Глава десятая. Крушение стратегической обороны в Польше и Западной Европе
Стратегическая оборона как способ отражения агрессии была применена польским и англо-французским командованием в начале войны, как это и предусматривалось военными доктринами и оперативно-стратегическими планами этих государств. Однако фактический ход событий с началом боевых действий и в Польше и во Франции оказался далеким от замыслов и расчетов, из которых исходило польское и англо-французское командование. Оборонительные операции польских и союзных армий закончились крупным поражением. Для Польши это означало и поражение в войне, а для Франции — фактическое предрешение исхода войны в пользу врага.
1. Ведение стратегической обороны польской армией
Приграничные сражения (первый этап войны). Первые оборонительные бои польские соединения приняли, как и предусматривалось планом войны, на передовых позициях (армии «Модлин», «Поморье» и «Лодзь»), а на отдельных направлениях, где главная полоса обороны проходила непосредственно у границы (армия «Краков»), — сразу в главной полосе.
Господство в воздухе с первого дня войны захватила немецкая авиация. Со второго-третьего дня войны основные ее усилия были переключены на срыв польских мобилизационных перевозок, связанных с завершением развертывания польской армии, и на поддержку наступления своих войск. Польский железнодорожный транспорт вскоре был дезорганизован. О подвозе резервов к фронту уже не могло быть и речи{230}. [240]
В результате сильных внезапных ударов немецко-фашистских войск польская оборона оказалась прорванной на ряде направлений уже на второй день войны. Создалась угроза охвата флангов армий «Лодзь» и «Краков», между которыми образовался опасный разрыв.
На северо-западном направлении главные силы армии «Поморье» на третий день были отрезаны в узком коридоре между Померанией и Восточной Пруссией, а вырвавшиеся из него части начали отступать за Вислу. На торуньском направлении по обоим берегам Вислы образовалась ничем не прикрытая брешь, в которую устремились войска 4-й немецкой армии.
Был прорван фронт и армии «Познань», выдвинутой далеко на запад, в познанский выступ.
Попытки польского командования осуществить последовательный вывод своих соединений из-под ударов противника на намеченный главный оборонительный рубеж всюду терпели неудачу. Немецко-фашистские войска, превосходя отходящие соединения в подвижности и быстро продвигаясь вперед на стыках между польскими армиями, намного опережали противника; под угрозой окружения отступающие польские части поспешно откатывались дальше. Массированные удары авиации завершали дезорганизацию отступления польских войск.
К исходу 5 сентября стало очевидным, что надежды польского командования на возможность организованного отвода основных сил армии на главный рубеж и хотя бы временного закрепления на нем до завершения развертывания стратегических резервов не оправдались. К этому времени каждая из армий, охваченная противником с обоих флангов, действовала вне связи с соседними армиями.
Нарушение связи со штабами и войсками, давшее себя знать еще в первые дни войны, принимало угрожающие размеры{231}. Развитие событий и боевая деятельность войск все больше и больше уходили из-под контроля польского командования. Ясно было лишь одно: стратегического фронта обороны в Западной Польше больше не существует и восстановить его невозможно. Рухнули надежды польского командования на удержание в своих руках важных промышленных и сельскохозяйственных районов на левобережье Вислы. Необходимо было принять новое кардинальное решение, которое бы предусматривало отвод уцелевших польских сил на восток для воссоздания нового стратегического фронта обороны по рубежу рек Нарев, Висла [241] и Сан. В этом духе и отданы были вечером 5 сентября директивы всем армиям{232}.
Отход польских войск и попытка создания нового фронта обороны (второй этап войны). После неудачного исхода приграничных сражений польские войска в соответствии с директивами от 5 сентября отступали, стремясь занять указанный им рубеж обороны. Однако этот рубеж не был заблаговременно подготовлен. Он оборудовался уже в ходе начавшейся войны. А так как события развертывались быстро, оказалось, что к моменту выхода к нему отступавших войск строительство оборонительных сооружений по реке Висла еще не было закончено, а к оборудованию рубежа по рекам Нарев и Сан вообще не приступали. Положение усугублялось тем, что в распоряжении польского командования практически не оказалось стратегических резервов, которые могли бы заранее занять новый стратегический фронт обороны или хотя бы прикрыть наиболее опасные направления. Еще в ходе оборонительного сражения в западных районах Польши и в процессе отступления на оборонительный рубеж по рекам Нарев, Висла и Сан польское командование неоднократно пыталось хотя бы частично улучшить стратегическую обстановку, особенно на наиболее угрожаемом юго-западном направлении, организуя контрудары по противнику. Однако малочисленные резервы польского командования, которые к тому же состояли из пехотных дивизий и кавалерийских бригад, обладавших малой подвижностью и сравнительно слабой ударной силой, не позволяли более или менее надежно противодействовать рвавшимся вперед танковым группировкам противника. На практике часто получалось так, что эти резервы использовались преимущественно для усиления обороны соединений первого эшелона и закрытия брешей в местах прорывов немецко-фашистских танковых соединений.
