдат. Этого не случилось в 1947 г. Со дня капитуляции вермахта до официального формирования первых западногерманских частей прошло девять лет. Это был период, в ходе которого американским оккупационным властям пришлось вести подлинную «невидимую» войну против Германии— против ее жизненных интересов, против мирного будущего ее народа.
Первое, чем занялись руководители западной оккупационной политики, было обособление их зон оккупации, проще говоря, раскол Германии. Американские генералы не были настолько наивными, чтобы надеяться на помощь Советского Союза в осуществлении курса на восстановление сил германского милитаризма. Никто из них не мог поручиться, что этот курс не встретит самого решительного сопротивления со стороны советских представителей в четырехсторонних органах управления, а тем самым не станет предметом осуждения со стороны мирового общественного мнения. Никто из них не мог, наконец, надеяться, что общегерманское общественное мнение и возникшие вновь демократические и антифашистские организации Германии спокойно и без сопротивления примут новый курс.
Послевоенная политика раскола Германии имела за собой солидное прошлое. Уже в 1941 г. на Западе обсуждался проект [395] расчленения страны вплоть до ее полной ликвидации (он принадлежал американскому публицисту Т. Н. Кауфману, автору книги «Германия должна погибнуть!»){636}. Эти идеи были поддержаны рядом американских и английских публицистов (Э. Лоример, Г. Хэртмен, А. Дункан){637}. На рубеже 1941 и 1942 гг. эти неофициальные идеи подхватил У. Черчилль и развивал их перед Рузвельтом{638}, что привело к составлению первых англо-американских планов расчленения Германии.
Со временем эти планы приобретали более определенный облик. В августе 1943 г. государственный секретарь США и министр иностранных дел Англии обсуждали подобные планы, а в октябре того же года родился проект раздела Германии на три (или даже больше) части. Он был внесен на обсуждение конференции министров иностранных дел США, Англии и СССР в октябре 1943 г., но натолкнулся на отпор со стороны делегации Советского Союза. Это не остановило сторонников раскола. В декабре 1943 г. в Тегеране американская делегация внесла план раздела послевоенной Германии на восемь частей. В 1944 г. появились еще два плана: расчленения Германии на три государства (план Сэмнера Уэллеса) и на три государства плюс интернациональную «Рурскую зону» (Генри Моргентау). Вплоть до Потсдама, где Трумэн хотел разделить страну на Северогерманское, Южногерманское (с Австрией и Венгрией) и Западное государства{639}, идея раскола являлась обязательным достоянием западной дипломатии.
Вся эта возня вокруг проблемы государственного единства Германии свидетельствовала, что западная дипломатия уже давно понимала, как трудно будет ей осуществлять свой курс в единой Германии, т. е. совместно с Советским Союзом, не собиравшимся оказывать благодеяния поверженному германскому империализму.
В 1946–1947 гг. к причинам, усилившим страх американских оккупационных политиков, добавился ряд новых факторов.
Когда в Германии мало-помалу стали возникать и развертывать свою деятельность демократические партии и организации немецкого народа, то было более чем естественно, что [396] они нашли в Потсдамском соглашении опору для своей работы. Анализируя роковые ошибки немецкой истории, деятели этих партий— будь то в восточной, будь то в западной части страны— пытались найти основные звенья в сложной и запутанной обстановке послевоенной Германии, ухватившись за которые они смогли бы поднять всю цепь процесса демократизации страны. Политические партии рабочего класса были обескровлены. Лишь немногие антифашисты возвращались из концлагерей и тюрем; сравнительно небольшое число деятелей вернулось из эмиграции. Мы можем воздать должное героям антифашистского сопротивления, которые прямо из концлагерей пришли в магистраты и партийные бюро, чтобы, наконец, начать строительство той новой демократической Германии, во имя которой умирали и принимали нечеловеческие муки тысячи лучших сынов и дочерей немецкого народа, за которую погибли Эрнст Тельман, Антон Зефков, Рудольф Бретшейд, Эдгар Андре, Харро Шульце-Бойзен, брат и сестра Шолль. Людям, пришедшим из «другой Германии», было трудно. Кроме того, на Западе они нередко попадали под тяжелую руку американских оккупационных офицеров, вроде «офицера по делам профсоюзов» американской администрации Джозефа Киннена, который на просьбу о проведении рабочих собраний ответил кратко и выразительно: «Я сказал— никаких собраний!»{640}
Одним из первых дел немецких трудящихся на востоке Германии стало проведение земельной реформы и ликвидация власти монополий. 14 ноября 1945 г. был сделан первый шаг в выполнении экономических постановлений Потсдама: концерн военного преступника Флика в Саксонии был национализирован. В октябре 1946 г. всенародный референдум в Саксонии— наиболее важном промышленном районе советской зоны— решил передать в собственность народа предприятия нацистских военных преступников. В американской зоне, в земле Гессен, ландтаг также принял решение о национализации предприятий тяжелой промышленности. Такое же решение готовилось в Руре. Показательно, что в то время даже буржуазные партии, учитывая настроения масс, были вынуждены включать в свои программы пункты о ликвидации концентрации экономической силы и обобществлении некоторых отраслей промышленности{641}. Одним словом, развертывалось широкое наступление [397] немецкого народа на основы германского милитаризма. Потсдамские решения становились правовой и моральной базой этого наступления.
