Глава третья. Их не остановили
Дипломатия генерала Геринга
После вступления немецких войск в Рейнскую область уже мало кто сомневался, в каком направлении будет развиваться внешняя и военная политика Гитлера. Для этого даже не надо было знать «протокола Хоссбаха». Все действия гитлеровского правительства и без того были ясны и недвусмысленны.
В мире уже пахло войной. 4 октября 1935 г. итальянские дивизии вторглись в Абиссинию. Вскоре Германия и Италия выступили единым фронтом против Испанской Республики.
«По всей Испании безоблачное небо»— этот роковой сигнал, переданный сеутской радиостанцией 18 июля 1936 г., стал призывом к мятежу против республиканского правительства, который возглавил неизвестный доселе в широких кругах генерал Франсиско Франко.
Однако имя Франко было очень хорошо известно в Берлине. Когда он был еще молодым командиром колониальных войск в Испанском Марокко, его заметил офицер немецкой разведки Вильгельм Канарис, уполномоченный абвера (разведки и контрразведки) в годы первой мировой войны. Немецкая военная разведка вкупе с ведомством Розенберга нe оставила своим вниманием Испанию и Франко и в послевоенный период. Здесь немецкие военные техники опробовали новые виды вооружения, отсюда в Германию шли ценные виды стратегического сырья: медь, вольфрам, свинец, никель, ртуть. В первый же день мятежа Франко объявил, что рассчитывает на своих друзей. И он не ошибся.
Когда Франко вскоре понадобилось перебраться в Тетуан, за ним прилетела машина немецкой компании «Люфтганза». Прибыв в Тетуан, Франко немедленно послал гонцов в Берлин. Канарис тут же проинформировал Гитлера и Геринга. На экстренном совещании было решено оказать поддержку мятежникам, для чего Геринг распорядился о посылке [103] в Тетуан двух звеньев транспортных самолетов. Это был первый шаг.
Гитлер не мог действовать в одиночку: сил одной фашистской Германии тогда еще было недостаточно. Поэтому адмирал Канарис вылетел в Рим, чтобы заручиться поддержкой своего давнего друга начальника итальянской разведки генерала Роатта. Оба были приняты Муссолини. Разведчики описали дуче всю выгодность операции в Испании как репетиции к будущей большой войне. Интервенция началась.
На помощь Франко в первую очередь поспешили части генерала Геринга. Этими операциями руководил специальный штаб в Берлине под командованием генерала Вильберга, а также специальный представитель генштаба при Франко полковник Вальтер Варлимонт. Под их эгидой действовал легион «Кондор» генерала Шперрле, бомбивший беззащитные города и села и перевозивший солдат в Испанию. Но генерал Геринг был также промышленником Герингом. Он позаботился, чтобы Франко немедленно оплатил за военную помошь поставками сырья. Для этой цели в Мадриде была создана специальная фирма ХИЗМА. Со своей стороны Франко в первую очередь занял район рудников фирмы «Рио-Тинто». Эта международная (англо-германо-испанская) фирма поставляла в Германию руды цветных металлов{176}. Так тесно сходились в один клубок нити военных и экономических операций немецких монополий.
Союз Гитлера с Франко стал одной из важнейших опор рсего международного фашизма, которая держалась вплоть до 1945 г. Как-то Франко сказал Гитлеру: «Я полностью нахожусь в вашем распоряжении»{177}. И Гитлер взял все возможное от Испании. Хотя после войны Франко не раз хвастался тем, что якобы «обманул» фюрера и не вступил в войну, это было всего-навсего хвастовством. «Лучшую службу, которую Испания могла бы нам оказать в этом конфликте,— сказал сам Гитлер,— она нам оказала— сделала так, что Иберийский полуостров оказался вне военного конфликта»{178}.
Но еще шел 1937 год. Испанская трагедия впервые показала немецкий вермахт в действии. Это вызвало реакцию во [104] всем мире и, что особенно важно, в самой Германии. На полях испанских сражений боролись и умирали верные сыны немецкого народа— коммунисты. В рядах знаменитых Интернациональных бригад сражался батальон имени Тельмана, вписавший славные страницы в историю испанской войны. Немецкие коммунисты в те годы своими подвигами показывали всему миру, что не Гитлер и Геринг представляют собой Германию.
Мы знаем, что в ноябре 1937 г. был намечен одновременный захват Австрии и Чехословакии. Однако в конце 1937— начале 1938 г. Гитлер решил действовать сначала против Австрии. Это решение основывалось на уверенности, что аншлюс не вызовет протеста со стороны западных держав. От Англии Гитлер получил соответствующие заверения еще в ноябре 1937 г. Они были подтверждены английским поело г в Берлине Гендерсоном. 3 марта 1938 г. Гендерсон сугубо доверительно сообщил Гитлеру, что он высказывается за аншлюс{179}. От США Гитлер получил аналогичные заверения в начале 1938 г. во время бесед с экс-президентом США Гербертом Гувером, имевших место в Берлине. Что касается Италии, которая до поры до времени весьма болезненно воспринимала немецкое требование аншлюса (дуче был не прочь сам прикарманить Австрию), то Гитлер добился от Муссолини в сентябре 1937 г. согласия на эту операцию. Когда же в ноябре 1937 г. был подписан пресловутый «Антикоминтерновский пакт», то стала абсолютно ясной сделка Гитлера и Муссолини. Австрия была продана нацистам.
Февраль 1938 г. был важной вехой в развитии австро-германских отношений. В середине месяца Гитлер пригласил к себе в баварскую резиденцию австрийского канцлера Шуттт-нига, предъявив ему формальный ультиматум. Это было 11 февраля. Шушнигу предлагалось дать полную свободу австрийским нацистам, передать пост министра общественного порядка и безопасности главарю австрийских фашистов Зейсс-Инкварту. Все это означало конец самостоятельной Австрии. Шушниг был ошеломлен. Он пытался возражать.
Здесь Гитлер пустил в ход генералов. В Берхтесгаден были вызваны генералы Кейтель, Шперрле и Рейхенау, командовавший тогда пограничным с Австрией VII (Мюнхенским) военным округом. Впоследствии генерал Йодль описал эту сцену в своем дневнике: «Вечером 12 февраля Кейтель, Рейхенау и [105] Шперрле прибыли в Оберзальцберг. Шушниг и Шмидт снова подверглись тяжелому политическому и военному давлению»{180}. По приказу Гитлера Кейтель перечислил все войска, готовые к вступлению в Австрию. Шушниг медлил. Гитлер снова вызвал Кейтеля, пригрозив, что будет ждать ответа Шушнига через три дня. Шушниг капитулировал.