Для проведения контрудара по главной группировке 10-й немецкой армии — 16-му моторизованному корпусу, прорвавшемуся через Пиотркув к Томашув-Мазовецки, в распоряжении командующего резервной армией «Прусы» имелись лишь одна пехотная дивизия и одна кавалерийская бригада. Контрудар был плохо организован: и без того слабые силы этой армии распылялись для действий на двух расходящихся направлениях; взаимодействия с армией «Лодзь», на фланге которой наносился контрудар, не организовывалось; не было надежного [242] прикрытия и обеспечения сил, выдвигавшихся для контрудара. Контрудар фактически превратился в разрозненные контратаки, которые не смогли оказать сколько-нибудь заметного влияния на развитие событий. Сама контрударная группировка потерпела поражение и во время отхода была разгромлена.
Не принес существенных оперативных результатов и контрудар армии «Познань», осуществленный совместно с частью сил армии «Поморье». Он наносился из района Кутно на юг через реку Бзура по левому флангу 8-й немецкой армии.
Этот контрудар преследовал цель разбить северную фланговую группировку 8-й немецкой армии и тем самым обеспечить более благоприятные условия для отвода соединений армий «Познань» и «Поморье» к Варшаве. Для контрудара была сформирована группа в составе трех пехотных дивизий и тяжелого артиллерийского полка. Польские соединения внезапно перешли в атаку на участке шириной 24 км ночью 10 сентября, когда немецкая авиация не могла помешать развитию успеха. В завязавшихся боях 10 и 11 сентября была разбита 30-я немецкая пехотная дивизия. Польские войска захватили 1500 пленных и 30 орудий. Части, прикрывавшие левый фланг 8-й немецкой армии, были отброшены на несколько километров к югу от реки Бзура. Однако немецко-фашистскому командованию удалось быстро стянуть к району действий главные силы 8-й армии и моторизованные соединения из состава 4-й и 10-й армий. Вскоре армия «Познань» была охвачена со всех сторон шестнадцатью немецкими дивизиями и вынуждена перейти к круговой обороне.
За время с 1 по 17 сентября польское командование еще не раз пыталось организовывать контрудары по противнику, но все они, выливаясь в контратаки, обычно не приносили даже сколько-нибудь значительных тактических успехов.
В конце концов польскому командованию так и не удалось создать нового стратегического фронта обороны по рекам Нарев, Висла, Сан. Это можно объяснить рядом причин. Польская армия уступала немецко-фашистским войскам в маневренных возможностях, и поэтому ее соединения, еще не успев выйти из-под удара врага и закрепиться на каком-либо оборонительном рубеже, снова попадали под его удар. Противник часто выходил на тыловые коммуникации отступавших войск, заставляя их принимать бой в невыгодных условиях.
Господство немецко-фашистской авиации в воздухе осложняло отступление. Нанесением бомбовых ударов по отходившим частям, разрушением дорог, мостов, переправ она сбивала темп отхода польских войск, заметно его замедляя.
Недостаток стратегических и оперативных резервов лишал польское командование возможности заполнять бреши между армиями, наносить достаточно сильные контрудары по врагу я заблаговременно занимать промежуточные оборонительные [243] рубежи. Частые нарушения связи главного командования со штабами и войсками, а затем и фактическая потеря управления резко усиливали дезорганизацию отступления польских войск.
Завершающие сражения и поражение Польши (третий этап войны). К середине сентября в результате глубокого продвижения немецко-фашистских войск на решающих направлениях и расчленения единого стратегического фронта обороны польских войск на изолированные очаги сопротивления война вступила в завершающую фазу. Это был фактически конец германо-польской войны, хотя разрозненные боевые действия, носившие кое-где очень напряженный характер, продолжались до начала октября. Этот этап войны характеризовался полной дезорганизацией политического и военного управления и фактическим развалом высшего политического руководства страны.