Реакция американских политиков на это движение была резка и решительна: именно в этот период были разработаны планы, о которых говорил м-р Скэммон,— планы создания западногерманского государства с перспективой его последующей милитаризации.
Как отмечал в своей книге «Американская политика в Германии» бывший ответственный сотрудник военной администрации США Джордж С. Уилер, «достижение целей (американской политики в Германии) было нелегкой задачей. Требовались сложные маневры, распространявшиеся на все области... Ни у немецкого народа, ни у простых людей в Соединенных Штатах они не могли найти поддержки»{642}. Но все уловки были пущены в ход. Ибо, как свидетельствует тот же Уилер. который был посвящен в тайны американской «оккупационной кухни», «американские промышленники и милитаристы в конечном счете нуждались в создании передовой военной базы в Западной Германии. Германии была отведена роль плацдарма для нападения на страны народной демократии и СССР. Я помню, как представители госдепартамента доказывали еще, что завоевание Советского Союза будет легкой прогулкой... Насколько я знаю, эти планы вынашивались с 1945 г.»{643}
Политика раскола Германии: уже очень скоро привела к своим результатам. Потсдамские решения о ликвидации германского милитаризма остались действенными только на востоке страны.
Те мероприятия, которые в первые годы проводила советская военная администрация, а затем немецкие демократические власти, показали, что Потсдамская программа полностью реальна. Зато в Западной Германии, которая с сентября 1949 г была превращена в Федеративную Республику Германии, полную свободу рук получили сторонники создания военно-политического блока, направленного на реставрацию вермахта.
Недаром один из западных дипломатов цинично заявил: «Лучше целиком владеть половиной Германии, чем наполовину владеть целой Германией». [398]
Снова на опасном пути
Процессы восстановления и формирования немецкой военной машины в Германии после первой мировой войны и в Западной Германии после второй мировой войны имели одно существенное различие, которое дало себя знать уже в 1946–1949 гг.
Один из «уроков», который был преподан милитаристской Германии и хорошо усвоен немецким генеральным штабом в 1918–1923 гг., состоял в том, что быстрое восстановление военного аппарата после поражения возможно только при наличии центрального органа, который сможет держать процесс ремилитаризации под своим контролем. Смысл знаменитого «пакта Тренер— Эберт» как раз и состоял в том, что, уступая лидерам правой социал-демократии политическое руководство и соглашаясь на ликвидацию монархии, Тренер и Гинденбург оставили в своих руках армию и ее генеральный штаб. Они, далее, с легкостью поступились тем, что «большой генеральный штаб» кайзеровской эпохи был преобразован в «временный генеральный штаб», а затем в «войсковое ведомство». Для них было важно не название, а существо дела. Как мы видели, Гитлеру в 1933–1939 гг. удалось преобразовать рейхсвер в вермахт, пользуясь сохраненным в неприкосновенности генеральным штабом и его кадрами.