Однако Шушниг находился между двух огней. На него давил не только Гитлер, но и австрийский народ. Поэтому Шушниг назначил на 13 марта плебисцит о независимости Австрии. Гитлер пришел в бешенство. Он ультимативно потребовал отказа от плебисцита и 11 марта отдал приказ вермахту о подготовке вторжения в Австрию. «Командовать всей операцией,— говорилось в приказе,— буду я».
12 марта вторжение совершилось. Через несколько дней германское правительство декларировало: во-первых, Германия: не ставила австрийскому правительству никакого ультиматума. Это сделал, мол, австриец Зейсс-Инкварт. Во-вторых, неверно, будто Германия угрожала президенту. Это делали другие, и лишь «случайно» при этом оказался немецкий военный атташе. Наконец, немецкие войска вступили в Австрию не самочинно, а по просьбе Зейсс-Инкварта. Точно такие же инструкции дал Геринг Риббентропу, который находился тогда в Лондоне. Риббентроп сделал подобное заявление английскому правительству, и последнее им вполне удовлетворилось.
Теперь, много лет спустя, мы можем заглянуть в кухню, в которой совершался аншлюс, и увидеть, какая чудовищная ложь была преподнесена миру и в какую ложь западные державы так охотно поверили. Эта ложь была сфабрикована тем же Герингом, который из своего берлинского дворца лично руководил всеми мероприятиями по аншлюсу.
Случилось так, что чиновник министерства авиации аккуратно записал все переговоры, которые велись 11 марта 1938 г. между Берлином и немецким посольством в Вене. Вот отрывки из записи{181}.
Берлин, 17.00. У аппарата Геринг. Немецкие войска сгояг на границе. Геринг дает своему ставленнику Зейсс-Инкварту директиву: «Кабинет образовать к 19.30 часам». Он должен быть чисто нацистским. В частности, Фишбек должен стать министром торговли и экономики, Кальтенбруннер— министром безопасности, Зейсс должен взять пост военного министра... [106]
Что и говорить, процедура необычная: немецкий генерал Геринг назначает членов австрийского правительства! К аппарату подходит генерал Муфф— военный атташе Германии и Австрии. Он подтверждает получение списка новоиспеченных австрийских министров.
Затем Геринг приказывает Зейсс-Инкварту.
«Геринг. Немедленно пойдите вместе с генерал-лейтенантом Муффом к президенту и скажите, если он сейчас же не выполнит все требования, а вы их знаете, то сегодня ночью произойдет вступление войск по всей линии и существование Австрии прекратится. Пускай генерал Муфф идет с вами и потребует, чтобы его сразу тотчас же приняли... Скажите, теперь не до шуток!
Зейсс. Ладно!»
Вот правда об ультиматуме, который ставила «не Германия», и об атташе, который оказался во дворце президента «случайно».
Уже 17 часов 33 минуты. Геринг звонит снова.
«Геринг. Время не терпит! Мы считаем на минуты! Иначе все уступки ни к чему и машина покатится!..»
...Приказ отдан. Войска начинают движение. Но, оказывается, второпях забыли инсценировать «просьбу» Австрии о вступлении германских войск.
Так наступает самый трагикомический момент всех переговоров:
«Геринг. Наконец-то у вас есть правительство. Теперь слушайте. Зейсс-Инкварт должен послать следующую телеграмму. Записывайте: «Временное австрийское правительство, которое после отставки правительства Шушнига видит свою задачу в восстановлении порядка и спокойствия в Австрии, обращается к германскому правительству с срочной просьбой поддержать его в выполнении этой задачи и помочь ему избежать кровопролития.
С этой целью оно просит немецкое правительство о немедленной присылке немецких войск».
Через некоторое время Герингу доложили, что Зейсс-Инкварт «согласен» послать Герингу телеграмму, которую написал сам Геринг.
Так заканчивается беспримерная в истории дипломатии акция германского генералитета. Дивизии вермахта уже идут по беззащитной Австрии. Большой план вступает в действие.
Захват Гитлером Австрии показал некоторые, доселе не столь ясные стороны немецкого милитаризма. Он подтвердил, [107] что в тот момент, когда Германия располагала абсолютным перевесом сил над «противником» и полным (хотя и безмолвным) согласием западных держав на свои агрессивные действия, в лагере вермахта не раздалось ни одного голоса сомнения или скепсиса. Даже присяжный скептик генерал Бек заявил, получив указание готовить операцию: «Если хотят вообще осуществить аншлюс, то сейчас для этого наиболее благоприятный момент»{182}.
Первый акт агрессии совершился.
Под знаком Мюнхена
Период, разделивший два первых акта гитлеровской агрессии (от захвата Австрии до вступления в Чехословакию), вошел в историю международных отношений как один из самых мрачных и позорных. В эти месяцы— от марта до сентября 1938 г.— происходила непосредственная подготовка рокового для судеб Европы Мюнхенского соглашения, которое послужило Гитлеру базой для начала второй мировой войны.
Истоки Мюнхена лежат далеко за пределами 1938 г. Его вдохновляла вся антисоветская концепция международного империализма начиная с 1917 г. Вся дипломатическая машина гитлеровской Германии была нацелена на использование этих тенденций в своих целях, для расчистки дороги для «Дранг нах Остен», для расправы со своими экономическими и политическими соперниками. К середине 1938 г. гитлеровская Германия уже наметила направление следующего удара— на Чехословакию. Но если мы вспомним директивы генштаба, то увидим, что в них неоднократно подчеркивалась необходимость того, чтобы «политическое руководство» обеспечило благоприятную для вермахта обстановку, в первую очередь благожелательное отношение к действиям Германии со стороны западных держав.
Пока идут дипломатические комбинации, ОКВ и генштаб напряженно работают над подготовкой «операции Грюн», направленной против Чехословакии. 21 апреля 1938 г. Гитлер и Кейтель в течение нескольких часов обсуждали основные принципы следующей операции. Это означает, что Кейтель уже имел в руках кое-какие наметки, подготовленные в оперативном управлении. [108]
Протокол зафиксировал следующие варианты{183}:
«1. Стратегическое нападение как гром среди ясного неба без всякого повода и возможности оправдаться отклоняется. Оно имело бы следствием враждебное мировое общественное мнение, что создало бы нежелательную ситуацию. Такие действия были бы оправданы лишь в том случае, если бы нам надо было уничтожать последнего противника на континенте.
