Глава пятая. На пути к плану «Барбаросса»
Загадка операции «Зеелеве»
В печально знаменитой речи Гитлера перед генералитетом 22 августа 1939 г., на пороге второй мировой войны, собравшиеся в зале генералы могли услышать, как коричневый фюрер заявил:
—Итак, я продолжаю мой политический курс. Начало уничтожения британской гегемонии положено. Путь солдатам открыт, политические предпосылки для этого созданы...
И добавил:
—Пусть жители Западной Европы задрожат от ужаса. Пусть они узнают наши гуманные методы войны!
Очень полезно было бы очутиться в этом зале тем английским мюнхенцам, которые хотели купить милость Гитлера ценой капитуляции и тем самым отвести угрозу «на Восток».
Конечно, Гитлер был не прочь блокироваться с таким английским правительством, которое бы подчинялось его воле. Но он рассматривал и другую возможность: если Англия не примет его условий— нанести удар. Он говорил об этом своим генералам 23 мая 1939 г., 22 августа и позже. Когда же танки вермахта прошли по дорогам Польши и Франции, вопрос стал еще более актуальным.
21 мая 1940 г. к Гитлеру явился гросс-адмирал Редер. Без обиняков он изложил свое мнение о необходимости активных действий против Англии. Гитлер дал ответ не сразу. Мы знаем, что 2 июня в Шарлевиле он еще взвешивал перспективы. Но 2 июля все стало на свои места.
Гитлер отдал приказ начать разработку планов вторжения в Англию (они получили название операции «Зеелеве»— «Морской лев») и одновременно распорядился о начале более активных действий авиации против английских судов в Ла-Манше. Первый из таких налетов состоялся 10 июля.
Со 2 по 16 июля генштаб спешно готовил разработку «Зеелеве», что привело к созданию директивы № 16 от 16 июля [164] 1940 г., предусматривавшей оккупацию Британских островов.
В августе последовала директива № 17 («О ведении воздушной и морской войны против Англии»), подписанная Гитлером, Йодлем и Кейтелем. Она предусматривала усиление действий авиации и флота. Авиации предписывалось вести бои на уничтожение английских ВВС и их баз, но щадить порты южного побережья.
15 августа соединения 2-го и 3-го воздушных флотов (фельдмаршалы Шперрле и Мильх) начали бомбардировать Британские острова. Первая серия этих ударов (согласно директиве № 17) наносилась по авиабазам. Она не имела желанного успеха ввиду энергичного отпора английской авиации. Тогда Геринг перенес удары «люфтваффе» на города, в том числе на Лондон (первая бомбежка английской столицы произошла 7 сентября). 14-го был совершен злодейский налет на Ковентри. Немецкая авиация бомбила Лондон 65 ночей подряд. Одновременно шла разработка плана вторжения.
Первая наметка ОКХ{268} предусматривала образование трех десантных групп: «Кале» (16-я армия), «Гавр» (9-я армия) и «Шербур» (6-я армия) под общим командованием фон Рунд-штедта. Эти группы к исходу второй недели после высадки должны были выйти на линию Портсмут— устье Темзы.
Каковы были перспективы операции «Зеелеве» осенью 1940 г.? Для этого сопоставим некоторые цифры.
Соотношение сухопутных сил Англии и Германии:
| Германия | Англия | |
| Первая линия | 40 дивизий(группа вторжения) | 2-4 дивизии(на побережье) |
| Общее количество дивизий | 160 | 20-26 |
Англии угрожал четырехмиллионный вермахт. Размер немецкой «армии вторжения», которую должен был возглавить фон Рундштедт, намечался в количестве до 40 дивизий, среди них не менее 7 танковых и моторизованных, а также одна дивизия [166] СС. ОКВ и ОКХ составили подробные оперативные планы, по которым должны были действовать немецкие дивизии. Что же касается вооруженных сил Англии, то они были совершенно не подготовлены к отражению вторжения. Разбитые части английской экспедиционной армии только вернулись из Дюнкерка. Лишь в июне 1940 г. английский военный кабинет принял решение о реорганизации полевой армии, численность которой была определена в 26 дивизий (среди них только 2 танковых). По откровенному признанию Черчилля, летом 1940 г. во всей Англии имелось 500 орудий всех калибров и 200 танков. Таким образом, превосходство «армии вторжения» на случай ее удачной переправы через Ла-Манш было бы весьма значительным.
Теперь подойдем к оценке сил «Зеелеве» с иной стороны и сопоставим такие цифры:
Соотношение сил «Зеелеве» и армии вторжения союзников в 1944 г.{269}
| Немцы(1940 г) | Англо-американцы (1944 г ) | |
| Дивизии первой волны | 13 | 8 |
| Общее число дивизий | 40 | 36-39 |
| Количество судов | 4000 | 6000 |
Все это показывает, что первоначальный план генерального штаба в своем общем виде мог составить основу для действительно эффективного вторжения в Англию. Генштаб подошел к этой задаче вполне серьезно и в меру своих сил дал первые наметки. Поэтому неправильно было бы считать, что план «Зеелеве» был заведомо неосуществим и не представлял реальной угрозы для Англии.
В Берлине провели весьма тщательную подготовку к будущему захвату Британских островов. В одном из документов, в котором излагались основы «нового порядка» в Англии, говорилось: «Английская территория, оккупированная германскими войсками, будет находиться под управлением германской военной администрации... Все безрассудные действия, саботаж любого рода, активное или пассивное сопротивление германской армии вызовут ответные меры...» Под ним стояла подпись [167] генерала Браухича. Другой документ был подписан начальником генерального штаба генералом Гальдером и датирован 9 сентября 1940 г. В нем говорится: «Главная задача военной администрации в Англии заключается в том, чтобы обеспечить использование рабочей силы Англии в интересах германских вооруженных сил и германской военной экономики... Все здоровое мужское население в возрасте от 17 до 45 лет должно быть в возможно короткие сроки отправлено на континент, если положение на месте не потребует сделать иначе»{270}. В качестве одной из мер поддержания «законности и порядка» приказ № 3000/40 вводил институт заложников. За каждого убитого немецкого солдата предполагалось казнить от 10 до 100 человек, а в случае сопротивления— уничтожать всю общину. Совсем как в Орадур-сюр-Глан!