После 1945 г. положение было иным. От генерального штаба ничего не осталось. Даже проблема высших военных кадров стояла иначе. Если после первой мировой воины ни один немецкий генерал не попал в плен, а потери убитыми среди генералов были незначительны, то вторая мировая война обошлась германскому генералитету не так дешево. Всего в вермахте насчитывалось немногим более 1500 генералов и адмиралов. Во время войны было убито 223 генерала сухопутных войск, 64 покончили самоубийством, 20 были осуждены па смертную казнь немецкими военными судами, 33— приговорены к смертной казни за военные преступления судами союзных стран. В ВВС 20 генералов погибли в боях, 15 покончили самоубийством, 4 были приговорены к смертной казни за военные преступления. Во флоте число погибших адмиралов составило 18 человек. По подсчетам генерала Фольтмана, общие потери германского генералитета в войне составили 963 человека (с учетом смерти по болезни и от несчастных случаев). В плен попало 553 человека{644}. Из них 58 за совершенные [399] преступления были приговорены к смертной казни. В Нюрнберге в Международном военном трибунале были осуждены четыре высших военных руководителя (Кейтель, Йодль, Редер, Дениц), а в американском трибунале— 19 генералов.
Аппарат генерального штаба прекратил существование Его архивы попали в руки союзных войск (по преимуществу английских и американских, так как значительная часть архива находилась во Фленсбурге с «правительством» Деница, а другая была заранее отправлена из Берлина в Южную Германию). Руководящие генералы и офицеры ОКВ и ОКХ находились в плену. В немецкой военной машине был, таким образом, существенно поврежден ее «центральный механизм». В результате в течение первых двух-трех оккупационных лет в Западной Германии отсутствовал немецкий военный центр.
Но это не означало, что такой центр отсутствовал вообще. Йодль не случайно говорил в мае 1945 г. о том, что надеется «на помощь других».
Одним из первых действий командования американских оккупационных властей в Германии было сосредоточение всех плененных союзными войсками немецких генералов и высших офицеров в нескольких специально оборудованных лагерях. Это мероприятие осуществлялось по специальному решению генерального штаба США и было возложено на отдел главного историка европейского театра действий генерала С. Л. А. Маршалла. Собранные в лагерях (в Кенигштейне, Оберурзеле и Алендорфе){645} немецкие генералы получили задание составить описание боевых действий в период войны. К решению этой задачи были привлечены три бывших начальника генштаба (Гальдер, Цейтцлер и Гудериан), заместитель начальника генштаба Блюментритт, начальник оперативного управления генштаба Хойзингер, начальник штаба ВВС Крейпе, штабные генералы Вестфаль, Байерлейн, Циммерман, Шпейдель, Бутлар, Ассман, Варлимонт, генералы-командиры Мантейфель, Фрисиер и многие другие. В распоряжение новоявленных историков были предоставлены их собственные архивы. Вся работа производилась под контролем соответствующих американских и английских офицеров и продолжалась в течение 1946–1948 гг.
Вместо того чтобы сидеть на скамьях подсудимых и в тюремных одиночках, почти все оставшиеся в живых генералы и [400] высшие офицеры, во-первых, оказались вместе; во-вторых, смогли заняться столь важным делом, как изучение и обобщение боевого опыта вермахта. Кроме того, что они «передавали» этот опыт американским военным представителям, они делали ту же работу и для себя. Кто знает, какую часть работы немецкие генералы выполняли добросовестнее?
Американский генеральный штаб опубликовал лишь часть тех «исследований», которые были предприняты в 1946–1948 гг. под его руководством. Однако побочным результатом этих исследований было появление на западногерманском книжном рынке огромного числа публикаций, принадлежавших перу генералов. Начало положил Франц Гальдер книгой «Гитлер как полководец», вышедшей в Мюнхене по лицензии американской военной администрации. До настоящего времени в Западной Германии вышло около 40 толстых томов сочинений, авторами которых являются генералы (Гальдер, Гудериан, Цейтцлер, Шпейдель, Хойзингер, Манштейн, Вестфаль, Ассман, Типпельскирх, Коллер, Ремер, Лоссберг, Хоссбах и др.), сотни статей в журналах и тысячи статей в ежедневных газетах. Это явление ни в коей мере не относилось к сфере библиографической. Публикация литературы, принадлежавшей перу бывших генералов, была политическим явлением, которое надолго определило как методы реакционной пропаганды, так и направление военно-исторических исследований в Федеративной Республике.
Эти бесчисленные книги и мемуары преследовали одну цель: дать западногерманской пропаганде простой и доходчивый лозунг, при помощи которого она могла бы успешно заняться реабилитацией немецкого генералитета во второй мировой войне. Подход к решению этой проблемы был подсказан историческим опытом. После 1945 г. генералы вспомнили о том, как их предшественники оправдывались после краха 1918 г. Они вспомнили об одном эпизоде, разыгравшемся в конце 1918 г.