Распад системы высшего политического и военного руководства Польши начался уже с первых дней войны. Президент республики оставил столицу еще 1 сентября. Главнокомандующий Рыдз-Смиглы на другой же день войны стал смотреть на нее как на проигранное дело. Именно он 2 сентября бросил в своем окружении известную фразу о неминуемом разгроме польской армии. Несколько дней спустя он назвал проигрыш войны «фатальной неизбежностью»{233}. 4 сентября началась эвакуация из Варшавы государственных учреждений, документов и золотых запасов. 5 сентября покинули Варшаву все члены правительства с намерением собраться в Люблине. Но этого сделать не удалось. Управление страной было парализовано. Вскоре правительство бежало за границу.
Дезорганизация высшего военного командования завершилась тем, что главный штаб польской армии фактически был разделен на два органа руководства, когда главнокомандующий с группой генштабистов в ночь на 7 сентября убыл в Брест, а в Варшаве остался начальник главного штаба с небольшим количеством офицеров. Штаб главнокомандующего в Бресте оказался неработоспособным, так как не имел надежной связи с войсками. Его последним общим распоряжением был приказ от 10 сентября о сосредоточении отступавших войск на юго-востоке страны для создания вблизи границы с Румынией нового оборонительного фронта. Но это распоряжение выполнить не удалось, так как немецко-фашистские подвижные соединения, прорвавшись в Галицию, преградили и здесь путь для отступления польских войск.
Уже в середине сентября польская армия практически перестала существовать как единое целое. Однако в различных районах Польши, особенно вокруг городов и промышленных центров, еще бурлило немало так называемых «котлов», попав в [244] которые войска, а с ними и местное население оказывали агрессору героическое сопротивление. Некоторые из этих котлов имели крупные гарнизоны, которые дрались упорно и долго, сковывая значительные силы противника, как это было, например, под Кутно, Варшавой, Радомом, Демблином. Небольшие же отряды за редким исключением прекращали свое существование в течение одного-двух дней.
Героическое сопротивление немецко-фашистским захватчикам оказали гарнизоны полуострова Хель и города Вестерплятте. Особое мужество проявили защитники Хеля. Его гарнизон был окружен намного раньше других, но, самоотверженно сражаясь с врагом, прекратил сопротивление самым последним.
Наиболее ярким примером героической борьбы польского народа против гитлеровского нашествия явилась 20-дневная оборона столицы Польши — Варшавы. В этой борьбе активное участие приняли и регулярные воинские части и все дееспособное население города. Борьба была жестокой и упорной. Враг сосредоточил вокруг Варшавы сотни артиллерийских орудий, непрерывно бомбил польскую столицу с воздуха. Несколько раз защитники города отбивали генеральные штурмы. Город был разрушен и горел. Население осталось без воды и света, но борьба продолжалась, И только 28 сентября, когда фактически уже вся Польша была оккупирована, Варшава прекратила сопротивление.
В первых рядах борцов за национальную независимость Польши сражались польские коммунисты. Они твердо верили в способность польского народа к сопротивлению оккупантам, в его мужество и стойкость. После поражения Польши они не сложили оружия. «Война не кончилась, — заявил в сентябре 1939 г. один из руководителей польского пролетариата Марцелий Новатко, — необходимо организовать новые силы против оккупантов для борьбы за демократическую народную Польшу»{234}. Польские коммунисты подняли свой народ на беспощадную борьбу против фашистской тирании. В суровых условиях глубокого подполья они с честью пронесли знамя освобождения своей страны и внесли достойный вклад в разгром германского фашизма.
2. Ведение стратегической обороны союзными армиями в Голландии, Бельгии и Северной Франции
Приграничные сражения (первый этап операции). Вторжение немецко-фашистских войск в Бельгию и Голландию началось [245] в 5.30 10 мая. В 6.00 бельгийское и голландское правительства обратились к союзникам за помощью для отражения агрессии.
Мощные удары, обрушенные фашистской Германией утром 10 мая на Северную Бельгию и Голландию, явились, по мнению главного французского командования, лишним подтверждением справедливости его предположения о направлении главного удара противника и целесообразности уже осуществленного стратегического развертывания французских вооруженных сил. Поэтому оно без всяких колебаний отдало в 6.30 приказ о введении в действие плана «Диль». Так открылась новая страница войны в Западной Европе.
Передовые отряды французских армий, состоявшие из кавалерийских и легких механизированных дивизий, начали намеченный марш-маневр сразу же после приказа.
По расчетам французского командования, для полного сосредоточения и развертывания главных сил 1-й группы армий на рубеже Антверпен, река Диль, Вавр, Намюр, река Маас требовалось пять дней. Это время, как предполагалось, будет выиграно голландскими и бельгийскими войсками в боях за удержание передовых приграничных укреплений. Однако эти расчеты французского командования потерпели крах. Потрясенные мощными воздушными ударами противника и его атаками с фронта, а также действиями в тылу воздушных десантов, голландские и бельгийские войска начали поспешно отступать. Уже вечером 10 мая бельгийский генеральный штаб принял решение отвести армию на рубеж Антверпен, Лувея, т. е. на тот самый рубеж, где намечалось развертывание главных сил союзных войск.