Англичане, выйдя на улицы своих городов, оккупированных вермахтом, должны были прочитать «Распоряжение по оккупационной территории»{271}. В нем, например, говорилось:
«Акты насилия и саботажа будут караться самым суровым образом Следующие действия будут караться военным судом
1) всякое содействие военнослужащим, не принадчежащим к германским вооруженным силам, на оккупированной территории, 2) всякое содействие гражданским лицам, пытающимся бежать на неоккупированную территорию, 3) всякая передача лицам или властям, находящимся за пределами оккупированной территории, информации во вред германским вооруженным силам и германскому государству, 4) всякое общение с военнопленными, 5) всякое нанесение оскорбления германским вооруженным силам и их командованию, 6) скопление на улицах, распространение листовок, организация публичных собраний и шествии без предварительной санкции германских военных властей, а также все другие формы выступлений антигерманского характера, 7) подстрекательство к прекращению работы, злонамеренное прекращение работы, забастовки и локауты»
Командующие оккупационными войсками получали в свое распоряжение четыре полевые комендатуры и 12 местных комендатур; в Лондоне предусматривалось образование специальной усиленной комендатуры. На территории Англии проектировалось создать три концентрационных лагеря, а на континенте— восемь лагерей для англичан. Каждый из них был рассчитан на 10 тыс. узников. Таким образом, в случае [168] нацистской оккупации Англия имела бы свои освенцимы и свои майданеки. В памятке, составленной в генеральном штабе 9 сентября 1940 г., войскам предписывалось расстреливать на месте и без суда английских партизан и мирных жителей
Не лишено интереса, что одним из убежденных сторонников оккупации Англии был Адольф Хойзингер— тогда первый офицер оперативного управления генерального штаба, а с осени 1940 г— начальник оперативного управления Летом и осенью 1940 г в гитлеровском генеральном штабе было много споров о сроках и характере вторжения в Англию. И вот 4 августа, как свидетельствует запись в дневнике Гальдера, Хойзингер пришел к нему с жалобой на позицию военно-морского командования, которое, дескать, неверно толкует результаты совещания в Бергхофе (ставке Гитлера) и собирается осуществлять высадку десанта лишь на небольшом плацдарме, в районе Дувра Гальдер и Хойзингер требовали предпринять ее немедленно и в самых широких масштабах, а именно подготовить высадку на фронте от Норвегии до Атлантического побережья Франции, оккупируя сразу Южную Англию, [169] Шотландию и Ирландию. В конце сентября 1940 г. генеральный штаб снова потребовал от своих коллег по агрессии немедленно приступить к осуществлению десанта. И более всего настаивал на этом Хойзингер. 30 сентября Хойзингер представил на рассмотрение начальнику генерального штаба письмо в верховное командование относительно готовности операции «Зеелеве». 8 октября он доложил Гальдеру об этой операции по группе армий «А».
Хойзингер готовил военные планы, Гиммлер планировал расправы. Последняя задача была поручена штандартенфюреру СС Францу Альфреду Зиксу{272}, который назначался «представителем начальника полиции безопасности и СД в Великобритании». Зиксу предписывалось «любыми средствами ликвидировать все антигерманские организации, учреждения и оппозиционные группы, которые могут быть обнаружены в Англии...» Начать свою деятельность в Англии Зикс должен был с массовых арестов. Прежде всего надлежало арестовать лиц, занесенных в «черный список», составленный начальником отдела в VI управлении РСХА Вальтером цу Христианом{273}.
Всего в списке было 2700 человек. Вот одна лишь выдержка из него:
«...47. Хризостон, Сегрю Джон. 7.1. 84. Ливерпуль. Журналист. Арестовывается по заявке отдела Е4 IV Управления Главного управления имперской безопасности СС.
47-а. Кристи, офицер британской разведки. Лондон. По заявке отдела Е4 IV Управления.
48. Черч, Арчибальд Джордж. 1886. Лондон. Майор. Рострэвор, Сель-дон-род, Сэндерстрит. По заявке отдела П VI Управления.
49. Черчилль, Уинстон Спенсер, премьер-министр. Уэстерхем, Кент, Чартуэлл-мэнор. По заявке отдела AI VI Управления...»{274}
Волну террора, которая должна была прокатиться по Англии, рекомендовалось прикрыть широкой пропагандистской кампанией. Согласно рекомендациям цу Христиана, следовало убеждать население, что «реальный враг в Европе— не Германия, а коммунистическая Россия» и что все должны объединиться под руководством Германии «в борьбе против России».
В первом потоке самолетов, несущих через Ла-Манш германские десантные части, должно было лететь специальное соединение капитана СС Отто Бегуса. Перед ним была поставлена [170] задача сбросить парашютный десант в районе Букингемского дворца, внезапным ударом уничтожить охрану и захватить королевскую семью. О том, как подробно была разработана эта операция, говорит, например, тот факт, что Бегус получил специальные инструкции о форме обращения к пленному английскому королю.
Арестовать Георга VI Гитлер торопился по определенным обстоятельствам: у него был свой «кандидат» на трон в Букингемском дворце. Когда в послевоенные годы были опубликованы стенографические записи речей Гитлера, произносившихся в узком кругу свиты, то на одной из страниц можно было прочитать следующее неожиданное признание Гитлера, сделанное 13 марта 1942 г.:
—Единственным англичанином, который понимал политические факты сегодняшнего дня, был герцог Виндзорский, который хотел пойти навстречу нашим колониальным требованиям...
Вот имя английского квислинга: герцог Виндзорский! Именно с ним в Берлине связывались надежды на создание в Великобритании марионеточного режима, во главе которого стал бы экс-король Эдуард VIII, международный авантюрист и прожигатель жизни, которого из-за его брака с американской миллионершей в 1936 г. вежливо попросили отречься от престола. Вместе с фашистами из партии Мосли герцог Виндзорский должен был помочь Гитлеру обуздать английский народ. В Берлине даже разработали специальный план «похищения» герцога Виндзорского, который в то время находился в Португалии. По директиве Риббентропа и Гиммлера Вальтер Шелленберг готовил эту операцию{275}.
По мнению ряда военных историков, вермахт вполне мог завершить все приготовления к вторжению в августе— сентябре 1940 г. По поводу флота мнения расходятся; однако, например, западногерманский исследователь К. Клее утверждает, что флот мог быть готовым в сентябре.