В ноябре 1918 г. английский представитель в комиссии по перемирию генерал сэр Нэйл Малькольм нанес визит в Берлине генералу Людендорфу. Людендорф, как всегда многословно, оправдывал свою стратегию и доказывал, что германская армия не была виновна в поражении. Затем он начал жаловаться на правительство, на население, которые «бросили армию на произвол судьбы», и т. д. и т. п. Сэр Нэйл попытался остановить поток речи генерала и подытожить мысли Люден-дорфа. Он спросил Людендорфа: [401]
—Хотите ли вы этим сказать, генерал Людендорф, что вам,— Малькольм подыскивал слово,— нанесли удар ножом в спину?
Глаза Людендорфа заблестели. Он радостно закричал:
—Это верно! Нам нанесли удар ножом в спину, ножом в спину!{646}
Так родилась знаменитая легенда об «ударе в спину». Людендорф позаботился о том, чтобы на всех перекрестках пресса и все прочие подхватили удачное словцо сэра Нэйла Малькольма. Войну проиграли не генералы, а революционеры...
Нечто подобное грезилось и гитлеровским генералам. На этот раз не генералы Малькольм и Людендорф, а Гальдер и его американские издатели бросили новый лозунг: «Не генералы проиграли вторую мировую войну, а Гитлер». Этот лозунг был пущен в ход со всей энергией, присущей преступникам, попавшим на скамью подсудимых и желающим оправдаться. На протяжении нашего повествования мы имели возможность видеть, как безосновательна эта легенда. Но нельзя недооценивать ее опасность. В свое время д-р Геббельс говорил: «Чем больше ложь, тем чаще надо ее повторять». Ложь о непричастности генштаба к краху 1945 г. повторялась так часто, что произвела определенное воздействие на настроения западногерманской общественности.
«Генеральские лагеря», в которых родилась новая легенда об «ударе в спину», к 1948 г. были распущены. Однако на их базе возникли полугласные объединения бывших высших офицеров вермахта, которые посвятили себя изучению истории второй мировой войны. Наиболее обширным объединением такого рода стало «Общество военных наук», созданное в Мюнхене в 1950–1952 гг. Общество возглавил генерал Хеллерман, при котором был создан специальный «научно-консультативный совет». В состав этого совета вошли: генерал танковых войск Хассо фон Мантейфель, руководитель реваншистского «Союза немецких моряков» вице-адмирал Руге, один из видных деятелей «Союза немецких солдат» генерал Херр, генералы барон фон Эдельсхейм, барон фон Шлойниц, Треттнер и Фангор. Впоследствии к ним присоединились генерал-полковник Рейнхард и генерал Каммхубер.
В 1946–1948 гг. американские генштабисты заложили ту базу, без которой «идеологическое возрождение» генералитета было бы просто немыслимо. С другой стороны, и для некоторых весьма ответственных деятелей Пентагона, мечтавших [402] о немедленном нападении на Советский Союз, опыт вермахта был просто неоценим.
Сейчас трудно с абсолютной точностью сказать, кто первым внес практическое предложение приступить к формированию немецких частей. Так в апреле 1949 г. «Тайме» сообщала о переговорах между американскими и германскими военными о формировании «немецкой армии под американским командованием»{647}. По сведениям хорошо информированного журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», летом 1949 г. вопрос о создании западногерманской армии был предрешен{648}. С этого момента «колесо покатилось». Известный западногерманский публицист профессор Л. Л. Маттиас, исследуя этот период, пришел к выводу, что роль «инициатора» взяла на себя политическая и финансовая группа американских монополий, собравшаяся вокруг знаменитого банка «Диллон, Рид энд компани». Этот банк, тесно связанный с немецкими монополиями и вложивший в свое время в германскую промышленность около 400 млн. долл., располагал большим влиянием. Президентом его был министр обороны США Форестолл, вице-президентом— руководитель экономического отдела оккупационной администрации Дрэипер. Рядом с группой Диллонов действовала группа Даллесов, и все вместе они вели одну линию. Как справедливо заметил профессор Маттиас, «трудно установить, мобилизовали ли эти группы военщину или, наоборот, военщина ими прикрылась, но ясно, что и те и другие имели одну цель»{649}. Целью же являлось формирование немецких контпнгентов под американским командованием. Примерно к этому же периоду (1948–1949 гг.) относятся действия тайного офицерского общества «Брудершафт», которое в самый момент основания ФРГ, т. е. осенью 1949 г, послало Аденауэру меморандум, утверждавший, что ФРГ «бессмысленна без армии»{650}.
