Заключение
Как мы указывали во введении к первой части нашей книги, страх перед пятой колонной широко распространился в ряде стран только после поглощения Германией Австрии и аннексии Судетской области. Оба этих события явились по существу единственными крупными успехами, которых удалось добиться Гитлеру путем использования массовых движений в иностранных государствах. В обоих случаях достигнутые результаты объяснялись как чисто географическими причинами, так и факторами социального, экономического и исторического порядка. Последние проявились с особой силой в Судетской области.
Многие за пределами Германии почти совершенно не разбирались в тех движущих силах, которые оказывали влияние на развитие событий в указанных районах. Почти никто не считал нужным вдаваться в изучение сложного комплекса взаимоотношений между немцами и славянами в центральной части Европы. Все прочее заслонял один доминирующий факт: группа граждан определенного государства позволила обратить себя в инструмент, в орудие взлома в руках Гитлера. Эти люди были немцами — национал-социалистами. Разве приходится удивляться тому, что у населения многих стран стало возникать после этого подозрение ко всем местным немцам и национал-социалистам из коренного населения, поскольку те и другие постоянно поддерживали Гитлера? При этом не обращалось внимания ни на различия в истории происхождения разных групп местных немцев, ни на ту относительную отчужденность, с которой [433] относились к национал-социализму многие из проживавших за границей немецких подданных.
Широкая общественность не имела возможности составить правильное представление об описанной нами выше работе всевозможных немецких учреждений и органов. Люди просто чувствовали, что возникла угроза. И они были правы. Гитлер в своих планах сочетал политическую и военную агрессию. Он использовал как орудие внутреннюю военную пятую колонну значительно слабее, чем это обычно представляли себе люди за пределами Германии. Гитлер не мог поступать иначе по соображениям секретности, являвшейся неотъемлемой чертой всей гитлеровской политики. Вместе с тем внутреннюю политическую пятую колонну он использовал как орудие непрерывно начиная с 1933 года, применяя его с непревзойденным мастерством, дьявольской изобретательностью и высочайшей степенью презрения к заключенным договорам и общепринятым правилам приличия. Если Гитлер не всегда добивался своих целей, то только потому, что его усилия наталкивались на мощное сопротивление.
Несмотря на все преувеличения и отдельные неточности, имевшиеся в тех представлениях, которые сложились о немецкой политической пятой колонне в 1933 — 1939 годах, в своей основе эти представления не являлись ошибочными. Во многих отношениях действительность оказалась даже хуже тех предположений, которые люди осмеливались делать перед второй мировой войной.
Поскольку это так, разве не являлось неизбежным, что после развязывания Гитлером войны при каждой новой агрессии с его стороны общественное мнение многих стран считало, что группы, столь продолжительное время оказывавшие Гитлеру политическую поддержку, станут или уже оказывают ему и военную поддержку? Военная пятая колонна в том виде, как ее представляли себе люди, являлась (если не полностью, то в значительной своей части) своеобразной трансформацией политической пятой колонны. Арестовывали и преследовали внутренних врагов, то есть людей, которых подозревали (зачастую совершенно правильно) в том, что они являются [434] сторонниками немцев и в принципе готовы оказать ему помощь. Таким врагам нередко приписывались действия, которые те не совершали. Однако определенная склонность их к подобным действиям оценивалась общественным мнением с достаточно и проницательностью. Страх перед военной пятой колонной был преувеличенным, но он не являлся беспочвенным.
Следует признать, что проявляемое населением чувство страха побудило правительства некоторых стран принять репрессивные меры против отдельных лиц и групп, политические взгляды и настроения которых оценивались неправильно, речь идет о политических эмигрантах из Германии и Австрии. Многие представители французских властей относились к ним после начала войны с едва скрываемой враждебностью. Англичане попытались тщательно изучить настроения политических эмигрантов, что по своему замыслу должно было явиться положительным мероприятием. Однако вскоре выяснилось, что практическое осуществление подобного мероприятия требует больших денежных средств и времени.