2. Действия после дипломатического конфликта, который будет обостряться и приведет к войне
3. Молниеносные действия на основе инцидента (например, убийство немецкого посланника после антинемецкой демонстрации)».
Взвесив эти варианты, собеседники пришли к решению:
«Военные выводы.
Приготовления вести к политическим возможностям 2 и 3. Вариант 2 нежелателен, ибо «Грюн»{184} примет меры безопасности».
30 мая выпускается окончательный текст директивы «Грюн» за № 42/38. В ней Гитлер объявляет: «Моим неизменным решением остается разгромить военным путем Чехословакию в ближайшее время... Верный выбор и решительное использование выгодного момента— лучшая гарантия успеха»{185}.
Директива № 42/38 категорически указывает:
«а) основную массу сил бросить против Чехословакии; б) на Западе оставить минимум сил в качестве необходимого прикрытия».
Какие основания были у Гитлера и ОКВ для того, чтобы принимать столь смелое решение и практически оголять свою западную границу?
Уже в 1937 г. Гитлер и его паладины чувствовали, что и Чехословакию западные державы будут готовы продать и предать. Первая порция подобных намеков последовала еще в ноябре 1937 г. Во-первых, специальный посланник президента США Гувер в беседе с Гитлером выслушал его претензии на Судетскую область и дал понять, что Соединенные Штаты готовы поддержать Германию. Затем Галифакс в беседе с Гитлером не только безропотно выслушал претензии фюрера, но и согласился с ними.
Прошло полтора года, за которые нацистская Германия значительно продвинулась вперед по пути агрессии. Миру стал куда более ясен облик немецкого вермахта. В 1937–1938 гг. [109] энергия прогрессивных сил выросла в значительной мере. Советский Союз не уставал призывать к организации мер коллективной безопасности. За этот период он развивал свои дружеские связи с Чехословакией, основанные на пакте о взаимопомощи от 16 мая 1935 г., призывал к осуждению агрессии с трибуны Лиги наций. В 1938 г. подходила к концу испанская трагедия, завершившаяся кровавой победой франкистско-гитлеровских банд. И если в такой обстановке Гитлер мог рассчитывать на благоволение Франции, Англии и Соединенных Штатов, то в этом заключалось гнусное и дважды гнусное предательство мира со стороны западных держав!
Мы подходим к одной излюбленной в западногерманской историографии теме: позиция генерального штаба немецкой армии во время «судетского кризиса» и перед Мюнхенским соглашением. Здесь приходится пробиваться через плотную дымовую завесу дезинформации, поднятую буржуазной наукой.
Дело в том, что к 1938 г. в верхушке немецкого главного командования наряду с ее руководящей и наиболее агрессивной группировкой, возглавлявшейся Кейтелем, Йодлем, Манш-тейном, Рундштедтом, Рейхенау, Гудерианом, выкристаллизовалась другая группа во главе с генерал-полковником Беком.
Любопытное явление: сегодня в Западной Германии пытаются создать нечто вроде «культа» Людвига Века. Его труды издал не кто иной, как атлантический генерал Ганс Шпейдель, а в разнообразных органах печати Бек превозносится как «великий военный мыслитель». В частности, в работе «Генерал Бек и прорыв к новой немецкой военной теории» д-р Вильгельм фон Шрамм объявил, что для сегодняшней военной доктрины ФРГ идеи Бека «необходимы»{186}. Одновременно всячески подчеркивается, что Бек «противостоял» Гитлеру.
В чем же заключались идеи генерал-полковника Людвига Бека и насколько они «противостояли» идеям Гитлера?
Генерал Бек— ученик Секта и Фрича— действительно кое в чем отличался от других генералов, и в первую очередь тем, что пытался задуматься над ситуацией, в которую попала Германия. Не сомневаясь в необходимости войны, Век выдвигал некоторые требования для успешного ее проведения. Во-первых, он считал нужным еще до начала большой войны добиться «территориальных приращений». Затем он требовал достаточного военно-экономического обеспечения будущей войны. Третье же и основное требование Века касалось политического обеспечения войны. [110]
Чтобы избежать роковой, по его мнению, для Германии войны на два или несколько фронтов, Век требовал создания «выгодной коалиции», иными словами, он считал обязательным блок Германии с другими западными державами (в первую очередь с Англией) против Советского Союза{187}.
Генерал Бек не был первым, кто выдвигал эти требования. В монополистической верхушке Германии было немало сторонников подобных «гарантий» будущей агрессии. Существовала довольно значительная группа промышленников, которая была тесно связана с английскими монополиями и скорее хотела идти вместе с ними, чем против них. Эту группу представляли бывший имперский комиссар цен обер-бургомистр Лейпцига Карл Герделер, а также банкир Яльмар Шахт. За спиной Герделера стояли крупные магнаты, среди них Пауль Рейш и Карл Бош, которые хотели плясать на двух свадьбах: наживаться на гитлеровской политике и не терять связей в англосаксонском мире. Герделер являлся политическим уполномоченным этой группы, а Бек— уполномоченным в сфере военной.
Можно понять, что подобная военно-политическая концепция сегодня, в шестидесятые годы, устраивает Бонн. Но можно также понять, что в тридцатые годы солидная группа немецких генералов была озабочена положением дел. Нет, они не спорили с Гитлером о том, нужна ли война или нет. Век писал в одном из своих меморандумов:
«1. Верно, что Германия нуждается в большем жизненном пространстве, и именно в Европе и в колониальных областях. Первое можно получить только путем войны...
2. Верно, что Чехия в ее виде, созданном версальским диктатом, для Германии нетерпима, и путь к тому, чтобы ликвидировать Чехию как очаг опасности для Германии, может быть найден в том числе и при помощи войны...
3. Верно, что любое усиление Германии будет мешать Франции и в этом отношении она будет наверняка врагом Германии...
4. Верно, что самые различные причины говорят за скорейшее насильственное решение чешского вопроса»{188}.