«Утилитарный» подход американского военного и политического руководства к немецким партнерам отличал первый период ремилитаризации Германии, растянувшийся па 1945–1950 гг. Это был период, когда американское руководство считало возможным использовать немецкий военный потенциал путем непосредственного подчинения немецких войск и их командиров командирам американским. Это был период, когда [403] прибывший в Западную Германию по специальному приглашению командования оккупационных войск США видный делец Льюис Браун (компаньон банкира и дипломата Аверелла Гарримана) предлагал следующий рецепт обращения с Германией: Германии, писал он, «надо дать открытую дверь надежды. Ей надо дать ногой в зад, чтобы заставить войти в эту дверь, пообещать лучшую жизнь и отдать ей краткие и категорические приказания»{651}.
Вся американская военная концепция, касающаяся Германии, в тот период определялась расчетом на то, что поверженная Германия и ее военные лидеры будут готовы на любые условия и не будут возражать, даже если немецким вооруженным силам будет отведена самая скромная роль «пушечного мяса». В формулировке американских политиков эта сложная концепция выражалась простой фразой: «Not our boys»— «Пусть умирают не наши парни!»
Вот как писали и говорили в те годы:
Сенатор Элмер Томас: «Германия— большая военная сила. Немцы— хорошие вояки. Если США снова начнут войну, нам нужны будут солдаты. В этой войне немцы должны быть на нашей стороне»{652}.
Лиддел-Харт: «Нам нужно как можно больше немцев»{653}.Губернатор штата Нью-Йорк Дьюи. «Я не хотел бы выступать за вооружение... Германии. Но я за то, чтобы использовать ее людские резервы. США не должны слать повсюду своих парней, если где-либо в мире возникнет конфликт»{654}.
Генерал Клей: «Немцы должны быть вооружены под союзным контролем»{655}.
«Нью-Йорк таймс»: «Совершенно необходимо найти новые, источники людских резервов, а они могут находиться только в Германии. Америка имеет право за каждый заплаченный доллар потребовать боевую силу стоимостью в 1 доллар»{656}.
Сенатор Тафт: «Гораздо дешевле вести войну солдатами чужих наций, даже если мы должны будем их вооружать, дешевле, чем если бы посылали американских парней. Прежде всего мы сбережем жизнь американцам»{657}. [404]
Таков был расчет, который по цинизму ничем не уступал планам Бормана, Гиммлера, Геринга. Последний говорил: «Если кто-либо должен голодать, то не немец». Тафт и его коллеги лишь переиначили эту формулу: «Если кто-либо должен умирать, то не американец».
Под этим лозунгом проходили мероприятия по ремилитаризации в первый период. Их главной формой было создание так называемых служебных частей при западных оккупационных войсках. Это, по сути говоря, был тот же «план Монтгомери» 1945 г., только в более широком масштабе. «Служебные части» создавались во всех трех зонах и в 1949–1950 гг. достигли значительной численности.
По данным, собранным немецкой демократической печатью, к концу 1951 г. общая численность «служебных частей» составляла{658}:
| Американская зона (Рабочая служебная организация) | 80 тыс. человек |
| Английская зона (Германская служебная организация) | > 70 тыс. человек |
| Французская зона | 14 тыс. человек |
| Всего | 164 тыс. человек |
Когда эти цифры были преданы гласности, буржуазная пропаганда поспешила назвать их вымышленными и потратила немало усилий, чтобы представить «служебные части» весьма немногочисленной и чисто гражданской организацией. Но когда шум улегся, и о скандале забыли, в 1956 г. Фридрих Шульц опубликовал в Бонне брошюру под названием «Служебные группы», в которой писал: «Почти полмиллиона немцев прошло в различное время через служебные части при англичанах, американцах, французах и бельгийцах. Мы встречаем их сегодня— это чиновники... директора, солдаты и офицеры новых германских вооруженных сил»{659}.