Правда, немецкое военное командование, хотя и не очень боялось «гордого Альбиона», предвидело, что в ходе боев на Британских островах придется встретиться с немалым сопротивлением. Действия английской авиации наводили на эту мысль. Период воздушных налетов показал, что английский народ не собирается капитулировать и намерен героически защищать свою страну в отличие от некоторых деятелей правительства, которые уже начали готовиться к эвакуации в Канаду. [171]
Но вторжение так и не состоялось. Почему? На эту тему на Западе написано большое количество статей и книг, в которых разбираются различные обстоятельства, начиная от нехватки барж и кончая погодой в Ла-Манше. Но среди этих обстоятельств есть одно, которое можно считать главным, решающим. Его можно определить, заглянув, например, в дневник начальника генштаба генерала Гальдера от 25 июня 1940 г., т. е. еще до издания директивы № 16. Гальдер внес в дневник в этот день такую многозначительную строчку:
«Обсуждались проблемы организации и приказы о переформированиях. При этом появилась новая точка зрения: сосредоточение ударной силы на Востоке».
30 июня появилась такая строчка:
«Взоры обращены на Восток».
Итак, на Восток, а не на Англию! Это были не случайные замечания, а плод определенного военно-политического анализа. В ставке прикидывали: либо сосредоточивать все силы на подготовке «Зеелеве» и тогда откладывать нападение на СССР на год-два, или активизировать подготовку восточной кампании и тогда отложить вторжение в Англию. Вторая альтернатива казалась для генштаба более приемлемой. Как впоследствии вспоминал фельдмаршал Эрих фон Манштейн, там считали, что разгром Англии скорее будет на руку США и Японии, которые растащат Британскую империю, ибо в Европе Германии придется «заняться» Советским Союзом. А если разбить Советский Союз, то будет предрешена судьба Англии, да и судьба США. Гитлер так прямо и говорил: «Если Россия будет разгромлена, тогда Англия лишится последней надежды»{276}.
В свою очередь Альфред Йодль писал в одном из меморандумов: «Окончательная победа над Англией является вопросом времени... Следовательно, Германия может избирать метод борьбы, который сбережет ей силы и исключит риск»{277}. Иными словами: сил на обе операции не хватит, силы надо экономить, рисковать не следует. 31 июля 1940 г. Гитлер объяснял своим генералам на совещании в Бергхофе: «Англия надеется на Россию и Америку, когда эта надежда рухнет, то и Америка отпадет... Германия станет хозяином в Европе и на Балканах»{278}. [172]
Такова была главная причина отмены операции «Зеелеве», все остальное было подчинено именно этому. 7 ноября 1944 г. генерал Йодль в речи перед гаулейтерами говорил:
«Высадку в Англии, подготовленную хотя и импровизированными средствами, но весьма тщательно, нельзя было предпринимать, пока не была полностью подавлена английская авиация... Последующие поколения не смогут нас упрекать в том, что для достижения решающих военных цели мы не шли на крайний риск и не бросали всех своих сил. Однако риск обескровить немецкую авиацию в боях над Англией нельзя было взять на себя перед лицом предстоявшей борьбы против Советского Союза»{279}.
Сперапия «Зеелеве» обрела с осени 1940 г. новый смысл: она стала маскировкой для будущей операции на востоке Европы. 17 сентября Гитлер приказал отодвинуть «день Икс» на неопределенное время, а 12 октября приказал приостановить все приготовления к вторжению на Британские острова. Зато в директиве № 23 специально отмечалось: «До начала перегруппировки для операции «Барбаросса» следует стремиться к тому, чтобы повысить эффективность действий ВВС и ВМФ не только для того, чтобы нанести Англии максимальный ущерб, но и для того, чтобы симулировать якобы предстоящее в этом году вторжение на Британские острова»{280}.
Все становилось на свои места. Три армии (4, 12, 18-я) уже были направлены в район Познани; шла усиленная подготовка театра военных действий. Дивизии, предназначавшиеся для высадки, уходили на Восток. Гитлер в беседе с Муссолини достаточно образно определил сложившуюся ситуацию: «Мы в таком же положении, как человек, у которого в винтовке только один патрон».
И этот патрон он решил выпустить по Советскому Союзу.
В тени плана «Барбаросса»
После 1945 г. историки, военные и публицисты не раз ставили вопрос: когда Гитлер начал непосредственную подготовку к войне против Советского государства?
В июне 1945 г. несколько советских офицеров, получивших возможность допросить главных немецких военных [173] преступников в Бад-Мондорфе (Люксембург), поставили этот вопрос некоторым из них. Ответ Кейтеля гласил:
—Вопрос о возможности войны с СССР встал лишь к концу 1940 г. Никаких конкретных мероприятий в период осени 1940— зимы 1940/41 г. не предпринималось...
Вслед за своим шефом Йодль (человек, сделавший из своей памяти вторую профессию!) тоже никак не мог вспомнить о какой-либо подготовке до конца 1940 г. А оплывший Геринг нахально заявил:
—Мне стало об этом известно за 1,5–2 месяца до начала войны{281}.
На Нюрнбергском процессе этот вопрос задавался почти всем главным немецким военным преступникам. От них мир не узнал правды. Все они хором открещивались от всякой ответственности за это решение и изображали дело так, будто бы узнали о военных планах Гитлера чуть ли не за месяц-другой до рокового дня 22 июня 1941 г. Однако показаниями свидетелей, изучением документов, сопоставлением фактов историческая правда постепенно была восстановлена.
Вся кровавая история нацистского государства начиная с 1933 г. была заполнена подготовкой к «Дранг нах остен». Обучение вермахта, все внешнеполитические акции Гитлера, все тайные переговоры эмиссаров генштаба были устремлены на подготовку удара по первому в мире социалистическому государству. Надежды врагов социального прогресса сосредоточивались вокруг этого замысла, и десятки чемберленов, ген-дерсонов и лпндбергов помогали Гитлеру в том, чтобы приблизиться к осуществлению его мечты.
Когда в 1939 г. гросс-адмирал Редер решил составить для себя памятную записку, касающуюся истории возникновения второй мировой войны, он начал ее следующими словами: «Фюрер уже раньше вынашивал мысль раз и навсегда разделаться с Россией.. Как-то в 1937–1938 гг. он высказывался, что собирается ликвидировать Россию...»{282}
Это собирался сделать не только Гитлер, но и его генералы. В августе 1937 г. генерал-полковник Фрич совместно с Веком и Манштейном представили на имя военного министра доклад, в котором писали: «Как континентальная держава, мы должны одержать конечную победу на суше. И поскольку целью [174] немецкой победы могут быть завоевания на Востоке, сухопутные войска должны одержать решающую победу, осуществляя завоевания на Востоке и прикрываясь на Западе»{283}.
Таким образом, практически с самого начала военного планирования идея о походе против Советского Союза была основной для фюрера, и иначе не могло быть. Когда же наступил 1939 год, первый год войны, планы нападения на Советский Союз стали регулярно обсуждаться Гитлером.