Верно, верно, верно... А что же было для Века неверно в политике Гитлера? Лишь частности. Например, Век не хотел спешить. «Хороший генерал должен уметь упражняться в терпении», [111]— любил говорить Бек. Недооценивая ту поддержку, которую западные державы готовы были оказать Гитлеру, Бек попросту боялся большой войны. Поэтому он начал буквально засыпать Гитлера, Кейтеля и Браухича своими меморандумами. Так, 5 мая 1938 г. он указывал, что международная обстановка очень неблагоприятна для Германии{189}. С военной точки зрения Германия, мол, не выдержит, если против нее выступит Англия. 28 мая 1938 г. он снова пишет Браухичу, что «хотя Чехия в своем виде нетерпима» и «война может быть признана в крайнем случае необходимой»{190}, но вермахт пока еще слабее, чем кайзеровская армия в 1914 г. 16 июля Бек бьет тревогу: война будет означать «катастрофу»{191}, так как народ ее не хочет.
Все эти соображения имели под собой почву. В те месяцы Германия располагала примерно 60–70 отмобилизованными дивизиями. Перевооружение еще не было полностью закончено. Для большой войны вермахт явно еще не был готов. В этом с Веком соглашались многие. В частности, на сек-кретном совещании высших генералов у Браухича 4 августа было выражено мнение, что «для мировой войны боевая подготовка, пополнение и оснащение совершенно неудовлетворительны»{192}.
Можно понять, что, прекрасно зная все планы Гитлера, Бек поеживался, когда задумывался о ближайших перспективах. Поэтому у него возникла мысль прозондировать Лондон. Считают ли там ситуацию опасной? Так начала рождаться новая и важная функция вермахта во второй мировой войне— его тайная дипломатия.
В эти месяцы Лондон был полон легальными и нелегальными немецкими эмиссарами. Здесь неоднократно появлялся глава судетских немцев Конрад Генлейн. Сюда приезжал адъютант Гитлера капитан Видеман. Здесь уже давно сидел постоянный резидент генерала Бека— германский военный атташе барон Гейр фон Швеппенбург, вошедший в тесную связь с начальником британского имперского генштаба генералом Диллом.
Начиная с 1933 г. Гейр фон Швеппенбург упорно и последовательно проводил линию на зондаж возможностей военного блока между Германией и Англией— блока, направленного [112] против Советского Союза. Гейр начал свою деятельность в Лондоне с того, что откровенно стал разыгрывать карту «русской опасности». Так, в одной из бесед с министром авиации Лондондерри и начальником генштаба ВВС маршалом Эллингтоном он заявил, что все воздушное вооружение Германии направлено только против Советского Союза. В подтверждение своих рассуждений он по специальному уполномочию Бека передал своим собеседникам секретное донесение немецкого военного атташе в Праге, содержавшее данные о советской авиации, полученные через чешскую разведку. «Эллингтон не проронил ни слова,— вспоминает Гейр фон Швеппенбург, но, несмотря на это, нетрудно было заметить его напряженный интерес»{193}.
Британский генштаб действительно проявлял «напряженный интерес» к планам Германии, направленным против Советского Союза. Еще в 1933 г. тогдашний начальник оперативно-разведывательного управления генерал Бартоломью спрашивал того же Гейра: «Послушайте, что вы задумали с Украиной?» Гейр благоразумно умалчивает о своем ответе. Но он приводит подробный текст своих доверительных бесед с преемником Бартоломью— генерал-лейтенантом Джоном Диллом, возглавлявшим английский генштаб с 1934 по 1936 г. Гейр говорил Диллу об «опасности недооценки угрозы коммунизма»{194}.
Барон Швеппенбург покинул Лондон в 1937 г. В дни пред-мюнхенского кризиса Бек, не располагая уже Гейром, посылает в Лондон новых гонцов. В Лондон отправился Карл Гер-делер. Затем был послан и специальный уполномоченный генштаба прусский юнкер, близкий друг Бека и Канариса, отставной ротмистр Эвальд фон Клейст-Шменцин{195}.
18 августа 1938 г. Эвальд фон Клейст-Шменцин собрался в Лондон. До этого он связался с английским атташе в Берлине и заручился его рекомендациями и рекомендациями посла Гендерсона.
В Лондоне Клейст вступил в контакт с тремя виднейшими представителями официальной и неофициальной дипломатии: с Черчиллем, лордом Ллойдом и советником министра иностранных дел Ванситтартом. Клейст сообщил своим английским собеседникам, что «Гитлер определенно решился на войну». [113]
Клейст совершенно недвусмысленно объяснил, что войны можно избежать,
а) если Англия твердо заявит, что она и западные державы не «блефуют», а действительно выступят против Германии;
б) если Англия сделает заявление, которое могло бы повести к свержению Гитлера{196}.
Английские собеседники Клейста либо предпочитали отмалчиваться, либо давали уклончивые ответы, из которых можно было понять лишь одно: английские правящие круги не собираются как бы то ни было противодействовать Гитлеру.
Вермахт действовал также через министерство иностранных дел. Еще в мае генерал-полковник Браухич совещался с Риббентропом по поводу положения Германии. Вслед за этим два сотрудника немецкого посольства в Лондоне братья Тео и Эрих Кордт срочно разыскали своего друга, члена «Англо-германского общества» профессора Конуэл-Эванса и встретились у него на квартире 23 августа 1938 г. с весьма видным чиновником сэром Горацием Вильсоном, известным своими прогерманскими настроениями. Кордты долго доказывали Вильсону, что «место Англии не с противниками Германии, а с ее друзьями» и что связи Англии с Францией, а тем более с Советским Союзом «должны быть прекращены». Вильсона не надо было долго уговаривать: он ответил, что положение Чехословакии «противоестественно», а Англии глупо воевать с Германией.
7 сентября Тео Кордт отправился к министру иностранных дел Галифаксу, однако не как поверенный в делах, а как «частное лицо» и «представитель политических и военных кругов Берлина». Он подтвердил, что нападение на Чехословакию— дело решенное{197}. Гитлер, продолжал он, уверен, что Франция не выполнит своих обязательств. Но вновь, как и Клейст, Кордт повторил, что без «твердой декларации» Англии Гитлер будет уверен в том, что он может действовать.