В создании «служебных частей» приняли участие некоторые немецкие генералы, в том числе несколько генералов, располагавших военным опытом. «Служебными частями» при американских войсках в первый период их формирования командовал генерал Герхард Матцки— некогда четвертый обер-квартирмейстер генштаба (ведавший вопросами разведки), а в годы войны— командир дивизии и корпуса. Его преемниками [405] (после того как Матцки был назначен командиром войск пограничной охраны) стали генерал танковых войск Бранденбергер{660}, а затем генерал-майор Рейхельт{661}. В английской зоне «служебными частями» командовал генерал-лейтенант граф фон Шверин. Некоторые из этих генералов впоследствии были использованы на командных постах бундесвера (Матцки стал командиром корпуса, Рейхельт— командиром дивизии). Однако, в общем, и целом на посты в «служебные части» пошли генералы «второго гарнитура», ибо крупные тузы генералитета не хотели «компрометировать себя».
Наряду со «служебными частями» в 1949–1951 гг. шло активное собирание военных кадров в рядах полиции. Ядром всех полицейских формирований была сделана так называемая пограничная полиция. Здесь был перенят опыт двадцатых годов— опыт Носке и Шейдемана, которые в 1919 г. под лозунгом создания «пограничной охраны» собирали офицерские полки и использовали их для провокаций и расстрелов рабочих. В 1951 г. «пограничная полиция» была воссоздана. Учитывая ее роль как источника кадров, туда набирали офицеров и унтер-офицеров с опытом. Так, среди офицеров «пограничной полиции» 93% составляли бывшие офицеры; 99% всех командиров взводов также являлись бывшими офицерами; 96% унтер-офицеров служили в вермахте{662}. На высших командных постах появились генералы вермахта.
Округами «пограничной полиции» командовали генералы Герберт Гизе, Ганс Браун и Антон Грассер{663}. Общая численность пограничных войск составляла 10 тыс., затем (с 1952 г.)— 30 тыс. человек.
Каковы были объективные результаты этой американо-английской акции?
Несомненным результатом было большое беспокойство и недовольство в кругах немецкой общественности. Именно к этому периоду относятся первые шаги движения сторонников мира в Западной Германии, поддержанные всей общественностью Германской Демократической Республики. Примерно к этому же времени относится появление на свет своеобразного общественного движения, преимущественно среди молодежи, а также среди бывших солдат вермахта, развернувшегося под лозунгом «без нас». Своеобразие этого движения состояло в [406] том, что оно не имело никакой организационной формы. Без всякой предварительной подготовки в различных городах Западной Германии, в университетах и на заводах вспыхивали короткие митинги и дискуссии, участники которых высказывали одну главную мысль: «Если будет формироваться новая армия, то— без нас!» Это движение выражало протест против ремилитаризации.
Вместе с тем оно отличалось политической пассивностью, которая досталась немецкому народу в наследие от «третьего рейха». Большинство попыток привлечь сторонников лозунга «без нас» к более активным действиям оканчивалось неудачей, что отражало общее состояние умов западногерманского населения.
Первый этап ремилитаризации вызвал энергичную реакцию противодействия на востоке страны. Здесь в условиях демократической жизни и полного народовластия имелись все возможности правильно понять всю опасность курса, на который [407] толкали германский народ империалистические политики Запада. Этот период ознаменовался созданием ряда организаций, которые поставили борьбу за мир, против ремилитаризации Германии своей главной задачей. Возникли Немецкий Совет Мира и Национальный фронт демократической Германии. Последний был создан в Берлине в конце 1947 г. на Народном конгрессе за единство и справедливый мир с участием политических партий, массовых организаций, деятелей культуры и искусства. Когда в сентябре 1949 г. западные державы создали сепаратное боннское государство, то передовые силы немецкого народа дали им достойный отпор. В октябре 1949 г. было провозглашено образование Германской Демократической Республики, ставшей подлинным бастионом мира и демократии в Германии. Это было историческое событие в жизни не только немецкого народа, но и всей Европы. Впервые в истории было создано немецкое государство, которое своим высшим законом сделало мир.
Действия западных оккупационных властей в те годы затронули и круги, на полную поддержку которых эти власти более всего рассчитывали: немецкий генералитет и крупною буржуазию. Их реакция оказалась несколько иной, чем ожидали американские политики.