1939 г. 5 января. Беседа с министром иностранных дел Польши Веком. Гитлер заявляет, что он «заинтересован в Украине с экономической точки зрения»{284}.
1939 г. 23 мая. Совещание с генералитетом. «...Если судьба нас толкнет на конфликт с Западом, то будет хорошо, если мы к этому времени будем владеть более обширным пространством на Востоке...»{285}
1939 г. 23 ноября. Совещание с генералитетом. «Мы сможем выступить против России, когда будем свободны на Западе»{286}.
В начале декабря 1939 г. один из главарей «третьего рейха», фюрер так называемого Имперского трудового фронта Роберт Лей, посетил столицу фашистской Италии. 5 декабря 1939 г., побеседовав с Леем, министр иностранных дел Чиано занес в свою знаменитую «красную тетрадь» следующую запись: «Беседа с д-ром Леем... Я велел записать содержание беседы. В том, что он сказал, не было ничего особенного, однако некоторые пункты, которые он осветил, были очень важны:
... что готовится нападение на Голландию и Голландия не сохранит своего нейтралитета,
...что Германия намечает войну с Россией,
...что продолжение войны— единственная мысль, которая обуревает Гитлера»{287}.
В сторону войны против Советского Союза Гитлера не надо было подталкивать. Но об этом ему все время напоминали. Так, после мюнхенской сделки на имя Гитлера и Браухича поступили докладные записки Арнольда Рехберга— ветерана антисоветского движения. Рехберг писал: «Надо считаться с тем, что Англия, Франция и США нападут на Германию [175] с тыла, если она начнет войну на Востоке. Поэтому надо вернуться к плану Гофмана и попытаться создать фронт европейских держав против большевизма». Но если не удастся, «то надо будет взять на себя риск немецкой военной экспансии против Востока даже при сопротивлении западных держав»{288}.
До последнего времени было принято считать (и с этим согласились даже западные историки), что Гитлер впервые поделился с генштабом мыслью о необходимости приступить к подготовке нападения на СССР в конце июня 1940 г.{289} Теперь в это представление следует внести некоторые коррективы. В опубликованных в 1962 г. воспоминаниях генерал Вальтер Варлимонт (заместитель Йодля) заметил как бы вскользь: «Наконец, но не в последнюю очередь, в программу разработок руководства вермахта не позднее, чем весной 1940 года (курсив мой - Л. Б.) был включен русский Восток». Далее Варлимонт замечает, что в присутствии Йодля и Гальдера 27 марта 1940 г.— т. е. даже до начала операции в Скандинавии!— Гитлер обсуждал с ними «положение на Востоке»{290}.
Следующее свидетельство принадлежит генералу Зоден-Штерну. 2 июня 1940 г. он присутствовал при знаменитой «шарлевильской беседе» Гитлера с Рундштедтом. Зоденштерн запомнил, что в этой беседе фюрер сказал: «Теперь, когда Англия, видимо, будет готова к миру, он приступит к тому, чтобы расправиться с большевизмом»{291}. Вслед за этим последовали уже известные нам беседы с Гальдером и Йодлем 25 и 30 июня («взоры обращены на Восток»).
3 июля 1940 г. Гитлер вызывает к себе начальника оперативного отдела генерала Грейфенберга и обсуждает с ним общие проблемы подготовки похода на Восток. 22 июля эта же тема обсуждается у главнокомандующего сухопутными войсками Браухича.
Генерал Вальтер Варлимонт показал на допросе в Нюрнберге, что 29 июля 1940 г. генерал Йодль прибыл специальным поездом в Рейхенхалль, где находился отдел L оперативного штаба. «Это было для нас сюрпризом, так как до тех пор генерал [176] Йодль никогда к нам не приезжал. Кроме меня еще трем старшим офицерам было приказано явиться к нему.
...Я не могу дословно воспроизвести его высказывания, но смысл был следующий: Йодль заявил, что фюрер решил подготовить войну против России. Фюрер обосновал это тем, что поскольку война с Россией должна произойти так или иначе, то лучше будет, если эту войну начать уже сейчас или во всяком случае начать подготовку к ней.
...Йодль заявил, что Гитлер уже осенью 1940 г. намеревался начать войну против Советского Союза»{292}.
Весьма любопытно, что командование вермахта подхватило план фюрера. Начальник генштаба Галъдер в дневнике записал, что 22 июля 1940 г. Гитлеру были доложены основные наметки генералитета. Они гласили: войну против Советского Союза можно начать через четыре— шесть недель; для нее необходимо 80–100 дивизий. Эти наметки принадлежали не кому иному, как генерал-фельдмаршалу Браухичу— тому самому Браухичу, которого буржуазная историография усердно изображает «противником» войны с СССР.
Однако нетерпение Гитлера и Браухича охладили Кейтель и Йодль, указавшие, что для столь «важного» мероприятия следовало бы получше подготовиться. О причинах, заставивших Кейтеля и Йодля возражать, рассказал тот же Варлимонт. Вот эти причины: стратегическое расположение войск в тот период было невыгодным; линии снабжения через Польшу были недостаточны; не были подготовлены железные дороги и мосты, не были организованы коммуникационные линии и аэродромная сеть. Поэтому Гитлер отдал приказ обеспечить систему транспорта и готовиться к возможному наступлению. Это был приказ под шифрованным названием «Ауфбау Ост» от 9 августа 1940 г.{293} (Впоследствии шифр для операции против СССР был переменен на «Отто» и затем на «Барбаросса».)
Вот почему в сентябре Гитлер отказался от операции «Зеелеве». Вслед за «Зеелеве» были либо отменены полностью, либо свернуты до минимума и некоторые другие планы вермахта.
О каких планах идет речь? Опьяненные успехами в Европе, многие руководители немецкой армии и государства считали, что теперь им море по колено. В первую очередь они имели в виду море Средиземное. Герман Геринг выступил [177] летом 1940 г. с предложением развернуть операции в бассейне Средиземного моря: захватить Гибралтар, Касабланку и всю Северную Африку, ринуться на Суэц и в Красное море.
Согласно этому общему замыслу, в недрах ОКБ разрабатывались следующие три плана:
1) операция «Феликс»— захват Гибралтара;
2) операция «Изабелла»— вступление в Португалию;
3) операция «Аттила»— захват Северной Африки и действия в Триполи («Зонненблюме»).