В последующие четыре дня события на левом крыле Северо-Восточного фронта развертывались с неожиданной для французского командования быстротой. Командование немецкой группы армий «Б» решительными действиями подвижных войск и пехотных соединений парализовало сопротивление голландской и бельгийской армий и все свои усилия приложило к тому, чтобы упредить французские войска в выходе на рубеж реки Диль и навязать им встречное сражение в невыгодной для них обстановке.
15 мая голландская армия, отрезанная от союзных армий и потерявшая надежду на помощь с их стороны, капитулировала. Это имело тяжелые последствия для обороны союзных армий. Командование немецкой группы армий «Б», передислоцировав освободившуюся от боев с голландскими войсками 18-ю армию к югу, теперь всеми силами обрушилось на французские, английские и бельгийские войска, выходившие на рубеж реки Диль. Завязались тяжелые бои в крайне неблагоприятных для союзных войск условиях. Рубеж, на который французское командование [246] возлагало такие большие надежды, оказался плохо оборудованным в инженерном отношении. Войска переходили к обороне поспешно, не завершив развертывания. Нанесение эффективных контрударов и отражение танковых атак противника затруднялось из-за того, что союзное командование не имело крупных подвижных соединений и сильных противотанковых резервов. К тому же от первых ударов немецко-фашистской авиации по французским аэродромам из строя вышло большое количество боевых самолетов, и она получила почти полное господство в воздухе.
Силу сопротивления союзных армий ослабляло фактическое отсутствие взаимодействия между французскими, английскими и бельгийскими войсками. Французское верховное командование, потерявшее контроль над ходом событий, устранилось от руководства боевой деятельностью войск Северо-Восточного фронта, переложив ответственность за координацию действий союзных армий на его командующего генерала Жоржа, а тот в свою очередь — на командующего 1-й группой армий генерала Бийотта. Но на практике это мало что дало для установления взаимодействия между союзными войсками. Командование каждой национальной армии действовало, руководствуясь собственными соображениями. Только 12 мая состоялось объединенное совещание представителей союзных войск, на котором было признано необходимым объединить руководство национальными армиями в руках французского командования. Но было уже поздно.
В то время когда все внимание французского командования было приковано к своему северному флангу — к событиям в Голландии и в Северной и Центральной Бельгии, — разразилась катастрофа в Арденнах. На правом крыле французской 1-й группы армий, в полосе действий ее наиболее слабых 9-й и 2-й армий, то есть там, где менее всего ожидалось сосредоточение главных усилий противника, немецко-фашистские войска нанесли мощный удар. Он сорвал все стратегические расчеты французского командования. Крупная группировка противника, преодолев горно-лесистый массив Арденн, развернула наступление на стыке 1-й и 2-й групп армий. Против правого крыла 1-й группы армий наступали четыре немецких танковых корпуса, из которых три (семь танковых и три моторизованные дивизии) были нацелены непосредственно на самое слабое звено во французской обороне — оборонительную полосу 9-й армии.
Сообщение о появлении в полосе 9-й армии сотен немецко-фашистских танков вызвало во французской ставке настоящий переполох. Только теперь французское командование поняло, насколько оно ошибалось в оценке направления главного удара гитлеровской армии. [247]
Не дожидаясь подхода артиллерии и растянувшихся на огромном пространстве от Рейна до Мааса главных сил танковых корпусов{235}, немецко-фашистское командование обрушило на позиции 9-й и 2-й французских армий сосредоточенные удары своей авиации. В течение восьми часов 13 мая 12 эскадрилий пикирующих бомбардировщиков непрерывно обрабатывали французские позиции на переднем крае и в глубине обороны, после чего танковые соединения приступили к форсированию Мааса.
Разрозненные контратаки, предпринятые 14 мая соединениями 2-й и 9-й французских армий, 3-й французской бронетанковой дивизией, и удары ограниченных сил английской и французской авиации не смогли существенно повлиять на действия немецких танковых соединений. К 15 мая они преодолели Маас на всем фронте от Седана до Намюра, сломили сопротивление 9-й армии, захватили обширный плацдарм на левом берегу реки и, уже не встречая организованного сопротивления, устремились на запад.