С одной стороны, генералитет и крупная буржуазия Западной Германии ни в коей мере не оставили надежд на то, что рано или поздно им удастся восстановить свои экономические, политические и военные позиции. Американский военный историк Ганс Шпейер установил любопытное явление: когда он беседовал с бывшими генералами вермахта, то они единодушно излагали ему своеобразную теорию «перманентной войны». Согласно этой теории, война вовсе не окончилась в 1945 г. Она лишь перешла в стадию «холодной войны», которая ведется против того же противника, что и в войне Гитлера, т. е. против Советского Союза. Один из генералов так говорил американскому собеседнику:
—Германия может умыть руки. Пусть теперь западные союзники займутся Советским Союзом...{664}
Эту же идею изложил генерал Зоденштерн (бывший начальник оперативного управления ОКХ) в одном из военных журналов. «Третья мировая война,— писал он в 1952 г.,— уже давно началась»{665}. С позиции «перманентной войны» германский генералитет с удовлетворением отмечал такие факты, как корейская война и другие агрессивные действия американских империалистов. В его глазах все это представляло собой определенные фазы «перманентной войны», в которой сам германский генералитет занимался только осторожным собиранием и накоплением сил. С этой же позиции было объяснимо и отношение западногерманских военных к США как к той силе, которая должна была им помочь.
Однако, с другой стороны, ни германский генералитет, ни крупные монополии Рура не хотели видеть себя в роли американских марионеток, лишенных всякой самостоятельности. Это противоречивое сочетание «за— против» отнюдь не было каким-либо психологическим свойством немецкой натуры. Совсем наоборот! Оно вытекало из логики капиталистической борьбы, которая не знает бескорыстной помощи и в которой союзник— лишь союзник на период временного сохранения общности интересов. Потом он может превратиться в злейшего врага.
Есть все основания полагать, что грубо колониальные цели американской оккупационной политики в 1945–1949 гг. и откровенные признания на сей счет ее руководителей не вызывали восторга в кругах немецкого генералитета. В одной из послевоенных американских публикаций был предан гласности меморандум так называемого «Мадридского геополитического центра»— подпольной военно-нацистской группы, расположившейся после воины в Мадриде. Меморандум был составлен в сентябре 1950 г. и содержал следующие неожиданные заявления:
«Было бы величайшей ошибкой считать, что Западная Германия восстановила силы так скоро благодаря сочувственной заботе о нас Америки. Мы нередко встречаем, особенно в высказываниях некоторых политических деятелей в Бонне, идиотское мнение: «Но ведь американцы поставили нас на ноги, как нам не быть благодарными?» На это мы отвечаем следующим образом: американцы поставили нас на ноги не из чисто альтруистических соображений, а в своекорыстных интересах».
Авторы меморандума продолжали:
«Нельзя сказать, что мы непричастны к изменению американской политики после войны... Будущие историки когда-нибудь расскажут о той великой прозорливости, с которой ответственные руководители третьего рейха уверенно и решительно проводили мероприятия, приведшие впоследствии к расколу единого фронта противника и снова сделавшие Германию весьма желанным партнером в любом новом тголитико-стратешческом союзе... Спустя пять лет после Потсдама янки глубоко [409] увязли в трясине; они обращаются за советами к нашим генералам, которых они раньше называли военными преступниками, они просят нашей помощи в борьбе с Россией».
Из всего этого довольно самоуверенного анализа обстановки авторы мадридского послания делали вывод, что Западная Германия уже может претендовать на нечто большее, чем роль мальчика на побегушках, а именно на самостоятельность решений. «Мы только тогда вернем себе военный суверенитет,— говорилось в меморандуме,— когда сможем беспрепятственно решать, вооружаться нам или нет и в какой степени вооружаться, когда и против кого посылать свои вооруженные силы».
Подобные мысли высказывались не только в конфиденциальных меморандумах. В 1951 г. в издательстве «Фовинкель» вышла маленькая брошюра, принадлежавшая перу одного из самых крупных деятелей вермахта, к голосу которого прислушивались все западногерманские буржуазные политики. Это была брошюра Гейнца Гудериана, озаглавленная коротко и выразительно: «Так дело дальше не пойдет!» По откровенности и прямолинейности Гудериаы в этой книге оставил за флагом всех своих коллег.