8 какой обстановке происходили эти закулисные переговоры между руководителями английской внешней политики и эмиссарами немецкого генералитета? В этот период Чембер-леи и Галифакс медленно, но верно двигались вопреки здравому смыслу и интересам мира к сговору с Гитлером. В Берлин был отправлен старинный друг Гитлера и Розенберга маркиз . Лондондерри. Он посетил Гитлера, Риббентропа и Геринга. Геринг «заверил» маркиза, что предпосылкой любого сотрудничества Англии и Германии является «решение чешского [114] вопроса»{198}. Вслед за этим в Прагу прибыл уполномоченный Чемберлена лорд Ренсимен в качестве «посредника». Пробыв несколько недель во дворцах судетских помещиков и промышленников, лорд направил в Лондон отчет с требованием «уступок» со стороны чешского правительства. 6 сентября, в день визита Кордта к Галифаксу, газета «Таймс» выступила с откровенным призывом передать «судетскую охрану» Германии.
У английских мюнхенцев были мощные союзники по другую сторону океана. В своих воспоминаниях академик И. М. Майский, в то время советский посол в Лондоне, рассказывает о беседах с американским послом в Англии. Американский дипломат считал бесперспективным сопротивляться Гитлеру и предпочитал «заключить компромисс». Собеседник И. М. Майского не только говорил, но и действовал в таком духе. Так, осенью 1938 г. в беседе с немецким послом Дирксе-ном он выразил свои симпатии Гитлеру и пожалел, что к Рузвельту «не допускают» лиц, поддерживающих Германию. В США, заявил он, «есть сильные антисемитские тенденции и большая часть населения с пониманием относится к немецкой точке зрения на евреев»{199}.
Вспомним: это говорилось в 1938 г., в период самого разнузданного террора в Германии, который находил осуждение во всем мире, в том числе и в США. Но г-н посол изъявлял свои симпатии и даже предложил выступить в роли «посредника» между США и гитлеровской Германией! Не мешает напомнить имя этого дипломата: его звали Джозеф Кеннеди, он был отцом молодого тогда Джона Ф. Кеннеди...
Джозеф Кеннеди оказался плохим советчиком. Но тогда он был не одинок в своей классовой слепоте, толкавшей Гитлера к одному— к войне.
В свете этих событий зондаж гитлеровского генштаба становится на свое закономерное место в системе военных приготовлений Гитлера. Хотя формально он шел не по «правительственным» каналам, фактически он служил той же цели, что и действия гитлеровского правительства. Поэтому смехотворны попытки изобразить лондонские зондажи как «оппозиционные» мероприятия: хороша оппозиция Гитлеру, которая действовала в том же направлении, что и сам Гитлер! [115]
14 сентября 1938 г. вечером генералы и Гитлер узнали, что Чемберлен пошел на полную капитуляцию. 15 сентября Чемберлен вылетел в Германию и встретился с Гитлером в Берх-тесгадене. 22-го он снова вел переговоры с ним в Бад-Годесберге. 29 сентября в Мюнхене встретились Гитлер, Муссолини, Чемберлен и Даладье. Это была роковая для судеб Европы встреча. В Мюнхен не был приглашен Советский Союз, ибо четыре западные державы вдохновлялись едиными антисоветскими планами. Судьба Чехословакии была решена; чешских представителей вызвали, чтобы вручить им диктат: Судеты отходили к Германии. Чехословакия должна была «урегулировать» вопрос о польском и венгерском нацменьшинствах. Западные «союзники» предали Чехословакию. Только Советский Союз остался верен слову и до последнего момента предлагал Чехословакии свою помощь.
Мюнхенский сговор недвусмысленно был направлен против Советского Союза. Враги Советского государства торжествовали, что им удалось «канализировать» будущую агрессию немецких дивизий. Мы не знаем точно, что именно обещали Гитлер, Геринг и Муссолини Чемберлену и Даладье в дни секретных совещаний: эти протоколы никогда не публиковались. Но Геринг незадолго до смерти поделился с американским врачом в Нюрнберге некоторыми подробностями мюнхенских бесед. На вопрос:
—Верно ли, что Англия заключила мюнхенское соглашение для того, чтобы подтолкнуть Германию на агрессию против Советского Союза?
Геринг ответил:
—Разумеется, это было так.
Сделавший эту запись Д. Джилберт добавил: «Геринг дал ответ, как будто он сам собой подразумевался»{200}. Действительно, для участников Мюнхена не было сомнений в антисоветском смысле этого соглашения и в том, что оно толкает мир к войне. И как бы сейчас буржуазные историки ни пытались оправдывать Чемберлена и иже с ним, каинова печать Мюнхена навечно легла на политику западных держав.
Вермахт уже давно был готов к вступлению в Чехословакию. В Чехословакии был мобилизован нацистский «добровольческий корпус» Генлейна, сформированный из судетских немцев. С 15 сентября директивой Гитлера были переведены в подчинение Кейтеля батальоны имперской трудовой повинности; 28 сентября, когда Гитлер получил от Чемберлена заверения в том, что Чехословакия выдается ему на расправу, [116] в состав нападающей группировки были включены четыре батальона СС «Мертвая голова». Как только 29 сентября была подписана мюнхенская сделка, части вермахта в составе 21-го усиленного полка получили приказ: 1 октября спокойно вступить в Судетскую область. 10 октября вермахт закончил выполнение своей задачи.
Разумеется, просчитавшийся в своих тревогах генерал Бек должен был уйти в отставку. Гитлер принял эту отставку не без удовольствия, так как вместе с Беком из генерального штаба и высшего командования он изгонял тех, кто не проявлял достаточной уверенности в успехе большого заговора нацистской Германии. Он делал это без всякой боязни раздразнить генералов, ибо прекрасно знал, что Беком недовольны очень многие, а именно те генералы, которые требовали ускорения военных приготовлений.
Ключ к разгадке отставки Бека дал, как это ни странно, один человек, который никак не может быть заподозрен в желании нанести ущерб престижу генштаба. Это генерал Гейнц Гудериан. В «Воспоминаниях солдата» он вскользь заметил, что начиная с 1933 г. (приход Бека) генштаб превратился в «тормоз» для развития новых видов техники. «Бек выступал против наших планов организации бронетанковых войск, считая, что танковые войска должны стать вспомогательным родом войск... Он считал, что идея создания танковых дивизия нереальна»{201}. Гудериан замечает, что Бек был также против применения радио и телеграфа на поле боя. «Он всегда оказывал какое-то парализующее влияние». В другом месте Гудериан напрямик говорит: Бек «недооценивал роль техники, авиации, моторизации и радиосвязи в современной войне»{202}. Эти замечания Гудериана ставят борьбу вокруг Бека на правильное место. Оказывается, Бек был просто непригоден для ведения той войны, которую собирался вести Гитлер.