События первых дней войны раскрыли глаза французскому командованию на ошибочность его стратегических расчетов и осуществленного им стратегического развертывания войск. В полной мере сказалась предвзятость французского командования в оценке вероятных действий противника со всеми, неизбежно вытекавшими из нее последствиями, как, например, равномерное распределение стратегических резервов по всему фронту. Это лишило французское командование способности быстро перестроиться для решения непредвиденно возникших стратегических задач. Опыт приграничных сражений показал, что исправить ошибки стратегического развертывания в быстротечной маневренной войне практически невозможно.
События первых дней войны выявили крупные изъяны в системе коалиционного управления войсками. Неповоротливость бюрократического аппарата французского главного командования, которому хотя и с запозданием, но была поручена координация усилий союзных армий, множественность промежуточных инстанций в стратегическом и оперативном руководстве войсками, многоступенчатость согласования между союзными правительствами и военными командованиями различного рода решений, часто не терпевших отлагательства, — все это исключало гибкое реагирование коалиционного командования на быстро [248] изменявшуюся обстановку и его оперативность в принятии ответных мер на угрожающие действия противника{236}.
Попытка ликвидации прорыва и восстановления стратегического фронта обороны (второй этап операции). Внезапный и быстрый прорыв обороны 9-й армии на Маасе между Седаном и Намюром и стремительное продвижение немецко-фашистских танковых соединений на запад требовали принятия безотлагательных мер по ликвидации возникшей угрозы поражения французских войск. Между тем готовых сил и средств для этого ни на угрожаемом направлении, ни в ближайшем тылу армии и прилегающих к нему флангах не оказалось. Одна часть стратегических резервов была уже втянута в сражение на северном участке фронта или спешно выдвигалась туда, а другая находилась за линией Мажино и могла быть переброшена к участку прорыва в лучшем случае через несколько дней.
Оценив всю сложность создавшейся обстановки, французское главное командование немедленно отдало распоряжение о возвращении резервных соединений, направленных на северное крыло 1-й группы армий, к участку прорыва и переброске к рубежу рек Сомма и Эна резервных дивизий с линии Мажино. Еще 14 мая оно обратилось в Лондон за срочной помощью, заявив, что французские войска бессильны справиться с комбинированными ударами массы немецких танков и пикирующих бомбардировщиков. 15 мая Даладье обратился непосредственно к Черчиллю с телеграммой: «Мы проиграли битву. Дорога на Париж открыта. Пошлите нам все самолеты и все войска, которые только можете»{237}. Черчилль, видимо еще мысля, как и французское командование, категориями первой мировой войны, заявил, что, судя по опыту войны 1914—1918 гг., немцам придется на 5—6 дней остановиться, чтобы подтянуть тылы и организовать снабжение. На это и следовало, по его мнению, рассчитывать французам, организуя отражение немецкого удара. Тем не менее он в ночь на 16 мая прилетел в Париж для обсуждения с французским правительством создавшегося положения. [249]
16 мая состоялось совещание Черчилля и Рейно совместно с представителями высшего французского и английского военного командования, на котором обсуждались неотложные меры по ликвидации тяжелой обстановки на фронте.
На совещании не было выработано четкого плана дальнейших совместных действий. Тем не менее обе стороны поддержали впервые высказанную на нем идею Гамелена о нанесении двойного удара с севера и юга по прорвавшейся немецко-фашистской танковой группировке. Это принципиально правильное решение не было, однако, тогда конкретизировано, хотя обстановка требовала его немедленной реализации. Только через три дня, 19 мая, Гамелен вылетел в штаб Северо-Восточного фронта, чтобы, на месте разобравшись в обстановке, поставить перед его командующим вытекающую из этой идеи боевую задачу. Она была сформулирована в самых общих, ни к чему не обязывающих генерала Жоржа выражениях и предоставляла ему право самому принимать окончательное решение.
В это время на южном участке с линии Мажино недопустимо медленно подтягивались французские резервные, соединения к рубежу Эны и Соммы. Сюда намечалось перебросить до 25 пехотных дивизий из состава 2-й группы армий. Но их передислокация задерживалась из-за активных действий немецко-фашистской авиации.
Создавшееся чрезвычайное положение во Франции вызвало крупные перемены в правительстве и военном руководстве. Гамелен был отстранен от руководства вооруженными силами. Вместе с ним сместили с руководящих постов большую группу генералов и офицеров. Новым главнокомандующим с 20 мая стал Вейган. Вице-председателем совета министров был назначен Петэн.