Одновременно германский морской штаб вынашивал свои планы. Адмирал Редер, старый враг Англии, инициатор операции «Везерюбунг» и создатель «Зеелеве», еще не расстался с идеей удара по английским колониальным владениям. Редер составил план, предусматривавший захват Мальты и высадку корпуса в Северной Африке с целью захвата Суэца. Этот план поддержали начальник оперативного управления генерал Хойзингер и Йодль. Даже Браухнч считал захват Суэца достижимой целью при условии посылки в Африку значительных сил.
Но этого не случилось. Не произошло вторжения на Пиренейский полуостров и Португалию. Не были посланы танковые корпуса в Северную Африку, хотя планы были весьма завлекательны. Почему? Ответ на этот вопрос несколько месяцев спустя дал начальник генерального штаба генерал Франц Гальдер в своей речи перед командующими армиями и группами армий на оперативном совещании 3 февраля 1941 г. Он заявил, что, «учитывая предстоящую операцию на Востоке», операцию «Аттила» можно будет провести лишь с большими трудностями; «Зеелеве» вообще больше неосуществима. Что же касается операции «Феликс», она тоже неосуществима, ибо основная часть артиллерии занята боевой подготовкой»{294}.
Через несколько дней (8 февраля 1941 г.) генерал-фельдмаршал Браухич отмечает: «Ясно, что в предвидении предстоящих операций («Марита»— «Барбаросса») войска, которые предполагалось держать в резерве для использования в опе-рапии «Феликс», надо будет использовать для новых операций»{295}.
Когда же зашла речь о посылке немецких дивизий на помощь Муссолини в Северную Африку, то Гитлер оказался невероятно скупым. Фюрер написал в адрес дуче 20 ноября [178] 1940 г., что выделяет некоторые силы, но «хотел бы весной (1941 г.— Л. Б.), не позднее мая, получить обратно мои немецкие войска, чтобы тем самым обеспечить благоприятный момент наших совместных действий»{296}.
Правда, в промежутке между осенью 1940 г. и весной 1941 г. вермахт все-таки предпринял еще одну операцию— вторжение в Грецию и Югославию. Не противоречит ли этот факт общей концепции? Кстати, в послевоенной апологетической литературе эта операция получила своеобразное освещение: ее противопоставляют плану «Барбаросса» и даже утверждают, что действия на Балканах «сорвали» весь русский поход. Если бы не было операции в Греции и Югославии, утверждают Ассман, Герлиц, Блюментритт и многие другие, то нападение на Советский Союз можно было бы начать раньше. Тогда грязь и снег не помешали бы Гитлеру за два месяца дойти до линии Архангельск— Астрахань. Знаменитые «если бы» и «тогда бы»...
Предыстория балканской кампании Гитлера такова. Балканские страны всегда пользовались большим вниманием фюрера как экономический резервуар для ведения войны. С этой целью уже с давних пор осуществлялось массированное политическое наступление. С фашистской Венгрией Гитлер уже обеспечил необходимые «дружеские» отношения. В Румынии клика Антонеску в октябре 1940 г. разрешила ввод немецких войск. Большое давление было оказано на Болгарию, где опорой для Гитлера служил царь Борис.
Цель состояла в присоединении Балканских стран к так называемому берлинскому соглашению, т. е. пакту Германии, Италии и Японии от 27 сентября 1940 г., которым было оформлено сотрудничество трех агрессоров в деле создания пресловутого «нового порядка» в Европе и Азии. 20 ноября к пакту присоединилась Венгрия, 23 ноября— Румыния, 24 ноября— Словакия; с некоторым промедлением, 1 марта 1941 г.,— Болгария. В тот же день немецкие войска вошли в Болгарию якобы как «туристы»{297}.
Таким образом, на всем Балканском побережье вне сферы влияния «оси» оставались еще две страны: Югославия и Греция. Что касается Греции, то на ее территории находились итальянские войска. Единственный раз за всю войну поторопившись, Муссолини решил поставить Гитлера перед свершившимся фактом— он напал 28 октября 1940 г. через территорию [179] Албании на Грецию. Эта авантюра закончилась плачевно: итальянские войска терпели поражение за поражением. Хотя итальянские дивизии носили залихватские названия «Тосканские волки», «Феррарские геркулесы», «Пъемонтские красные дьяволы», ото не спасало положения. Греческие войска и албанские партизаны дали отпор «волкам», «геркулесам» и «дьяволам». Инициатива Муссолини не облегчила положения держав «оси» на Балканах. Кроме того, в Греции высадились английские войска.
Поэтому можно понять, что для Гитлера и верховного командования вермахта вставал вопрос о полном обеспечении своей балканской базы в будущей войне против Советского Союза. Вот почему в большую директиву № 18 (12 ноября 1940 г.) был включен соответствующий раздел:
«Балканы. Главнокомандующему сухопутных сил принять подготовительные меры к тому, чтобы в случае необходимости, действуя из Болгарии, захватить континентальную Грецию севернее Эгейского моря и тем самым создать условия для действий немецких воздушных соединений в восточной части Средиземного моря, особенно против английских авиабаз, угрожающих румынским нефтеносным районам»{298}.
Вслед за этим Гитлер пишет дуче (20 ноября 1940 г.) раздраженное письмо, в котором последними словами ругает его за бездарную войну в Греции и ставит определенные условия, на которых он готов помочь своему оскандалившемуся союзнику. Так рождается операция «Марита»— захват Греции, которая находит свое отражение в директиве № 20 от 13 декабря 1940 г.
План «Марита» был несложен. Он предусматривал создание в Южной Румынии ударной немецкой группы, которая в марте
1941 г. должна была пройти через «дружественную» Болгарию и вторгнуться в Грецию. Общая численность группы предполагалась в составе до 32 дивизий.
Впоследствии план был изменен в связи с решением Гитлера нанести одновременно также и удар по Югославии. Обстановка в этой стране складывалась неблагоприятно для «оси». Когда в марте 1941 г. правительство Цветковича решило вступить в «берлинский блок», терпению народа настал конец. Произошел государственный переворот. Новое правительство, учитывая настроения масс, повело иной курс. Оно заключило договор с Советским Союзом.
Переворот в Югославии совершился 27 марта. В тот же вечер Гитлер собрал совещание высших германских военных [180] руководителей и изложил новое предложение: в план «Марита» включить также и захват Югославии. Он даже выразил удовольствие, что переворот в Белграде произошел сейчас, а не после начала «Барбароссы».
Затем поднялся Браухич, который заявил, что план операции фюрера полностью совпадает с его собственными соображениями, которые он уже взвесил, и что к трем часам ночи (совещание началось вечером) он представит письменный проект операции. Действительно, с невероятной быстротой генштаб разрабатывает «операцию 25» (так был назван план захвата Югославии), что свидетельствует о том, что ее наметки уже были подготовлены заранее.