Вермахт вступил в Судетскую область. Начальником генштаба вместо Бека стал генерал Франц Гальдер. Мюнхенское соглашение вызвало в ОКВ бурный восторг. Вплоть до этого момента на душе у генералов скребли кошки: они знали о неготовности Германии к большой войне. Мюнхен освободил их от этих кошмаров.
Таков был результат «комплексной деятельности» тайной дипломатии и открытой агрессии германского милитаризма осенью 1938 г. [117]
От «Грюн» к «Вейсс»
Утром 30 сентября, в четверть седьмого, в министерстве иностранных дел Чехословакии появился германский поверенный в делах Генке, вручивший министру Крофте текст Мюнхенского соглашения. В 12 часов 30 минут 30 сентября 1938 г. правительство Чехословакии приняло ультиматум мюнхенских предателей. Крофта сообщил это посланникам западных держав, горько добавив:
«Я не хочу критиковать, но для нас это катастрофа, которую мы не заслужили. Мы подчиняемся и будем стараться обеспечить своему народу спокойную жизнь. Не знаю, получат ли ваши страны пользу от этого решения, принятого в Мюнхене, но мы во всяком случае не последние. После нас та же участь постигнет других»{203}.
Мюнхенская сделка открыла путь для новых актов агрессии Гитлера и его вермахта. Уже в дни вступления немецких войск в Судетскую область в генштабе рассматривался вопрос о «завершении» плана «Грюн».
21 октября 1938 г. издается новая директива о планировании дальнейших военных действий Германии за № 236/38{204}. В ней Гитлер и Кейтель, предупреждая о том, что излагают лишь «предварительный план», фиксируют очередные цели:
а) захват остальной части Чехословакии;
б) захват Мемельской области (принадлежавшей Литве).
Начало 1939 г. было достаточно определенным. 15 марта была реализована первая часть директивы № 236/38: вся Чехословакия оккупирована вермахтом. 22 марта выполнен второй пункт— захвачена Мемельская область. 23 марта был заключен германо-румынский договор, превративший Румынию в немецкий плацдарм. 28 марта Франко захватил Мадрид, а в начале апреля Италия оккупировала Албанию.
За эти годы в «лаборатории агрессии» уже выработались определенные приемы, при помощи которых авторы военных планов проводили предварительное «опробование» своих наметок. Так, в 1937 г. сначала была изготовлена штабная разработка от 26 июня (директива Бломберга), затем последовало знаменитое совещание, на котором фюрер изложил свой военно-политический комментарий и были выработаны конкретные линии дальнейших действий (см. «протокол Хоссбаха»). [118]
В 1938–1939 гг. была применена примерно та же процедура. В мае 1938 г. была разработана штабная директива (№42/38), после чего прошла серия совещаний Гитлера с генералитетом. 3 апреля 1939 г. Кейтель подписал директиву на проведение «операции Вейсс» (захват Польши), а в мае состоялось очередное тайное совешание Гитлера с генералитетом.
23 мая 1939 г. в имперской канцелярии снова собрались генералы. Это были: Геринг, Кейтель, Браухич, Гальдер, Боденшатц, адмиралы Редер и Шнивиндт, представители ОКБ ж других штабов— полковники Варлимонт, Ешонек, подполковник Шмундт и еще несколько человек. Запись вел подполковник Шмундт; так к «протоколу Хоссбаха» добавился «протокол Шмундта»{205}.
Что нового сообщил Гитлер своим генералам по сравнению с 1937 г.? Он начал с изложения успехов своей политики, но подчеркнул, что это лишь начало. Он подтвердил, что речь идет об изменении соотношения сил в мировом масштабе. Гитлер широко приоткрыл карты. Он говорил о том, что Германия должна вступить в конфликт на оба фронта по очереди. Польша только ступень. «Данциг— это не объект, о котором идет речь». Но вначале необходимо двинуться на Восток. «Если судьба принудит нас к конфликту с Западом, то хорошо заранее обладать более крупным пространством на Востоке».
Вот, оказывается, почему выбор пал на Польшу! В дополнение он объяснил, что Польша— «слабый барьер против России»{206}. Гитлер воскликнул: «Довольно щадить Польшу; остается лишь решение напасть на Польшу при первой подходящей возможности». Для этого Гитлер потребовал создания благоприятных «дипломатических условий», а именно обеспечить, чтобы «Запад остался вне игры».
Как и в «протоколе Хоссбаха», в «протоколе Шмундта» была намечена та линия, которая должна была обеспечить вермахту максимально благоприятные условия для очередного акта агрессии. Разве можно нагляднее представить себе влияние германского милитаризма на международные отношения?
Но нас в первую очередь интересует не та дипломатическая игра, которая развертывалась на поверхности. Внешне шла [119] ожесточенная перепалка, обмен нотами, враждебными речами. Острота столкновений на экономической арене давала себя знать. Даже прогермански настроенные круги в Англии с тревогой наблюдали за возрастанием экономического влияния нацистского рейха. Мюнхенцам было все труднее и труднее защищать свои позиции, ибо все труднее и труднее становилось маскировать агрессивный характер немецкой политики. Это— одна из причин, почему в этот период особую роль начали играть тайные переговоры.
Серию закулисных переговоров с участием нацистской Германии открыли крупнейшие промышленные фирмы. Весной 1939 г. представители магнатов Рура начали переговоры со своими английскими коллегами на предмет заключения картельного соглашения. Эти переговоры завершились 15 марта в Дюссельдорфе подписанием соглашения между Федерацией британской промышленности и Имперской группой промышленности Это было широко задуманное картельное соглашение, предусматривавшее совместные действия по установлению цен. В соглашении прямо указывалось на желательность заключения «двухсторонних соглашений, которые исключали бы всякую конкуренцию». В нем также содержались угрожающие намеки на то, что английские и германские промышленники будут действовать против «третьих стран» даже с по-мошью собственных правительств{207}.
Параллельно промышленникам действовали официальные представители правительств. Еще в конце 1938 г., будучи в Берлине, руководитель экономического сактора английского министерства иностранных дел Эштон-Гуэткин вел переговоры с Герингом по финансовым и экономическим проблемам. Важным выводом обоих участников явилось признание необходимости «широкого экономического соглашения».