Пока шли эти перемещения в высшем политическом и военном руководстве, выяснялись причины катастрофы на Маасе и возможное направление дальнейшего развития немецко-фашистского наступления (на Париж или на север), немецкие подвижные соединения, несмотря на неоднократные остановки из-за опасности фланговых контрударов французских войск, продвигались на запад с темпом 30—50 км в сутки. К 20 мая они прорвались к Аррасу и устью Соммы, отрезав 1-ю группу армий от остальных французских сил.
В эти критические дни французское командование не раз организовывало контрудары и контратаки против прорвавшихся немецких танковых группировок, но они обычно не давали нужного эффекта, так как осуществлялись разрозненно и ограниченными силами, готовились поспешно и без надежного прикрытия с воздуха. Весьма неэффективным было боевое применение бронетанковых войск. Генерал де Голль в своих воспоминаниях отмечает, что у Франции танков было не меньше, чем у Германии, и их следовало бы использовать массированно, но они [250] оказались рассредоточенными по отдельным участкам фронта. Даже те бронетанковые соединения, которыми располагали французы, вводились в сражение по частям и по частям же громились противником. Этой участи подверглась и 4-я бронетанковая дивизия под командованием де Голля, которая, не закончив формирования, была брошена 17 мая в атаку против немецко-фашистских войск севернее Лаона. Если бы эти бронетанковые дивизии, замечает де Голль, были заранее объединены, то даже при всем их несовершенстве они могли бы нанести захватчику тяжелые удары{238}.
Перед Вейганом, вступившим 20 мая в командование французскими вооруженными силами (номинально он являлся главнокомандующим и объединенными силами союзников), встали во весь рост две основные задачи: срочно укрепить южный участок фронта и спасти северную группировку войск. На немедленный отвод 1-й группы армий на юг, что казалось Вейгану наиболее целесообразным, он не мог рассчитывать по двум причинам. Прежде всего он встретил решительное возражение английского правительства, предпочитавшего на всякий случай держать свои войска ближе к побережью Северного моря, т. е. поближе к метрополии. Во-вторых, как и следовало ожидать, этому замыслу оказал противодействие бельгийский король, который рассчитывал, опираясь на помощь союзников, удерживать оставшуюся часть неоккупированной территории Бельгии.
В сложившейся обстановке для Вейгана не оставалось иного выхода, как добиваться проведения в жизнь согласованной с союзниками идеи Гамелена двойным ударом с севера и юга восстановить разорванный фронт, ликвидировать прорвавшуюся танковую группировку немецко-фашистских войск и тем самым обеспечить свободу маневра для восстановления стратегического фронта или, в случае необходимости, для отвода северного крыла 1-й группы армий на юг.
В кризисной обстановке, когда французское командование тщетно пыталось объединить усилия союзных армий для восстановления прорванного стратегического фронта обороны, все помыслы английского правительства были направлены на то, чтобы спасти от разгрома свой экспедиционный корпус и как можно скорее эвакуировать его с материка, а бельгийский король [251], потеряв веру в своих союзников, уже задумал капитуляцию{239}.
21 мая состоялось совещание представителей союзного командования, но без участия англичан, на котором было выработано решение о нанесении 23 мая согласованного встречного удара союзных войск с севера и юга по тылам прорвавшейся на запад немецко-фашистской танковой группировки («план Вейгана»){240}.
Английское командование, не верившее в успех наступления и готовившее отвод своих войск к Дюнкерку, нанесло удар по противнику в районе Арраса еще 21 мая без согласования его с союзниками, рассчитывая затем отвести части из аррасского выступа на север. Хотя этот удар был нанесен ограниченными силами, он имел успех, который явился неожиданным для обеих сторон. Английские войска продвинулись на 20 км и захватили 400 человек в плен. Удар английских частей вызвал переполох у немецко-фашистского командования. «Кризис в районе Арраса» — так окрестили немецкие генералы это событие{241}. К Аррасу были подтянуты две танковые дивизии, мотопехотная бригада и дивизия СС «Тотенкопф»{242}, которые при поддержке пикирующих бомбардировщиков сначала остановили, а затем начали теснить английские войска на север.
Командующий 1-й французской армией, не имея данных о результатах состоявшегося накануне совещания{243} решил по собственной инициативе поддержать наступление английских [252] войск. Ударная группировка этой армии, не завершив сосредоточения, с утра 22 мая перешла в наступление из района восточнее Арраса. Но в это время английские части уже отступали. Поспешно организованная атака французских войск не принесла успеха.
23 мая, как и предусматривалось «планом Вейгана», перешла в наступление 7-я армия, нанося удар от Соммы на север. Армия к этому времени еще не завершила сосредоточения и развертывания, поэтому удар она нанесла ограниченными силами, к тому же на широком фронте. Он оказался безрезультатным.