Бывший начальник германского генерального штаба подробно анализировал стратегическое положение стран НАТО в Западной Европе и приходил к выводам, сходным с выводами американского генерального штаба. Он считал, что для всех военных планов США в Европе нужна западногерманская армия. Но на каких условиях? И Гудериан без обиняков задавал западным политикам вопрос: что будут представлять из себя будущие солдаты— «товарищей по оружию» или иностранных легионеров? Он решительно требовал освободить всех немецких военных преступников, еще находящихся в тюрьмах.
«До тех пор пока так будет продолжаться,— предупреждал Гудериан,— ни один бывший немецкий солдат не изъявит готовности идти вместе с французами...» Гудериан хвалил американского верховного комиссара Макклоя за то, что он «вступил на путь пересмотра приговоров». Но Гудериан смотрел дальше. Он говорил, что Западу пора понять, что ему вредит «половинчатость решений». «Нам предлагают за наше содействие,— с возмущением писал отставной генерал,— положение иностранного легионера». «Так дальше дело не пойдет»,— констатировал Гудериан.
Очень любопытно, что он осуждал не только позицию тех кругов Запада, которые колебались в принятии окончательного [410] решения. Гудериан был недоволен и слишком большой услужливостью Аденауэра. Требования Гудериана к правительству ФРГ сводились к тому, что оно должно пойти навстречу военным кругам, а именно: положить конец всякой антимилитаристской пропаганде и, самое главное, оказать этим кругам материальную поддержку (обеспечить всех бывших офицеров и унтер-офицеров пенсиями).
Все эти отдельные требования генерал Гудериан объединил под общим лозунгом «равноправия» Федеративной Республики с другими странами НАТО в общем антисоветском блоке. Он обращался к США как к руководителю этого блока: «Время не ждет!» Западная Германия не будет, по его мнению, вносить «предварительного вклада», не получив гарантий, что принципы Потсдама полностью отвергнуты западными державами, что граница по Одеру будет пересмотрена, военные преступники будут освобождены и Запад не пойдет ни на какие переговоры с Советским Союзом.
«Наслушались мы слов довольно, Хочу теперь дела я видеть»— так кончалась книга Гудериана.
Появление программного сочинения генерала Гудериана было своеобразным показателем тех темпов, которыми германский генералитет проходил по отдельным стадиям своего традиционного пути от краха к возрождению. Если обратиться к периоду после первой мировой войны, то с момента поражения Германии до знаменитого требования о «равноправии в вооружениях» (1930–1932 гг.) прошло 12–14 лет. Теперь же, после второй мировой войны, не миновало и 5–6 лет, как генералы, подписавшие капитуляцию, начали говорить о «равноправии».
Снова начиналась сказка о рыбаке и рыбке. Нет, роль простых ландскнехтов уже не устраивала немецких генералов. И если в 1947 г. Льюис Браун считал, что для вооружения Германии и ее привлечения на сторону США достаточно «открыть ей дверь и дать ногой в зад», то через три года орган американских бизнесменов «Уолл-стрит джорнэл» предложил говеем другой рецепт: «Мы не можем заставить немцев вооружаться, если мы только дадим им на это разрешение. Мы должны их об этом попросить. Наконец, мы должны— и кто может в этом сомневаться!— пойти на все уступки, которые они потребуют»{666}. [411]
Первые послевоенные годы не привели к формированию немецких военных частей в ФРГ (к чему, безусловно, стремилась американская сторона). Но, тем не менее, в «приход» немецкому генералитету был записан ряд статей, а именно:
успех общей политической линии на сговор с США и Англией, вынесенной из наследия Бека— Герделера— Канариса— Гиммлера;
гарантия дальнейших уступок и поблажек со стороны своих американских опекунов;
восстановление организационного центра, хотя и находившегося пока в американских руках.
Не выиграна была лишь одна битва— битва против собственного народа. 16 ноября 1950 г. даже канцлер Аденауэр был вынужден признаться перед тремя верховными комиссарами западных держав: «Я считаю, что еще надо кое-что сделать, чтобы в большинстве немецкого народа произошел психологический переворот»{667}. Как расшифровал это заявление тогдашний министр внутренних дел Густав Хейнеман, «Аденауэру было ясно, что его политика вооружения и перехода Федеративной Республики на сторону Запада не имела большинства в народе»{668}. [499]