В середине июня в Лондон приехал эмиссар Геринга, уполномоченный по вопросам «четырехлетки» Гельмут Вольтат. Он встретился с двумя лицами: все тем же советником Чембер-лена сэром Горацием Вильсоном и министром заморской торговли Робертом Хадсоном. В июле Вольтат как бы случайно очутился на международной китобойной конференции в Лондоне и снова увидел Вильсона. В ходе этих переговоров обсуждались вопросы: а) политического соглашения (пакт о ненападении), б) раздела сфер влияния, в) колоний Были рассмотрены также проблемы ограничения вооружения, сырьевых ресурсов, промышленных рынков, долгов, финансового [120] сотрудничества. Вильсон определил смысл переговоров так: «...широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам...»{208} Заодно говорилось о привлечении США к этой совместной акпии.
О том, что обсуждалось в Лондоне, известно точно. Когда в 1948 г. Советский Союз опубликовал соответствующие документы из немецких архивов, никто не посмел их опровергать: ни английские, ни немецкие политики. Но стоит задуматься как далеко зашли в те дни роковые действия монополий, рвавшихся к дележу рынков и сфер влияния!
Характер намерений обеих сторон был различен. Английские мюнхенцы, видимо, надеялись на некий «новоколониальный блок» с участием Германии. Что касается Гитлера, он преследовал более близкие и соответственно более коварные цели— обеспечить тыл для агрессии на Восток. Возможно, что некоторые магнаты Рура также были склонны к английскому варианту. Но и в том и другом случае переговоры Вильсон— Вольтат— Хадсон помогали нацистской агрессии.
Нечто подобное предлагал Германии и член палаты общин Роден Бакстон, посетивший 29 июля германского посла в Лондоне Дирксена. Он тоже говорил о готовности «заключить с Германией соглашение о разграничении сфер интересов» на таких основах (по записи Дирксена):
«1) Германия обещает не вмешиваться в дела Британской империи.
2) Великобритания обещает полностью уважать германские сферы интересов в Восточной и Юго-Восточной Европе»{209}.
В Берлине решили, что можно начать параллельные действия с целью прощупать истинные намерения Англии. Здесь снова вступила в игру дипломатия Германа Геринга. На этот раз Геринг пустил в ход свои шведские связи— крупнейшего магната Акселя Веннер-Грена (давнего друга Крупна) и шведского фабриканта Биргера Далеруса. Оба курсировали между Берлином и Лондоном с различными меморандумами. Эти переговоры привели к весьма важной встрече Геринга с семью видными английскими промышленниками, происшедшей 7 августа в имении жены Далеруса в Шлезвиг-Гольштейне.
Чтобы пополнить картину «тайной дипломатии», следует отметить, что и Альфред Розенберг— шеф нацистской идеологии— действовал в этих мутных водах. Его давнишний резидент [121] в Лондоне— барон де Ропп появился 16 августа в Берлине и изложил точку зрения офицеров английского штаба ВВС. «Безумие, чтобы Германия и Англия вступили в войну из-за Польши»,— записал Розенберг слова де Роппа. Барон заявил, что в Англии многие не хотят, чтобы «Россия наживалась на гибели европейской цивилизации». Ропп предупредил, что Англия и Франция будут вынуждены «автоматически» объявить войну Германии, но войну не следует доводить «до истребления». Он намекнул, что Англия еще может оказать давление на Польшу. Под конец он выразил надежду, что «укрепление Германии на Востоке, за что выступают его друзья, не принесет вреда будущей Англии,, а, наоборот, будет выгодно ей». В этих рассуждениях был отчетливо слышен тот же антисоветский мотив, который звучал у Вильсона и Хадсона. Розенберг счел эти рассуждения настолько важными, что представил запись своей беседы фюреру{210}.
Любопытно, что среди множества сообщений о тайных контактах между Германией и Западом в эти месяцы мы находим сравнительно мало свидетельств о контактах генералитета. Это можно объяснить самым простым образом: ОКВ и генштаб были слишком заняты военными делами. Как справедливо отмечает историк Гельмут Краусник, «все военные... считали ревизию немецко-польской границы оправданной и необходимой»{211}. 12 апреля 1939 г. Гальдер беседовал с американским поверенным в делах в Берлине. Что же этот «деятель оппозиции» сказал представителю США? Он заявил, что хотя немецкая армия и ужасается идее европейской войны, но она, вероятнее всего (!), пойдет, когда Гитлер прикажет...
Группа генералов, поддерживавших контакт с Западом, обеспечила только одно: планы Гитлера стали достоянием западных держав. Так, через агента «Интеллидженс сервис»— английского журналиста в Берлине Яна Кольвина— Клейст-Шменцин передал 20 марта 1939 г. сигнал о намерении напасть на Польшу. (Это, впрочем, не было для английского правительства новостью.) Затем Герделер и Шахт отправились в Швейцарию, где в конце марта 1939 г. в городе Уши встретились с таинственным «авторитетным лицом», близким к английскому и французскому правительствам. По свидетельству участника встречи, агента немецкой разведки Гизевиуса, Герделер и Шахт сообщили своему собеседнику, что Гитлер «решился двинуться дальше Данцига и Варшавы на Восток и захватить [122] черноземную Украину и нефтяные источники Румынии и Кавказа»{212}.
Перевернув страницы «тайной дипломатии» последних месяцев европейского мира, можно только удивляться и возмущаться тем, что творилось за кулисами. В дни, когда решались судьбы миллионов, когда Советский Союз, народы и прогрессивные политики всех стран вели напряженную борьбу за спасение мира, за то, чтобы остановить Гитлера и его вермахт, в эти дни английские деятели с чистой совестью предлагали Гитлеру раздел мира, США поощряли будущего агрессора, а Франция срывала все попытки создать систему коллективной безопасности.
Советский Союз в течение 1938–1939 гг. настойчиво предлагал Англии и Франции конкретизировать те военные обязательства, которые связывали Чехословакию, Францию, Англию и Советское государство и могли стать преградой на пути к осуществлению агрессивных планов вермахта. Весной 1939 г. по инипиативе Советского правительства начались политические переговоры между СССР, Англией и Францией. Однако в ходе их выяснилось, что западные державы отнюдь не намерены оказывать какую-либо помощь СССР в случае агрессии против него, хотя не прочь получить возможно большую помощь со стороны Советского Союза.