Таким образом, так называемое «контрнаступление Вейгана», на которое французское командование возлагало большие надежды, не принесло успеха. Многие участники этих событий и военные исследователи утверждают, что если бы «план Вейгана» был хорошо продуман и тщательно организован, а французское командование проявило большую решительность и настойчивость в его реализации, если бы, далее, наступление было осуществлено более крупными силами, сосредоточенными на узких участках фронта, а усилия союзников были бы скоординированы и проникнуты единой волей к победе, то встречный удар союзных армий через коридор между Аррасом и Перонном шириною до 40 км мог бы существенно изменить ход стратегической оборонительной операции в пользу союзников. Может быть, так и случилось бы, но остается фактом, что из-за целого ряда причин французское командование после провала «контрнаступления Вейгана» потеряло последний шанс изменить течение событий в свою пользу. В ряду этих причин стоят потеря генералитетом веры в победу над немецко-фашистскими войсками, породившая нерешительность действий в борьбе за реализацию собственных намерений, явный недостаток централизации в управлении союзными войсками и, наконец, усиление тех центробежных сил в стане союзников, о которых говорил де Голль, Назрела катастрофа, предотвратить которую теперь уже было невозможно. Операция вступила в завершающую стадию.
Разгром прижатой к морю группировки англо-французских войск (завершающий этап операции). Своеобразие завершающего этапа начальной оборонительной операции состояло в том, что к этому времени были окончательно утрачены связь и взаимодействие между союзными армиями. Каждый из союзных командующих действовал на свой страх и риск, стремясь выполнить указания своего правительства и не считаясь с общими интересами союзников.
27 мая в 23.00 бельгийское правительство, потеряв всякую надежду на помощь союзников, подписало акт о безоговорочной капитуляции перед фашистской Германией. А накануне этого дня английское правительство, сосредоточив свои войска [253] в районе Дюнкерка, приступило к их эвакуации на Британские острова. В этой операции приняли участие около 900 заранее подготовленных судов различного типа{244}.
В это время французское командование все еще пыталось организовать прорыв своих армий на юг, умоляя английское правительство бросить всю авиацию на помощь войскам. Не встречая поддержки союзников, они вели безуспешные бои на южном фасе кольца окружения, фактически прикрывая эвакуацию английских войск.
В ходе этих боев 4-я немецкая армия окружила и разгромила в районе Мобежа соединения 9-й французской армии. 31 мая в районе Лиля была окружена и капитулировала крупная группировка 1-й французской армии. К 5 июня северная группировка союзных войск, насчитывающая до 40 дивизий, прекратила свое существование. Немецко-фашистские войска захватили в плен около миллиона солдат и офицеров союзных армий. К этому времени английское командование, во многом благодаря пассивным действиям гитлеровской армии, закончило эвакуацию основных сил своего экспедиционного корпуса, побросав на берегу тяжелое оружие и боевую технику{245}.
* * *
Основная причина, предопределившая катастрофу союзных войск в начальных операциях, кроется в сфере «большой политики» правящих кругов западных держав. Ослепленные ненавистью к коммунизму и уверовавшие в возможность направить агрессию фашистской Германии против СССР, они недооценили непосредственной опасности, которую нес германский фашизм народам Западной Европы. Когда же вторжение немецко-фашистских войск во Францию стало фактом, ни французскому, ни тем более бельгийскому правительству и военному командованию не хватило воли к борьбе с агрессором и желания поднять на борьбу всю нацию. Они испугались больше собственного народа, чем опасности поражения в войне.
От этого основного фактора катастрофы, как от ствола дерева, ответвлялись другие обстоятельства, образуя собой целую сеть взаимосвязанных причин краха союзных армий в [254] начальных операциях. Среди них выделяются уже не раз упоминавшиеся порочные в своей основе военные доктрины и построенное на них ошибочное стратегическое планирование, в частности грубые просчеты французского командования в определении вероятного направления главного удара противника, прямое отрицание принципа массированного использования танковых и механизированных войск.
Это последнее обстоятельство требует особого пояснения.