Наносил ли этот план какой-либо ущерб операции «Барбаросса»? Чтобы ответить на этот вопрос, надо учесть теснейшую связь «Мариты» и «Барбароссы» в отличие от взаимоотношения операции «Барбаросса», скажем, с планом «Феликс». ОКБ и ОКХ совершенно справедливо рассматривали «Мариту» и «Барбароссу» как один план, о чем Браухич прямо заявил 8 февраля. Как признавал генерал-фельдмаршал Паулюс в Нюрнберге, план «Барбаросса» не мог бы быть выполнен, пока Греция и Сербия, усиленные англичанами, могли попасть в руки противника. «Марита» и «операция 25» должны были обеспечить немецкий южный фланг. Кроме всего прочего, выделенные для операций 30 дивизий оставались недалеко от района стратегического сосредоточения против Советского Союза.
Операции «Марита» и «25» начались в один день— 6 апреля. Танковые колонны быстро смели плохо вооруженную и неопытную югославскую королевскую армию, хотя народ оказывал ожесточенное сопротивление. Уже 17 апреля Югославия капитулировала. Сопротивление Греции длилось немного дольше. Шестидесятитысячный английский экспедиционный корпус 26 апреля начал грузиться на корабли. 1 мая Греция была захвачена, а немецкие генералы с удивлением подсчитали, что потеряли всего-навсего 1151 человека убитыми и 192 пропавшими без вести. Всю операцию завершил захват острова Крит, совершенный немецкими парашютистами 2 июня 1941 г.
Тайная дипломатия вермахта.— II
Что же происходило на фронтах тайной войны на протяжении периода, предшествовавшего нападению Гитлера на Советский Союз? [181]
«Генералы уходят, разведчики остаются»— так можно было бы перефразировать известную поговорку. Когда гитлеровские полчища вторглись во Францию, а авиация начала бомбить Лондон, можно было ожидать, что тайные нити между Германией и Англией оборвутся. В частности, разве удобно было д-ру Йозефу Мюллеру продолжать переговоры в Ватикане, если все немецкие обещания пошли насмарку? Но действия империалистических разведок имеют свою странную логику. Д-р Мюллер продолжал поддерживать связи в Ватикане. Он лишь предупредил своих английских коллег об одной мелочи. Он попросил на всякий случай уничтожить все архивные документы, касающиеся его, Мюллера, связей с Осборном. Почему? Видите ли, Мюллер высказал опасения, что в случае вторжения вермахта в Англию не исключена возможность захвата немцами архивов Форейн оффис. Тогда Мюллеру пришлось бы нелегко{299}.
Но кроме д-ра Мюллера в этот период на арене тайной дипломатии появляются другие фигуры. Среди них бывший верховный комиссар Лиги наций в Данциге швейцарец Карл Буркхардт. Он уже до начала войны исполнял посреднические функции. В частности, в роковом августе 1939 г. он был одним из многих, которые курсировали между Берлином и Лондоном. В то время Буркхардт сообщал Форейн оффис о настроениях Геринга и Кейтеля{300}. С тех пор он завязал связи с известным нам дипломатом вермахта Ульрихом фон Хасселем. Хассель через Буркхардта регулярно информировал Лондон.
Буркхардт организовывал важные контакты. Так, в июне 1940 г. он устроил встречу английского посла в Швейцарии Келли с гитлеровским эмиссаром князем Максом-Эгоном Гогенлоэ{301}.
Фигура князя Гогенлоэ была весьма важной в той секретной паутине, которая плелась нацистской Германией. Семья Гогенлоэ владела определенными навыками в этой области. Например, весной 1918 г. князь Эрнст Гогенлоэ-Лангенбург был посредником в тайных переговорах между США и кайзеровской Германией. Именно он передал Людендорфу пожелание президента Вильсона, гласившее, что он хотел бы и впредь видеть Германию монархией. [182]
Родовой замок Гогенлоэ Ротенбург в Судетской области был традиционным местом встречи международной аристократии. Сын князя Эрнста Максимилиан-Эгон Гогенлоэ был женат на испанской маркизе Бельвис де лас Навас, крестнице короля Альфонса XII. Гогенлоэ владел в Судетах огромными поместьями, но для удобства в отношениях с налоговыми органами считался гражданином великого герцогства Лихтенштейнского. Это не мешало его родне быть верными слугами Гитлера. Брат Макса Константин был группенфюрером СА, а другой брат, Макс Карл Рудольф,— штурмбанфюрером СС{302}. У Гогенлоэ были также связи в мире промышленных магнатов: сам он был членом наблюдательного совета заводов Шкода, его двоюродный брат герцог Ратибор являлся крупнейшим силезским предпринимателем. Племянник М. Гогенлоэ, Рудольф, был членом наблюдательного совета «Эйзенбанрентебанк» во Франкфурте-на-Майне. Его дядя князь Август фон Гогешгоэ-Оринген был полковником национал-социалистского автокорпуса и входил в состав наблюдательного совета угольной компании «Оринген бергбау АГ». Членом наблюдательного совета той же компании являлся берлинский банкир Гуго Цинссер, член правления одного из трех крупнейших банков Германии— «Дрезднер банк». Таким образом, Макс Гогенлоа вел переговоры, будучи хорошо информирован о желаниях верхушки немецких промышленников.
На пороге второй мировой войны семья Гогенлоэ была активной участницей «тайной дипломатии» вермахта. В 1938 г. княгиня Стефания Гогенлоэ устроила адъютанту Гитлера капитану Видеману встречу с Галифаксом, которому Видеман сообщил, что самое горячее желание Гитлера— въехать вместе с королем в Букингемский дворец. Вслед за этим, когда лорд Ренсимен отправился в июле 1938 г. в свою роковую поездку в Чехословакию, именно в замке Ротенбург он встречался с нацистскими главарями К. Генлейном и К. Франком.
Еще сегодня в замке Червони Храдек, вернувшем себе сейчас свое чешское имя, можно видеть мрачное сводчатое помещение, в котором совещались Ренсимен, Гогенлоэ и судетско-немецкие фюреры. Старинная мебель, фамильные портреты в золотых рамах, табакерка с картой Испании на столе— все осталось на месте, дабы напоминать о черном предательстве, совершившемся в этом доме... [183]
Макс Гогенлоэ не кончил своих интриг в 1938 г. Из архивных материалов явствует, что сиятельный князь 12 августа
1939 г. организовал встречу Геринга с сыном того же лорда Ренсимена{303}. Это была одна из встреч, в ходе которых выкристаллизовывались линии сговора. Встреча с Келли была очередной в этой серии.