Тогда Советский Союз предложил заключить военную конвенцию о формах и размере взаимной помощи{213}. Франция и Англия отнеслись к этому предложению равнодушно. Они всячески затягивали отправку своих делегаций на переговоры в Москву (вплоть до того, что английское правительство отказалось послать своих уполномоченных самолетом или поездом, избрав самый долгий— морской— путь). Когда же 12 августа переговоры наконец начались, то выяснилась невероятная в истории международных отношений картина: английский делегат Драке заявил, что у него нет никаких письменных полномочий на ведение переговоров, а подписывать какую-либо конвенцию он вообще не имеет права.
Советский Союз внес на обсуждение совершенно конкретный план. Он предлагал со своей стороны выставить против агрессора в Европе 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 9–10 тыс. танков и 5–5,5 тыс. самолетов. В советском предложении определялось взаимное соотношение численности [123] войск всех стран, которые выступили бы против агрессора (Франция, Англия, Польша, Румыния). Учитывая, что Советский Союз не имел общей границы с Германией, план предусматривал пропуск советских войск через польскую и румынскую территорию.
Англия и Франция игнорировали советский план. Они отказались обсуждать конкретные вопросы о составе объединенных сил, которые должны были выступить против агрессора. Но самое главное, они категорически отказались ответить на вопрос советского делегата маршала К. Е. Ворошилова: собираются ли Англия и Франция обеспечить пропуск советских войск через Польшу и Румынию? Уже 14 августа советская делегация в специальном заявлении указала, что в ином случае переговоры становятся беспредметными. Эта характеристика, к сожалению, была верной. Уже после войны стала известна инструкция английской делегации, где прямо говорилось, что правительство Великобритании не заинтересовано «брать на себя какие-либо определенные обязательства» и «связывать себе руки»{214}.
В этой обстановке положение Советского Союза становилось чрезвычайно сложным. Было очевидно, что Англия и Франция не хотят военного и политического сотрудничества с СССР. Тогда еще не были достоянием общественности переговоры Вольтат— Вильсон, беседы Галифакса с Гитлером, предложения Бакстона, зондажи эмиссаров немецкого генштаба. Но результат всей этой возни ощущался. Советскому Союзу грозила политическая изоляция. Когда же правительство Германии сделало ему предложение о заключении пакта о ненападении, Советское правительство стало перед выбором. «Советский Союз мог либо отказаться от германских предложений,— отмечают авторы «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945»,— либо согласиться с ними. В первом случае война с Германией в ближайшие недели стала бы неминуемой. Обстановка же требовала максимальной отсрочки конфликта прежде всего потому, что нападение Германии на СССР могло превратиться в «крестовый поход» капиталистического мира против социалистического государства»{215}.
23 августа пакт о ненападении между Германией и СССР был заключен. Этот пакт сыграл свою роль: когда 22 июня [124] 1941 г. гитлеровская Германия вероломно напала на СССР, Советская Армия встретила вермахт на сотни километров западнее границы СССР 1939 г. Пакт дал и выигрыш во времени.
Но в августовские дни 1939 г. западные политики не оставляли надежды, что им удастся бросить Гитлера на Советский Союз еще в том же 1939 г. В Германию один за другим прибывали политические эмиссары. В июле— августе Берлин посетили гости из США— известный своими прогерманскими симпатиями сенатор Ванденберг и член палаты представителей Гамильтон Армстронг Фиш, давнишний друг фюрера. Фиш несколько дней гостил у Риббентропа, а затем получил в свое распоряжение его личный самолет для путешествия по Европе. Все это очень устраивало Гитлера, который, любезничая с европейскими и американскими мюнхенцами, мог беспрепятственно готовиться к плану «Вейсс».
Вермахт мог начинать свой поход. «Англия не вмешается»{216},— заявил Кейтель 17 августа в беседе с Канарисом. 22 августа Гитлер снова созвал высших командиров в Обер-зальцберг. «Нам нечего терять, мы только выигрываем»,— заявил он собравшимся. Гитлера прямо-таки распирало от самоуверенности. «Я дам пропагандистский повод к войне,— вещал фюрер.— Победителя не спрашивают, сказал он правду или нет. При развязывании и ведении войны важно не право, а победа»{217}. «Весьма возможно,— заверял фюрер,— что Запад не вмешается». Руководители Запада— «червяки, я видел их в Мюнхене». По этому своеобразному совещанию можно по справедливости судить, с кем хотели идти вместе Галифакс, Ванденберг, Фиш, Вильсон и иже с ними.
Вот несколько записей из протокола, принадлежащего перу одного из участников.
Гитлер кликушествовал:
«Наша сила— в подвижности и жестокости. Чингис-хан с полным сознанием и легким сердцем погнал на смерть миллионы детей и женщин. Однако история видит в нем лишь великого основателя государства. Мне безразлично, что говорит обо мне одряхлевшая западная цивилизация. Я отдал приказ— и расстреляю каждого, кто скажет лишь слово критики. Приказ гласит: цель войны состоит не в достижении определенной линии, а в физическом уничтожении противника. Поэтому я— пока лишь на Востоке— подготовил [125] мои части «Мертвая голова», отдав им приказ без сожаления и жалости уничтожать мужчин, женщин и детей польского происхождения. Только так мы можем завоевать жизненное пространство».
Дальше Гитлер в пылу речи перешел к перспективам войны:
«Польша будет обезлюжена и населена немцами. А в дальнейшем, господа, с Россией случится то же самое, что я проделаю с Польшей. Мы разгромим Советский Союз. Тогда грядет немецкое мировое господство»
Это крикливое заявление фюрера очень важно: оно подтверждает, как прав был Советский Союз в своей оценке намерений Гитлера. Заключение советско-германского пакта от 23 августа действительно дало нам выигрыш времени. Сегодня хор западных историков и политиков клевещет, что, мол, Гитлер хотел «блокироваться» с СССР Нет, он хотел его уничтожить!
Финал совещания, как рисует его неизвестный нам участник,— поистине потрясающий по цинизму. Гитлер кончил свою речь возгласом: «Итак, вперед на врага! Встречу отпразднуем в Варшаве»
«Речь встречена с энтузиазмом,— записывает автор протокола,— Геринг вскакивает на стол Раздаются кровожадные благодарствия и кровожадные заявления Он пляшет как дикарь Лишь немногие молчат»{218}
Нет, даже лучший памфлетист не выдумает такой сцены, боясь, что его обвинят в преувеличении! Но Гитлер и Геринг сами были чудовищным преувеличением всего того злобного, рокового и античеловеческого, что создал режим господства капитала
Через девять дней началась вторая мировая война.