Официальная французская военная школа не увидела в танках такого нового средства вооруженной борьбы, которое в массовом применении меняло весь характер начальных операций. В представлении большинства военных деятелей Франции, не говоря уже о военных деятелях Голландии и Бельгии, танки оставались средством непосредственной поддержки пехоты. Во французской армии эти взгляды были организационно закреплены вполне сознательным распределением танков побатальонно между пехотными соединениями. Это лишало французское командование возможности создавать мощные подвижные стратегические резервы и применять их в компактных группировках для нанесения сильных контрударов по врагу на угрожаемых направлениях. Попытки французского командования уже в ходе боевых действий сформировать четыре танковые дивизии были лишь запоздалой реакцией на массированное использование танков противником. К тому же вновь создаваемые танковые соединения из-за сложных условий обстановки вводились в бой, не закончив формирования и разрозненно. Противник, придерживавшийся принципа массированного использования подвижных соединений и удачно обеспечивавший подавляющее превосходство в силах и средствах на решающих направлениях, действовал и оперативнее и эффективнее. Он, например, всегда упреждал французские войска в занятии тех районов и рубежей в оперативной глубине, к которым они отходили (река Уаза, Северный канал, порты побережья), быстрее закреплялся на захваченных позициях в момент, когда надо было переходить к обороне, и поэтому успешно отражал все контрудары и контратаки французских сил (под Седаном, Лаоном, на канале Альберта, близ Абвиля).
Одним из важных обстоятельств, безусловно сыгравшим крупную роль в разгроме союзных войск, явилось господство в воздухе немецко-фашистской авиации.
Потеряв от первых внезапных ударов по аэродромам большинство самолетов, французское и бельгийское командование оказалось в полной зависимости от своего английского союзника, который весьма экономно расходовал свои авиационные силы для поддержки французских и бельгийских войск. Немецко-фашистская авиация, не встречая серьезного сопротивления в воздухе, успешно расчищала путь своим наземным, прежде всего танковым войскам, наносила массированные удары по [255] укрепленным городам и районам, рубежам обороны союзных войск на Маасе, Шельде, Уазе, канале Альберта, Северном канале и др., громила выдвигавшиеся к рубежам обороны или наносившие контрудары группировки союзных войск (у Седана, Арраса и др.), нарушала работу французского транспорта, затрудняя проведение оперативных перегруппировок, и т. д.
В числе причин поражения союзных войск в начальных операциях особняком стоит такой фактор, как крайне неудачное построение коалиционной стратегии Англии и Франции. В ней не было единства целей и единого понимания способов боевых действий. Каждый из союзников стремился извлечь выгоды из коалиционной войны для обеспечения своих национальных интересов, игнорируя интересы своего партнера. Союзникам так и не удалось создать авторитетный высший орган управления войсками, а сложившаяся бюрократическая система объединенного командования до предела затрудняла принятие согласованных решений и, что особенно важно, оперативное проведение в жизнь принятых решений.
Таким образом, опыт стратегической обороны как в Польше, так и в Западной Европе с достаточной полнотой и убедительностью показал, что новые формы и способы ведения наступательных операций предъявили и новые требования к обороне. Чтобы выстоять против массированных и глубоких воздушных воздушно-десантных и танковых ударов врага, оборона не могла оставаться пассивной, построенной на использовании линейных форм борьбы. Она должна была принять глубокий, маневренный и в высшей степени активный характер. Обороняющимся войскам надлежало бы прежде всего не допустить завоевания противником господства в воздухе. Захват немецко-фашистской авиацией господствующего положения в воздухе лишал войска свободы маневра, так как они почти непрерывно подвергались воздушным атакам, подрывал стойкость частей и соединений в защите оборонительных рубежей, ибо приводил к крупным потерям в людях и боевой технике, а в конечном счете обрекал армии на поражение.
Одной из главных задач, которые пришлось решать обороняющимся в начальных операциях, явилась организация противотанковой обороны. Опыт оборонительных боев в Польше и Западной Европе показал, что ни одно из государств, подвергшихся нападению, не справилось с решением этой задачи. Объяснялось это тем, что, во-первых, обороняющиеся войска не имели опыта ведения противотанковой обороны и, во-вторых, испытывали острый недостаток в средствах борьбы с танками, в частности в штурмовой и бомбардировочной авиации, противотанковой артиллерии, инженерно-технических средствах и т. д. На ведении противотанковой обороны сказалась и психологическая неподготовленность войск к отражению массированных танковых атак. Нередко, даже когда имелись необходимые [256] средства борьбы, лавина одновременно двигающихся танков порождала у солдат страх и обращала их в бегство. Психологическое воздействие массированных танковых атак возрастало оттого, что они проводились, как правило, согласованно с ударами пикирующих бомбардировщиков.
События во Франции, равно как и в Польше, показали, наконец, что если высшее военное командование, еще не исчерпав всех возможностей для разгрома врага, уже психологически готово пойти на капитуляцию перед ним, то оно тем самым обрекает свою армию на поражение, так как становится неспособным ни вдохновить войска на самоотверженную борьбу, ни организовать боевую деятельность в соответствии с требованиями стратегической обстановки. [257]