Проведенные изучения и расследования в конечном счете не оправдали возлагавшихся на это надежд, поскольку англичане были введены в заблуждение неточными сообщениями, поступавшими с европейского континента, о политических взглядах и настроениях того или иного эмигранта. Многие политические эмигранты стали жертвами репрессий. Однако если мы вдумаемся в обстановку 1940 года и вспомним отношение общественности к развитию событий после 1933 года, мы вряд ли почувствуем себя вправе порицать власти, интернировавшие эмигрантов. Историк, работающий в условиях, когда опасность давно миновала, может спокойно оценить в своем исследовании все положительные и отрицательные стороны тех или иных мероприятий. В каком выгодном положении он находится по сравнению с государственным деятелем, которому приходится принимать решения, определяющие судьбу всей страны, в самый разгар событий, несмотря на все неясности в обстановке и тысячи опасностей, грозящих со всех сторон. В конечном счете, только на самом Гитлере и его верных [435] приспешниках и последователях лежит подлинная вина за все те преследования, притеснения и казни, которым подвергались (иногда заслуженно, иногда нет) действительные, потенциальные, а иногда и мнимые члены пятой колонны.
Было бы несправедливо, если бы мы не указали на некоторые факты, которые с юридической точки зрения могли бы быть признаны смягчающими вину обстоятельствами, в частности для судетских немцев, а также местных немцев в Польше и Югославии. Им пришлось терпеть притеснения как национальным меньшинствам, иногда с ними обращались дурно и даже сурово. Все это являлось результатом многовекового исторического развития, можно сказать целой цепи событий, отдельные звенья которой зачастую оставались вне поля зрения людей, входивших в указанные меньшинства. Их совершенно не интересовала история развития народов, среди которых они жили, то есть чехов, поляков, словенцев. Немецкие национальные меньшинства считали, что им угрожают, что их интересами пренебрегают. Охваченные чувством затаенной вражды, они охотно прислушивались к тем политическим лидерам, которые выступали с обещаниями восстановить их привилегированное или господствующее положение.
Рассчитывая рано или поздно покончить с несправедливостью по отношению к ним, эти люди были готовы проявить по отношению к другим еще большую несправедливость. Старые, опытные здравомыслящие руководители выступали с предостережениями против опасного пути, на который старался заманить Гитлер немецкие национальные меньшинства в указанных выше странах. В подобных предупреждениях не было недостатка и в районах расселения немцев в Южной Америке. В сущности говоря, было совершенно очевидно, что немецкие группы и поселения — эти крошечные островки в океане народов с совершенно другими настроениями — захлестнет волна ненависти, если они поставят себя на службу идеологии, которую народы воспринимали как смертельную угрозу. Предупреждения не помогли. Правда, простые немецкие фермеры, индустриальные рабочие и мелкие ремесленники из Данцигского коридора, [436] Восточной Верхней Силезии, Судетской области, Румынии и Словении отнюдь не являлись все как один шпионами, диверсантами или политическими агитаторами. Людей, занимавшихся такими делами, было, по всей вероятности, немного. Но большие коллективы, среди которых жили эти люди, являлись как бы соучастниками, поскольку они не препятствовали преступной деятельности одиночек. В связи с создавшимся положением общественное мнение стало все более и более отождествлять немецких колонистов и особенно группы немецких подданных за границей с теми их лидерами, которые не считались с общепринятыми понятиями о лояльности по отношению к странам, где они проживали. Их обвиняли в том, что они дали обратить себя в орудие сначала политической, а затем военной агрессии.
Очень многие немецкие колонисты даже не подозревали того, что их могут обвинить в подобных действиях. Такие люди оказались захваченными вихрем борьбы, которая была вне пределов их понимания и контроля.
Такова трагедия истории!