Что же предлагал Гогенлоэ своим английским собеседникам? Документы об этих переговорах еще не опубликованы. Но полковник Остер, рассказавший Хасселю о встречах Келли И Гогенлоэ, сообщил ему, что «условия мира Гитлера» были таковы:
1) отход Эльзас-Лотарингии, Брие, Мальмеди к Германии;
2) передача Германии норвежских гаваней на Атлантике;
3) возврат бывших немецких колоний, передача Германии Бельгийского Конго, марокканских портов.
Кроме того, Италия предъявляла претензии на Ниццу, Корсику, Тунис, Алжир, Британское Сомали и т. д. То, что Гогенлоэ защищал именно гитлеровскую программу, можно заключить также из слов Хасселя, отмечающего, что Гогенлоэ в беседе с Келли «не ответил» на намеки о возможности изменения режима в Германии{304}.
Таким образом, претензии немецкой стороны по сравнению с 1940 г. выросли. Испугало ли это английское правительство? oОказывается, нет. Английские эмиссары не только не порвали сеть своих тайных контактов, но принялись усиленно расширять ее. В феврале 1941 г. партнер фон Хасселя по переговорам
1940 г. в Арозе Лонгсдейл Брайане вновь пытался установить с ним связь{305}. 30 января у Хасселя появился тот же Карл Буркхардт и передал ему «неофициально» английскую программу для сепаратных мирных переговоров. Эта программа включала такие пункты:
1) восстановление независимости Голландии и Бельгии;
2) Дания остается в сфере немецкого влияния;
3) Польша восстанавливается («без немецких провинций»);
4) иных интересов на Востоке нет. Чехословакия остается в рейхе;
5) возврат Германии бывших немецких колоний;
6) Британская империя остается незатронутой, однако «к Франции никаких симпатий...»{306}. [184]
Если сопоставить тезисы Гогенлоэ и Буркхардта, то можно заметить в них много сходного. Еще важнее, что в них нет ничего взаимоисключающего. Обе стороны явно шли друг другу навстречу, и снова с обеих сторон звучал мотив «свободы рук» на Востоке. Участники тайных контактов приняли к сведению английскую точку зрения и решили представить в Лондон «компромиссную программу»{307}. [185]
Секретных контактов с германскими военными не порывали и представители американских деловых кругов. В предвоенный период в Германии регулярно появлялся американский делец Сталлфорт, завязавший дружественные контакты во всех слоях тогдашней нацистской верхушки. Он был вхож к Герингу, Риббентропу, обладал связями в ведомстве Гиммлера и не преминул встретиться с генералами и их политическими эмиссарами. В апреле 1941 г. зять Геринга свел Сталлфорта с фон Хасселем. Сталлфорт объяснил Хасселю, что прибыл с целью добиться мирных переговоров. Хассель регулярно встречался с Сталлфортом, который в целях «создания надежного пути между Берлином и Вашингтоном» собирался организовать встречу между Хасселем и представителем авторитетных кругов США— каким-нибудь «серьезным американцем, лучше всего генералом»{308}.
Однако закулисная возня достигла своего апогея, когда как гром среди ясного неба прогремело известие, что 10 мая 1941 г. на шотландском побережье приземлился немецкий парашютист, заявивший, что он Рудольф Гесс, первый заместитель Адольфа Гитлера!
Полет Гесса принадлежит к числу самых сногсшибательных событий в дипломатической истории войны. Очень редко случалось, чтобы второе по положению лицо в государстве в разгар войны переходило на сторону противника. На сей раз дело обстояло именно так. Причем вопреки официальной версии эта «операция» была проведена в здравом уме. Как показывала в Нюрнберге экономка Гесса, он в течение долгого времени готовился к полету, изучал метеорологические сводки, тренировался в полетах и готовил соответствующие материалы.
Решение о полете Гесса назревало давно. Сейчас многие историки на Западе скрещивают копья вокруг выдуманной проблемы: дал Гитлер личную санкцию на полет или нет? А по существу дела это не так уж важно. Достаточен был сам факт полета, чтобы сделать из него политические выводы{309}.
Этот полет базировался на психологии «шарлевильских» надежд Гитлера, уже принявшего решение о нападении на Советский Союз и стремившегося на такой основе достичь сговора с Западом. В окружении Гесса уже давно над этой проблемой работал сын известного немецкого геополитика профессора Гаусхофера Альбрехт Гаусхофер, который располагал большими [186] связями в Англии. Так, например, он составил для Гесса специальный список «полезных людей» в Англии, с которыми было бы целесообразно развивать контакты.
Но Гаусхофер в 1941 г. опирался не только на свои старые связи. Он возобновил их через Карла Буркхардта, который связался с Лондоном и даже получил оттуда новый вариант программы англо-германского сговора. Так, 28 апреля 1941 г. Буркхардт вызвал Гаусхофера и сообщил ему важные сведения, а именно английскую точку зрения: «Британские интересы в Восточной и Юго-Восточной Европе номинальны», «колониальный вопрос не представит серьезных затруднений, если германские требования ограничатся прежними немецкими колониями...» Вместе с тем Англия требовала от Германии ухода из Франции, Бельгии, Дании, Норвегии{310}. Это в общих чертах совпадало с тем, что Буркхардт в свое время говорил Хасселю.
Конечно, если учесть, что 26 апреля 1941 г. британские войска поспешно грузились на корабли, эвакуируясь из Греции, то Лондон мог с чистым сердцем считать свои интересы в Юго-Восточной Европе «номинальными». Зато Англия хотела гарантировать себя от повторения немецкого «похода на Запад». Как справедливо отмечал М. С. Гус, «эта апрельская (1941 г.) программа развивала применительно к новым условиям предложения, которые были сделаны гитлеровцам в 1938 г. Вильсоном, Хадсоном, Ноэль-Бакстоном»{311}.
Английские предложения ободрили Гаусхофера и его шефа. Гесс 10 мая поднялся в воздух и очутился в Англии. С этого времени началась довольно нечистоплотная игра: переговоры английского правительства с заместителем главы вражеского государства. Они длились несколько месяцев.
Основным этапом этих переговоров была встреча Гесса с двумя господами, которые в протоколе беседы, сохранившемся до наших дней, поименованы «д-р Гатри» и «д-р Маккензи». Под первым псевдонимом скрывался не кто иной, как бывший министр иностранных дел, а в 1941 г. лорд-канцлер, завзятый мюнхенец сэр Джон Саймон. Под вторым псевдонимом действовал в роли переводчика видный дипломат, бывший английский поверенный в делах в Берлине сэр Айвор Киркпатрик.
Беседа между Саймоном, Киркпатриком и Гессом состоялась 9 июня и продолжалась много часов. Обе стороны юлили, [187] пытаясь перехитрить друг друга. Лишь после довольно неджентльменских намеков Саймона Гесс раскрыл свои карты. Он заявил, что имеет поручение фюрера вручить Англии программу мира, главным тезисом которой является раздел сфер влияния между Германией и Англией. «Между Германией и Англией будут определены сферы влияния. Сфера интересов Германии— Европа; сфера интересов Англии— ее империя».
Старая, знакомая идея! Но на каких условиях хотел Гесс делить мир с Англией? «Возврат немецких колоний»; «одновременное заключение перемирия и мира с Италией»; «возмещение ущерба, нанесенного германским гражданам в Британской империи»
Все это также было знакомо Саймону и Киркпатрику. Они стали допытываться о вещах, более интересующих Англию: уйдет ли Германия из Франции, Бельгии, Голландии, Норвегии?
Гесс ответил категорически: «Нет». Он еще раз дал понять своим собеседникам, что Германия сама будет хозяйничать в «сфере своих интересов», в которую входят указанные страны. Кстати, он добавил, что Советский Союз также входит в эту сферу. И снова Гесс подчеркивал желание фюрера добиться перемирия с Англией. «Я пришел к решению явиться сюда после того, как беседовал с фюрером во время французской кампании в июне... Он придерживался мнения, что война могла бы в конце концов привести к соглашению с Англией, чего он добивался в начале своей политической деятельности»{312}.
Таким образом, концепция Гесса— Гитлера сводилась к тому, чтобы Англия оставила всякие надежды на участие в европейских делах и не мешала бы дальше Германии продолжать военные действия на Европейском материке.
Но Гесс хотел большего. Как выяснилось позже, он беседовал не только с Саймоном и Киркпатриком. 9 сентября 1941 г. замок Митчет плэйс близ Адлерсхота посетил один из самых влиятельных людей в кабинете Черчилля, лорд Бивербрук. Увидев его в своей комнате, Гесс воспрял духом, ибо он считал его «одним из своих». Сам Гесс до войны не раз встречался с Бивербруком. Не обошлось и без нашего знакомого, князя Гогенлоэ. Именно он в июле 1940 г. доложил в имперскую канцелярию о том, что Бивербрук «единственный человек, который может осуществить в Англии поворот против Черчилля»{313}. [188]
Тема разговора была одна— Советский Союз. Гесс объявил, что прилетел в Англию только с одной целью— заключить с ней «любой ценой» мир, чтобы вслед за тем Англия совместно с Германией напала на Советский Союз. Вслед за этим Гесс стал рассуждать: видите ли, англичане ошибаются, если думают, что германо-советская война так ослабит обоих соперников, что Англия снова станет гегемоном в Европе Гесс пугал Бивербрука «большевистским господством на континенте» и призывал Англию «сломить русскую мощь»{314}.
Бивербрук внимательно выслушал Гесса. Он не стал ему разъяснять, что на этот раз Черчилль и он сам, Бивербрук, не поддались на пение нацистских сирен и заняли свое место там, где это диктовали национальные интересы Англии,— на стороне Советского Союза. Но Гесс был фанатично верен своей [189] идее. По его словам, сказанным позднее, он «прибыл в Англию не из гуманных целей, а только для того, чтобы помочь Германии вести борьбу против России на одном-единственном фронте»{315}. Эти факты рисуют полет Гесса в вполне определенном духе, и можно согласиться с английским исследователем Джеймсом Лизором, который в своей книге о полете Гесса утверждает, что Гитлер был в курсе подготовки этой акции{316}.
... Вся серия тайных переговоров 1940–1941 гг. вела к одной цели: обеспечить минимум активности Англии (и США) в период подготовки нападения на СССР. Гесс и Гитлер едва ли рассчитывали, что их предложения приемлемы для Англии. Еще меньше на это надеялась группа Герделера— Канариса— Века, с которой Черчилль пока поддерживал весьма слабые связи. И те и другие за разную цену предлагали одно и то же— сговор против Советского Союза.
Однако этот сговор не состоялся. Летом 1941 г. Гитлер напал на СССР, а США и Англия оказались в лагере противников Германии. Так кончился первый этап тайной дипломатии вермахта. Его основной целью было с немецкой стороны внешнеполитическое обеспечение того большого заговора против мира, который был составлен Гитлером. Для этого тайные эмиссары генерального штаба всячески нащупывали возможности для заключения всеобъемлющего антисоветского пакта, который объединил бы все основные капиталистические страны в «крестовом походе» против первого в мире социалистического государства. Такова была далекая цель.
Этой цели тайная дипломатия вермахта не достигла. Ей не удалось склонить правительства Англии и США к военному союзу с гитлеровской Германией по очень простой причине— потому, что логика внутриимпериалистических противоречий остро сталкивала интересы этих стран и при всех антисоветских предрассудках правящие круги Соединенных Штатов и Англии были достаточно трезвы в своих оценках, чтобы видеть, какая угроза надвигается на них со стороны «третьего рейха». Рост протеста западноевропейских народов против политики «умиротворения» агрессора также сыграл свою роль. Опаснейший план, о котором мечтали Рехберг и Чемберлен, Канарис и Линдберг, Бек и Ванденберг, остался на бумаге.
Тем не менее, потерпев крах в достижении своей цели-максимум, гитлеровская Германия и ее генералы сумели добиться некоторых целей из «программы-минимум». В предвоенный [190] период и в период «странной войны» генштаб и его дипломатическая агентура, умело используя реакционные группировки в англосаксонском лагере, добились ряда тактических преимуществ для «третьего рейха». Международный сговор мюнхенских политиков значительно облегчил вермахту развязывание войны и в первую очередь разрешил Германии на некоторое время избежать войны на два фронта, которой как черт ладана боялся коричневый диктатор. Кроме того, в ходе закулисных зондажей гитлеровские эмиссары нащупали много полезных для себя каналов, ведших к весьма влиятельным политикам западных держав.
Эти тактические успехи заслонили собой фундаментальную слабость, которая обрекала на провал тайную дипломатию вермахта, а именно бессилие любой империалистической интриги, совершающейся за спиной и против интересов народов. Этого не дано было увидеть Канарису и его агентам, за что они и поплатились собственным крахом и крахом «третьего рейха». [191]